Пересадка - Урсула Ле Гуин

Ну вот. Понемногу я стал приходить в себя, и крылья постепенно отрастали — сперва это были такие огромные безобразные голые штуковины, но потом они стали еще хуже, потому что начали прорастать перья, и крылья покрылись отвратительными пупырышками, похожими на прыщи. Но перья понемногу выросли, и я стал ощущать в крыльях мускулы; теперь я уже мог встряхивать ими и немного их приподнимать… и у меня больше не было температуры, а может, я просто привык все время жить с температурой, не знаю… Но я уже мог встать и пройтись, чувствуя, каким странно легким стало мое тело, словно притяжение земли было мне нипочем, несмотря на вес этих огромных крыльев, что волочились сзади по земле — поднять-то я их пока еще не мог.

Да, пока что я был привязан к земле. Хоть тело мое и казалось мне легким, но я очень быстро уставал даже после короткой прогулки, и у меня сразу начинали от усталости дрожать колени. Когда-то я неплохо прыгал в длину, но теперь не мог даже от земли обе ноги одновременно оторвать.

Чувствовал я себя, конечно, гораздо лучше, но меня страшно раздражала эта дурацкая слабость; мне казалось, что я так и останусь навек прикованным к дому. Затем однажды к нам залетел один флаер из верхней части города. Взрослые флаеры стараются приглядывать за ребятами, с которыми происходит перемена. Услышав обо мне, этот флаер пару раз заглядывал к нам, чтобы подбодрить мою мать и убедиться, что у меня все идет как надо. Я был очень ему благодарен за это. Он навещал меня, подолгу со мной беседовал, показывал упражнения, которые мне нужно делать. И я делал их каждый день — часами. А что мне еще оставалось? Раньше я любил читать, но это отчего-то теперь совершенно меня не привлекало. Я любил ходить в театр, но для этого пока еще недостаточно окреп. И кроме того, я понимал, что в театре просто нет мест для людей с несвязанными крыльями. С нормальными крыльями человек занимает столько места, что вокруг всегда поднимается суматоха. Я раньше в школе очень хорошо успевал по математике, но теперь больше не мог ни одной задачки решить, ни на одной математической проблеме сосредоточиться. Видимо, и математика тоже осталась в прошлом. В общем, остались только те упражнения, которым научил меня знакомый флаер. Вот я их и делал. Все время.

Упражнения помогали. Места у нас, правда, не хватало, даже в гостиной, и я не мог как следует делать упражнения на растяжку, но все равно делал — уж как получалось. Сил у меня явно прибавилось. Я наконец стал чувствовать эти крылья как свои собственные. Как часть меня самого. А может, это я был их частью?

И вот однажды я не выдержал: я больше не мог сидеть взаперти! Тринадцать месяцев я провел в нашей крохотной квартире, причем большую часть времени — в одной-единственной комнатке, тринадцать месяцев! Мама была на работе. Я стал спускаться вниз, прошел первые десять ступенек и поднял крылья. Лестница была ужасно узкой, но я все же сумел приподнять их, шагнул и… пролетел над последними шестью ступеньками. Во всяком случае, я думаю, что пролетел. И довольно сильно ударился, потому что внизу колени у меня подогнулись, но все-таки я не упал. Это, конечно, еще не было полетом, но это и не было падением.

Я вышел наружу. Воздух был чудесным. Мне казалось, что я целый год вообще не дышал нормальным воздухом. А может, и всю жизнь не знал, что такое воздух. Даже на этой узкой улице, с нависавшими над нею домами, я сразу почувствовал ветер, увидел над собой небо, а не потолок. Небо, ветер… Я пошел по улице. Я ничего заранее не планировал. Мне просто хотелось выбраться из лабиринта узких улочек и переулков на какое-нибудь открытое пространство — на площадь, в сквер или в парк — где больше неба над головой. Я видел, как люди пялятся на меня, но мне было все равно. Я тоже когда-то пялился на людей с крыльями, ведь у меня самого-то их не было. Ведь интересно же — крылатые люди ведь даже у нас далеко не так часто встречаются. Помнится, мне все хотелось понять, каково это — иметь крылья, понимаете? Ну что вы хотите: обыкновенный невежественный мальчишка. В общем, теперь мне было все равно, смотрят на меня или нет. Больше всего мне хотелось поскорее выбраться из-под крыш. Ноги у меня дрожали от слабости, но все же шли, а порой, когда на улице было посвободнее, я немного приподнимал крылья, встряхивал ими, чтобы и они почувствовали поток воздуха, и на какое-то время мне становилось легче идти.

Так я добрался до Фруктового рынка. Вечерело, и рынок был уже закрыт, в палатках закрыты ставни, прилавки убраны, так что посредине, на мостовой, оказалось довольно много свободного места. Я немного постоял на площади, под стеной Пробирной Палаты, размялся с помощью своих упражнений — я впервые смог как следует сделать настоящую вертикальную растяжку, и ощущение оказалось великолепным. Потом я стал немножко разбегаться, чувствуя, как ноги мои на бегу чуточку сами собой отрываются от земли. Искушение оказалось слишком сильным, я ничего не мог с собой поделать: я стал бегать по площади, поднимать крылья, бить ими, вздымать их на бегу, и вдруг — взлетел! Но тут прямо передо мной вдруг вырос серый каменный фасад здания Палаты Мер и Весов, и мне пришлось руками оттолкнуться от его стены. Я упал на тротуар, но тут же вскочил, обернулся и увидел, что теперь передо мной огромное пространство для разбега. Я разбежался — прямиком через всю рыночную площадь до Пробирной Палаты — и взлетел.

Некоторое время я кружил над площадью на небольшой высоте, учась поворачивать и пользоваться в полете маховыми перьями. Это происходит как бы самой собой, сам воздух тебе подсказывает, что нужно сделать… но люди внизу смотрели вверх и приседали от страха, когда я закладывал слишком крутой вираж или терял скорость… А мне было все равно! Я летал больше часа; стемнело, люди разошлись по домам, и тогда я полетел прямо над крышами, но вскоре понял, что крылья мои еще недостаточно окрепли и лучше мне поскорее спуститься на землю. Это оказалось тяжело. Да-да, приземляться было непросто, потому что я не знал, как это делается. Я рухнул на землю, как мешок с камнями — бумм! Чуть не вывихнул себе лодыжку, а ободранные торможением подошвы ног горели огнем. Если бы кто-нибудь увидел мое приземление, он бы наверняка посмеялся всласть. Но я бы ничуть не расстроился. Меня куда больше огорчало то, что я вновь оказался на земле. И опять стал ужасно тяжелым и неуклюжим. Я ненавидел это состояние! Хромая и с трудом волоча за собой тяжеленные крылья, которые на земле были совсем ни к чему, я потащился домой, чувствуя себя страшно слабым и уродливым.

Домой я шел довольно долго, и мама вошла в квартиру буквально через несколько минут после меня. Она посмотрела на меня и сказала: «Ты выходил». И я тут же признался: «Да, мама, я летал». И она заплакала.