Лут - Евгения Ульяничева

Тяжи просели под пятками, натянулись, зазвенели, и Рыба марионеточно-обморочно повела глазами. Лут знает, сколько способов управления она в себе содержала, и тяжи были лишь одним из многих вариантов.

Эуфония пятился, отбиваясь от наседающего Второго. Его дикта — с молочными зубами, едва народившаяся, оствервенело-белая, рубила воздух как матерая дикта Глашатого. Чуяла руки, чувствовала огненные жилы хозяина.

Брала от него силу и выплескивала на голову Эуфонии.

А потом Эуфония оступился.

Тяж ли разошелся или его просто не оказалось в том месте, куда он поставил ногу, но пропасть схватила его и дернула вниз, подло, как рука из-под воды.

Эуфония хрипло вскрикнул. Выпь схватил его, сам без труда припав на колени, в оплетку тяжа.

— Где остальные? — повторил свой вопрос, глядя в глаза отголоску.

Тот скосился вниз.

Выпь понял. И, прежде чем Эуфония успел испугаться, вынул его из пустой полыньи, отбросил на твердую поверхность. Эуфония перекатился, приподнялся, дико оглядываясь, и увидел — его. Идущего к нему спокойным, быстрым шагом. Неотвратимым шагом смерти.

— Манучер, — сказал Эуфония последнее, что велели ему сказать.

Выпь задел самым концом дикты, толкнув в висок, но Эуфония обмяк, свалился как срезанная с нитей кукла. Выпь нагнулся, хозяйственно-хладнокровно сдернул с отголоска крепление для дикты, себе на пользование, после ухватил за ноги и потащил.

К гробнице-грибнице, к кругу саркофагов, к одной из пустующих лож.

Он не чувствовал ничего особенного, только монотонный гул, накатывающий и откатывающий. Эуфония хотел убить их. Его, Ивановых.

Юга.

Второй мотнул головой.

Уперся ладонями в крышку гроба и встретился глазами с Третьим. Тот молчал, обычно смуглая его кожа казалась маской из пепла.

— Убери руки, — тяжко прорычал Выпь, — отойди!

— Выпь…

— Отойди!

Толкнул крышку, едва не свалив ее на ноги Третьему. Нагнулся, в одно плечо подхватил долговязого Эуфонию и перевалил через высокий борт короба корабеллы. Тот лег неудачно, боком, и Выпь подтолкнул его грубо, точно неживое, будто кусок мяса.

Потянул обратно крышку — так, что на лбу и руках вздулись жилы.

Крышка тихо клацнула. Открыть ларец изнутри было невозможно.

— Пошли отсюда. Корабеллы перетащим и — все.

— А не слишком ли круто, а, пастух?

— Нет, — ответил Выпь. Желваки и посветлевшие глаза сказали больше. — Он хотел убить тебя. И убил бы. Поэтому — нет.

Юга обернулся последний раз, задержал взгляд на запертом в хрустальном ларце существе.

— Выпь…

Второй больно стиснул его локоть, притянул к себе. Заглянул в глаза — сверху вниз, свободной рукой удерживая обагренную дикту.

— Манучер. Так он сказал. Меня зовут Манучер.

Всадник полудня.

— Выпь, — упрямо повторил Юга, вглядываясь в светлые от злости глаза.

Он впервые видел Выпь таким. Не знал, что он способен вот так поступить с живым существом. Не знал, что думать, что говорить.

Одно помнил твердо — нельзя отворачиваться. Выпь потерял равновесие, и его делом было подставить плечо.

Второй медленно выдохнул. Ссутулился, злой огонь в глазах пригас.

— Прости, — сказал, отпуская руку Третьего, — нам надо уйти отсюда.

— А как же Рыба?

— Мне она не к чему. Пусть остается с истинным хозяином.

Глава 16

Корабеллы перетащили на Еремию, дружно и не особо бережно, будто бревна на субботнике. Спешили, стараясь быстрее управиться и покинуть чрево Рыбы.

