Двойной агент. Записки русского контрразведчика - Владимир Григорьевич Орлов

От него пахло духами, на лице светилась улыбка, делающая его человеком «приятным во всех отношениях». Он, я это знал, тоже активно сотрудничал в «Новом времени» и частенько помещал на его страницах стишки лирического направления. Он был на «ты» с генералом Батюшииым. Мне было с самого начала неприятно пребывать в этой компании. Принеся из соседней комнаты листы чистой бумаги, полковник стал записывать мои показания.

С первых же вопросов для меня стало ясно, что это допрос «по форме», но не по «существу» и сущность дела, по-видимому, мало интересовала и Батюшина и Резанова. Расспросив меня, кто я и чем занимаюсь, а равно какие задачи Общества сахарозаводчиков, генерал резко заявил: «Я приказал арестовать ваших сахарных королей».

На мой вопрос: «Могу ли я узнать, кого именно и за какие преступления?» — генерал ответил: «Этого сказать вам пока не могу». Затем еще более резко, с нервным подергиванием лица и плеча, генерал спросил: «Скажите, господин Цехановский, не были ли вы недавно на завтраке у министра земледелия графа Бобринского и не говорили ли о том, что я разоряю сахарную промышленность?» Я ответил утвердительно и добавил, что в настоящее время, когда сахарная промышленность находится в критическом положении, обыски и выемки в сахарных предприятиях, равно как и аресты ответственных работников в этих предприятиях, приведут лишь к разорению сахарной промышленности. На это генерал Батюшин сухо мне ответил: «Я должен вас предупредить, господин Цехановский, что, несмотря на чин действительного статского советника, дарованный государем императором, я вынужден буду принять против вас репрессивные меры, если вы будете мешать мне заниматься делом».

Твердо веря в силу русских законов, в правоту своих действий и не зная за собой каких-либо преступлений, я смело ответил: «Если закон предоставляет вам, генерал, право подвергнуть меня аресту без особых к тому мотивов, я буду считать своим долгом подчиниться требованию закона». В то время я еще не знал, что для генерала Батюшина закон уже не существует и он руководствуется только произволом, опираясь на господина Монасевича-Мануйлова и Распутина, близких к высочайшему двору, при посредстве фрейлины императрицы А. Вырубовой.

На прощание генерал Батюшки мне сказал, что сахарозаводчики старались подкупить за миллион рублей Черныша, но им это не удалось. Господин Черныш был в это время отстранен от должности председателя Центросахара и заменен управляющим акцизными сборами Киевской губернии Орловым. Как потом выяснилось, Черныш состоял сотрудником батюшинской комиссии. Должен заметить, что сахарозаводчики не только не старались подкупить Черныша, но не имели в этом никакой надобности, так как найденная у них при обыске переписка не дала никаких результатов. Так окончилось мое первое и последнее показание в качестве «свидетеля» в комиссии генерала Батюшина.

Выйдя в переднюю, я встретил там господина Давыдова, имевшего довольно расстроенный вид. Он был вызван также в качестве «свидетеля» по поводу обысков, произведенных распоряжением Батюшина в Русском для внешней торговли банке. Мое самочувствие после допроса было самое отвратительное. Я не мог допустить ни на минуту того, что можно было подвергнуть кого-либо аресту без достаточных к тому оснований, а тем более ответственных работников сахарной промышленности во время великой войны, когда каждый работник должен был быть на счету. Я не знал, кто из сахарозаводчиков должен быть арестован и за что. У меня появилось сомнение в той, что, может быть, кто-либо из сахарозаводчиков действительно занимался шпионажем. Заявив мне на допросе о том, что арестованы сахарозаводчики, генерал Батюшин почему-то солгал, но через несколько дней в Киеве действительно были арестованы сахарозаводчики господа Бабушкин и Гепнер. Несколько дней спустя в Петербурге был арестован сахарозаводчик А. Ю. Добрый, прибывший из Киева Я снова побывал у министров земледелия, торговли и промышленности и внутренних дел. Для всех министров Батюшин появился как Deus ex machina, и все были бессильны оказать какое-либо содействие, так как все было облечено в секрет государственной важности. Министр внутренних дел Протопопов предложил мне поехать в Ставку вместе с товарищем министра Бальцом, чтобы выяснить причины арестов сахарозаводчиков. После ареста А. Ю. Доброго мои сомнения о возможности шпионажа увеличились еще больше. 26 октября 1916 года в № 228 «Правительственного вестника» было сделано следующее официальное сообщение:

