Тысяча душ - Алексей Писемский

______________

* Что делать!.. Я повторяю вам еще раз, что ничего сделать не могу (франц.).

"Господин не из чувствительных!" - подумал про себя Калинович, между тем как директор прямо подошел к нему и взглянул вопросительно.

- Титулярный советник Калинович! - произнес он.

- А, да! Attendez un peu*, - проговорил довольно благосклонно директор и потом, обратившись к господину в мундире и приняв совершенно уже строгий, начальнический тон, спросил:

______________

* Подождите немного (франц.).

- Вам что?

- За что я погибать должон, то желаю знать, ваше превосходительство? произнес тот, тщетно стараясь придать своему голосу просительское выражение.

Директор сделал презрительную гримасу.

- Дело ваше еще не рассмотрено, следовательно, я ничего не знаю и ничего не могу вам сказать, - проговорил он скороговоркой и, быстро повернувшись спиной, ушел в кабинет.

Аспидом посмотрел ему вслед чиновник; но потом потупился ненадолго и, как бы нечто придумав, подошел хитрой и лукавой походкой к молодому чиновнику с портфелью.

- Я, кажется, имею удовольствие говорить с господином Макреевым? проговорил он.

- Точно так, - отвечал тот вежливо.

- Стало быть, дело о Забокове в вашем столе по производству?

- Да, у меня.

- Я самый этот несчастный Забоков и есть, - продолжал чиновник, - и потому позвольте хоть с вами иметь объяснение - сделайте божескую милость!.. - прибавил он, сколько мог, просительским тоном.

- Сделайте одолжение, - отвечал с прежнею вежливостью молодой чиновник.

- Господин начальник губернии теперь пишет, - начал Забоков, выкладывая по пальцам, - что я человек пьяный и характера буйного; но, делая извет этот, его превосходительство, вероятно, изволили забыть, что каждый раз при проезде их по губернии я пользовался счастьем принимать их в своем доме и удостоен даже был чести иметь их восприемником своего младшего сына; значит, если я доподлинно человек такой дурной нравственности, то каким же манером господин начальник губернии мог приближать меня к своей персоне на такую дистанцию?

- Да-с; но это очень мало идет к делу, - возразил было очень скромно столоначальник.

- Как мало идет к делу? Позвольте! - возразил уже с своей стороны запальчиво чиновник. - Еще теперь господин начальник губернии пишет, якобы я к службе нерадив и к корыстолюбию склонен... Позвольте!.. Но по какому же теперь случаю он нерадивого и корыстолюбивого чиновника держал шесть лет на службе? Мало того; после каждой ревизии нерадивому чиновнику делана была благодарность, что и было опубликовано в указах губернского правления тысяча восемьсот тридцать девятого, сорокового и сорок первого годов, а в тысяча восемьсот сорок втором году я награжден был по их представлению орденом св. Анны третьей степени... Значит, и это нейдет к делу? - заключил он, злобно осклабляясь.

- Но что ж, если б это и шло к делу, что из этого следует? - спросил заметно начинавший сбиваться молодой столоначальник.

- В законе указано, что следует за лживые по службе донесения, отвечал ему определительно Забоков. - Дела моего, - продолжал он, - я не оставлю; высочайшего правосудия буду ходатайствовать, потому что само министерство наделало тут ошибок в своих распоряжениях.

- Какие же это могли быть ошибки? - спросил молодой человек, старавшийся насмешливо улыбнуться.

- Ошибки такого рода, - отвечал, не изменяя тона, Забоков, - я теперь удален от должности, предан суду. Дело мое, по обсуждении в уголовной палате, поступило на решение правительствующего сената, и вдруг теперь министерство делает распоряжение о производстве нового обо мне исследования и подвергает меня казематному заключению... На каком это основании сделано? - позвольте вас спросить.

- Это сделано, сколько я помню, на основании нового представления начальника губернии, - возразил столоначальник.

Уездный юрист ядовито усмехнулся.

- Нет-с, позвольте! Этого нельзя было сделать, - начал он, - новое представление начальника губернии долженствовало быть передано в правительствующий сенат для общего обсуждения - только-с, да! И если б уже он, по высочайше дарованной ему власти, нашел нужным обследовать его, тогда министерство приводи в исполнение и, по требованию его, сажай меня хоть в кандалы; но само оно не могло этого сделать, ибо покрывалось высшею властью сената... По крайней мере так сказано в законах и так бывало в старину, а нынче не знаю-с!

- Прекрасно! - воскликнул молодой столоначальник, продолжая притворно улыбаться. - Вы бы теперь убили человека и стали бы требовать, чтоб обстоятельство это передано было к соображению с каким-нибудь производящимся о вас делом?

- Ой, нет-с, нет! Не так изволите толковать. Когда бы я убил человека, я бы, значит, сделал преступление, влекущее за собой лишение всех прав состояния, а в делах такого рода полиция действительно действует по горячим следам, невзирая ни на какое лицо: фельдмаршал я или подсудимый чиновник ей все равно; а мои, милостивый государь, обвинения чисто чиновничьи; значит, они прямо следовали к общему обсуждению с таковыми же, о которых уже и производится дело. Законы, я полагаю, пишутся для всех одинакие, и мы тоже их мало-мальски знаем: я вот тоже поседел и оплешивел на царской службе, так пора кое-что мараковать; но как собственно объяснял я и в докладной записке господину министру, что все мое несчастье единственно происходит по близкому знакомству господина начальника губернии с госпожою Марковой, каковое привести в законную ясность я и ходатайствовал перед правительством неоднократно, и почему мое домогательство оставлено втуне - я неизвестен.