Дятел все нудел, что Второй редкостный мудак и зря упаковал старшего в гроб, иначе можно было бы прихватить Рыбу с собой, а это небывалый куш… Раздраженный Волоха цыкнул ему заткнуться. Уходили очень быстро, оставляя позади Рыбу и ее владельца.

Выпь ни разу не обернулся, лишь крепче сжимал прихваченную дикту. Чистую, без единого надреза и без единого кольца.

Медяна нерешительно вилась подле, не смела подступиться и злилась на себя за эту бабскую робость. Волоха в ее сторону не смотрел, Дятел помалкивал, а длиннокосый тьманник как сел подле флага, так и остался там, будто спиной прилип. Левую скулу Волоха присобрал ему скобами, но Медяна привыкла, что синяки и раны с Третьего сбегают, словно с гуся вода.

Решившись, девушка со вздохом отправилась за Вторым.

Тот хмуро сидел на краешке неразобранной койки, зажав худыми коленями дикту. Смотрел в пространство.

— Эй?

Выпь будто не услышал. Остановившийся взгляд его тревожил Медяну не на шутку.

— Эй, на палубе!

Выпь дернул плечом.

— Медяна?

— Она самая, друг, — девушка подсела близко.

Без шейных колец глядеть было даже непривычно. Рыжая осторожно тронула голую шею, и Выпь отшатнулся.

— Да ты чего?!

Выпь сгорбился, уткнул локти в колени, ладонями обхватил затылок.

— Понимаешь, я не могу его оставить, — сказал шершавым голосом, — не могу, не хочу, но должен.

Медяна пытливо заглянула ему в лицо. Отросшие волосы падали на загорелый лоб, почти скрывали глаза. Давно пора было привести в порядок эту гриву, но у Медяны все руки не доходили, а самому пастуху было плевать.

— Послушай, — Медяна осторожно отвела пряди от лица, мягко развернула к себе, — что произошло там на самом деле?

— Я был в Зале Летописей. И я должен уйти.

— Ну, так и скажи.

— Он поверит, думаешь? Нет, не простит, не поймет. Я искал его, нашел и бросаю. Я так не хочу… Я так боюсь ему повредить.

Медяна покачала головой. Определенно было что-то нездоровое в этой взаимоповязанности.

Больное и грустное.

— Послушай, — она положила ладонь на жесткое бедро, — тебе не обязательно действовать наобум. Куда спеш…

— Нет, — отрывисто бросил Выпь.

Вскочил, сбрасывая ее руку, едва ли вообще осознав прикосновение.

Заходил по тесной каюте. Длинный, сутуловатый, с широкими плечами и лохматой головой, он походил на большого зверя в тесной клетке.

— Понимаешь, слова, слова важны. Имена. Есть имена и Имена. Если отобрать Имя, то живое сделается мертвым. Если дать Имя — мертвое обернется живым.

Медяна поджала ноги. А может, он рехнулся? Все они рехнулись на этой корабелле, пожирательнице трупов, все сумасшедшие, начиная зеленоглазым русым и кончая самой Медяной. Каждый бьется в стеклянном коконе собственного Лута, а пытаясь пробиться к другому, получает осколками по глазам.

Девушка вскочила, налетела на Выпь останавливая его безостановочное движение. Решительно закинула руки на шею и властно поцеловала.

Он не отстранился. Сначала застыл, потом отозвался на поцелуй, сильные руки скользнули вдоль спины Медяны, огладили и сжали ягодицы. Она вздрогнула от легкого, но жадного укуса, слегка отклонилась, рассматривая близкое лицо Второго. Запавшие глаза горели медным золотом.

— Тебе надо отдохнуть, — прошептала рыжая, осторожно, самым кончиком языка касаясь жестких, обветренных губ Второго. — Выспаться. Потом все решишь.

— Ага, — отозвался Выпь.

Подтолкнул к узкой койке, сдернул покрывало. Заломил девушке руки, опрокинул на