«Арестованы по распоряжению военных властей на театре военных действий киевские сахарозаводчики Израиль Бабушкин, Иоволь Гепнер и Абрам Добрый за противодействие снабжения армии сахаром, умышленное сокращение выпуска сахара на внутренний рынок империи и злонамеренный вывоз сахара за границу в ущерб снабжению воюющей армии и населения».

Прочитав такое сообщение, для меня стало ясным, что ни о каком шпионаже не может быть и речи, так как все правительственное сообщение представляло от начала до конца сплошную ложь. Правительственное сообщение имело сильный запах, но, вчитываясь в каждое его слово, становилось жутко. Та ложь, нахальство влекли за собой тяжкие последствия для обвиняемых. Ведь это сообщение было объявлено во время войны. Как я уже указывал раньше, снабжение сахаром, как населения, так и армии находилось в руках Центросахара и Особого совещания по продовольствию, то есть — правительства. Распределение сахара производилось Министерством финансов, таким образом, сахарозаводчики не являлись более хозяевами своего товара.

Еще более нелепо звучало заявление о «злонамеренном вывозе сахара за границу», ибо согласно Брюссельской международной конвенции, в которой Россия участвовала с 1908 года (соглашение это оставалось в силе и в 1916 году), вывоз сахара из России за границу был ограничен и производился только специальным распоряжением правительства и под его контролем, следовательно, могла быть речь о контрабандном вывозе сахара, если таковой был обнаружен военными властями, но этого не могло не знать Министерство финансов. Ясно, что подобное правительственное сообщение могло быть написано или злонамеренно, или круглым невеждою в вопросах действовавших по сахарной промышленности узаконениях. Становилось непонятным, почему такое серьезное правительственное сообщение было помещено без ведома Министерства финансов, торговли и промышленности, учреждений вполне компетентных в этой области промышленности.

Я немедленно отправился к сенатору Дейтриху и объяснил ему всю несостоятельность опубликованного правительственного сообщения. Сенатор Дейтрих в это время уже был в курсе сахарных законоположений и, выслушав меня, печально сказал: «Да, вы правы, это ужасно… Я попробую переговорить с министрами финансов, торговли и промышленности, но надежд мало. Военные власти закусили удила, необходимо выжидать». На другой день, это было 27 октября, министр земледелия граф А. А. Бобринский попросил меня по телефону немедленно к нему заехать. Еду к графу, который жил в своем особняке по Галерной улице. Застаю графа нервно шагающим по своему кабинету. Граф был одет в пиджак, при ботфортах, что вошло в моду для всех, в том числе и министров, приезжающих в Ставку. От непривычки носить ботфорты, которые к тому же жали ногу, граф был в дурном расположении духа. Поздоровавшись со мной сухо, граф взял со стола пакет и, подавая мне, сказал: «Прочтите». Он продолжил свое хождение по кабинету. На пакете была сургучная печать, с надписью на конверте: «Министру земледелия графу А. А. Бобринскому от начальника штаба верховного главнокомандующего. В собственные руки». Пакет срочно был доставлен графу Бобринскому фельдъегерем. Из пакета, разрезанного уже графом, вынимаю лист бумаги, формата большого почтового письма, сложенного вчетверо. Письмо было написано на пишущей машинке, на бланке начальника штаба верховного главнокомандующего и подписано генералом Алексеевым. Я молча прочел письмо. Трудно было себе представить более грубое, глупое и бестактное письмо, и оно было написано министру земледелия. Содержание письма было приблизительно следующее: распоряжением моим были арестованы сахарозаводчики такие-то и вся мотивировка о причинах ареста была та же, что и в опубликованном правительственном сообщении. Затем говорилось об алчности и жадности сахарозаводчиков, об эксплуатации ими русского народа. Наконец генерал Алексеев требовал увольнения председателя Центросахара Орлова, назначенного Бобринским, и о замене его Чернышом, агентом генерала Батюшина, уволенного министром земледелия.