- Какую-то госпожу Маркову приплели! - проговорил молодой столоначальник, улыбаясь и потупляя глаза.

- Да-с, Маркову, именно! - подтвердил Забоков. - Вы вот смеяться изволите, а, может быть, через ее не я один, ничтожный червь, а вся губерния страдает. Правительству давно бы следовало обратить внимание на это обстоятельство. Любовь сильна: она и не такие умы, как у нашего начальника, ослепляет и уклоняет их от справедливости, в законах предписанной.

Молодой столоначальник еще более потупился. Подобное прямое и откровенное объяснение, по его мнению, совершенно уже выходило из пределов службы.

- Не по вине моей какой-нибудь, - продолжал он, - погибаю я, а что место мое надобно было заменить господином Синицким, ее родным братом, равно как и до сих пор еще вакантная должность бахтинского городничего исправляется другим ее родственником, о котором уже и производится дело по случаю учиненного смертоубийства его крепостною девкою над собственным своим ребенком, которого она бросила в колодезь; но им это было скрыто, потому что девка эта была его любовница.

Молодой столоначальник двусмысленно улыбнулся.

- Все это, сами согласитесь... - начал было он, но в это время в кабинете послышался звонок, и проворно пробежал туда из лакейской курьер.

- Готов доклад о графе? - спросил он, выходя.

- Готов, - отвечал торопливо столоначальник.

- Пожалуйте, - сказал курьер.

Столоначальник, схватив портфель, бросился в кабинет, и ему вслед посмотрел злобно уездный чиновник.

- Коли маленький человек, - начал он с ядовитой улыбкой и обращаясь некоторым образом к Калиновичу, - так и погибать надобно, а что старшие делают, того и слушать не хотят - да! Начальника теперь присылают: миллион людей у него во власти и хотя бы мало-мальски дело понимать мог, так и за то бы бога благодарили, а то приедет, на первых-то порах тоже, словно степной конь, начнет лягаться да брыкаться: "Я-ста, говорит, справедливости ищу"; а смотришь, много через полгода, эту справедливость такой же наш брат, суконное рыло, правитель канцелярии, оседлает, да и ездит... И у всех одно правило: "Нам дай, а сам не смей!" Да где я возьму? Из коленка, что ли, выломлю! А коли этого нет, так нынче вон молодых да здоровых начали присылать: так, где-нибудь в Троицкой улице, барыню заведет, да еще и не одну, а, как турецкий паша, двух либо трех, и коленопреклонствуй перед ними вся губерния, - да! А все только мы, маленькие чиновники, виноваты. Эко ты, господи боже мой! - заключил Забоков, пожимая от удивления плечами, а потом, обратившись к Калиновичу, присовокупил:

- А вы, сударь, здесь изволите продолжать службу, или...

- Да, я, вероятно, буду здесь служить, - отвечал тот.

- И доброе дело-с; дай бог вам счастья! А что в наших глухих местах служить, так марать себя надо молодому человеку. Я имею на то собственный пример. Старший сын мой, мальчик, не хвастаясь сказать, прекрасный, умный; кончил курс в Демидовском лицее первым студентом, ну и поступил было в чиновники особых поручений - шаг хороший бы, кажется, для молодого человека, как бы дело в порядке шло, а то, при его-то неопытности, в начальники попался человек заносчивый, строптивый. Как приехал в губернию, не оглядясь, не осмотрясь, бац в Петербург донесение, что все скверно и мерзко нашел; выслужиться, знаете, хотелось поскорей: "Вот-де я какой молодец; давай мне за это чинов и крестов!.." Однако ж там фактов потребовали. Вот он навербовал этой молодежи, да и разослал по губернии и - батюшки мои! слышим мы, ездят они, куролесят. Я своему и пишу: "Слушай, говорю, Александр, на словах начальнику - что хочешь, в угоду ему, ври, а на бумаге держись крепче закона". Так ведь где тут-с! Отвечает: "Наш, говорит, папенька, начальник с таким весом и направлением, что может не стесняться законами!" Изволите видеть, умней законов уж они стали! А на поверку вышло, что умника ихнего, за резкость в распоряжениях, перевели в другое место; а они и остались, как рак на мели. Другой приехал уж с другой фанаберией: человек в летах, семейный, нуждающийся; молодежь, значит, была ему не под руку, стали надобны люди поопытней, чтоб знали тоже, где и как оброчную статейку обделать. Призвал он к себе наших голубчиков и самым деликатным манером: "Рассмотреть, говорит, по делам их действия!", а там, смотришь, и оказывается: где превышение власти, где голословное обвинение, где односторонность в направлении дела. "Нет, говорит, господа, так служить нельзя!" - да и упрятал двоих в уголовную; а моему в отставку велел подать. "Что, я говорю, Александр, много напрыгали? Себя-то погубили, добра-то не наделали, а противозаконного тоже много совершили, - да!"