Оружие Возмездия - Дивов Игоревич

Сказано было несправедливо: чтобы крикнуть в ухо Кузнечику, Васе пришлось бы высоко подпрыгнуть.

— Салага! — гавкнул Вася. — Грузи!

Он оглянулся на Масякина и украдкой дал Кузнечику пендаля. Кузнечик в ответ показал Васе кулак.

Сержант Верчич, погрузивший уже два полена и утомившийся настолько, что ему пришлось сесть на бруствер покурить, показал кулак Кузнечику.

Кузнечик показал Верчичу язык.

— Верчич! — позвал Масякин. — Ты тоже шевелись.

— Да я уже нашевелился, тарщ ктан, за полтора-то года.

— Хочешь, чтобы я пошевелил тебя? — спросил Масякин. — Ну-ка, помоги Васе ускорить погрузку!

И отвернулся.

Верчич спрыгнул с бруствера, выплюнул окурок, дал пинка Васе, дал пинка Кузнечику, дал пинка еще кому-то, нашел самое маленькое полено и, делая вид, что вот-вот отдаст концы, понес его к машине. Погрузка действительно ускорилась. Неприлично тормозить, когда Дедушка Советской Армии работает.

Последнее бревнышко легло в кузов, и тут из-за бархана показался грузовик. Масякин схватился за бинокль.

Грузовик ехал к огневой весьма уверенно. Его водитель не искал дорогу, а точно знал, куда рулить.

— Живо в машину! Кузнечик, заводи!

Самоходчики бросились к "Уралу" и облепили его как муравьи. Взревел мотор. Но поздно. Хозяева огневой уже были здесь.

Рядом с "Уралом" затормозил ГАЗ-66, битком набитый хмурыми людьми в голубых беретах. Лица прибывших выражали крайнюю степень озадаченности.

Мы в кузове на всякий случай взялись за поленья. Десантников было втрое больше, чем нас. И каждый размером с Кузнечика. Мы бы им бошки-то пораскалывали, но десантник без головы страшнее, чем Всадник-Без-Головы. Ему без башки воевать только удобнее: мысли о дембеле, водке и бабах не отвлекают. Десантника специально учат быть неукротимым, сногсшибательным и зубодробительным. В армии это знают все и стараются попусту с десантом не цапаться.

Здесь, конечно, была не та отпетая штурмовая десантура, с которой ББМ делила казарму, а всего лишь парашютисты-ариллеристы. Коллеги наши практически. Но уж больно силен численный перевес. Поэтому мы приготовились недешево продать свою жизнь за краденые деревяшки. В том, что нам отсюда прямая дорога в больницу, никто не сомневался.

— Держись, салаги, — сказал Верчич севшим голосом. — ББМ не сдается. За нас отомстят. Как только наши узнают, всю эту десантуру в лагере поубивают на хер.

Зато Масякин гордо расправил плечи и подбоченился. С десантом не приехал офицер. Один лишь сержант, растерявшийся настолько, что челюсть отвисла.

Немая сцена. Десант сидит в кузове, тараща глаза. Мы сидим в кузове, сжимая деревяшки. Масякин торжествует, наслаждаясь моментом… Наконец старший десантников подобрал челюсть и снова открыл рот, собираясь нам что-то сказать.

— Кононенко! — скомандовал Масякин голосом матерого полководца. — Поехали!

И мы уехали.

Дооборудовав огневую, мы загнали туда миномет и начали тренировки. Скакать по раскаленной броне при температуре около тридцати градусов было не сахар, черные комбинезоны отяжелели от пота. Механик Юлдашев выбрался из своего отсека и сидел на носу машины голый по пояс. Мы ему завидовали. При сворачивании-разворачивании "Тюльпана" механик отвечает только за стопор на стволе: накинуть железку и закрутить винт, открутить винт и откинуть железку…

— Юлдашев! Стопор! — орал Вася.

— Юлдашев! Ты стопор! — вторил Верчич.

Механик орудовал стопором, широко улыбаясь. Он был настолько любезен, что даже взял на себя установку заглушки на ствол. А то мы совсем запарились.

— Сам ты стопор, Верчич! — иногда кричал Юлдашев.

Он был умелым водителем и добрым парнем. К сожалению, в компании Орынбасара Кортабаевича Арынова Юлдашев вспоминал, что он тоже заслуженный дед, и становился невыносим. Стоило Арынову отбыть на работы (его старались держать подальше от молодых во избежание уголовного дела), Юлдашев через день-два приходил в себя и снова всем улыбался.

А мимо огневой по Днепру шла яхта.

Дальний берег скрывался в жарком мареве.

— Вторая, стой! Машину в боевое положение… Развернуть!

— Юлдашев, стопор! Заряжающие, наверх!

Бум! Бум! Хрясь!

— Взяли!

Бац! Дзынь!

— Прицел сюда!

— Лови!

— Сука-а!..

Хрясь!

— Не кидай в меня прицелом, сука! А если я не поймаю?!

— Младший сержант Драгой, отставить материться на огневой позиции. Младший сержант Мельничук! Не сметь швыряться прицелом! Сержант Вася… Голиней! Что за бардак?!

— Виноват, тарщ ктан. Оператор! Верчич! Не спать!

— Цыц, слага. Внимание! Пошла!

Бзз… Жжж… Хрясь!

— Верчич, ты стопор!

— Задолбал! Не говори мне под руку! Я сейчас не ту кнопку нажму, людям руки отдавит. Ты сидишь там, лыбишься?! Вот и сиди!

— Гы-гы-гы… Сам сидишь, лыбишься.

— Я тут по делу сижу. У меня пульт.

— Сам ты пульт.

Жжж… Хлоп!

— Ускорить готовность!

— Вася, мать твою, ты прямо как сержант в учебке. "Ускорить готовность", сам-то хоть понимаешь, что говоришь?

— Заряжающие, ушли с брони!

Бум-бум-бум.

— Заряжай!

Жжж… Чпок! Хлоп! Бздынь!

…И так мы суетились, пока Масякин не устал на нас смотреть.

— Хватит, — сказал он. — Верчич и Кононенко! Останетесь тут. Вдруг кто-нибудь шибко умный явится грабить нашу огневую. Скажете, что здесь ББМ стреляет. Если это не поможет, в драку не лезьте. Прыгайте в машину, дуйте полным ходом в лагерь, и там доложите. Пока отдыхайте, мы вам обед сюда привезем. Вася! Зачехляйте казенную часть, поехали обедать.

Мы зачехлили миномет и заняли места на броне. Верчич заботливо вручил капитану Масякину подушку, чтобы мягче было сидеть на командирской башенке. Масякин снял фуражку, надел шлемофон, огляделся, проверяя, цепко ли мы держимся, не свалится ли кто на ходу. И сказал: "Поехали".

Манеру ездить на броне наши офицеры привезли из Афганистана. "Тюльпаны" и "Пионы" редко оказывались там, где по ним стреляют, а вот там, где взрываются на минах — частенько. Конечно мы умели ездить по-боевому, нам специально показывали, что это за счастье: трястить в глухой бронированной коробке, света белого не видя, колотясь обо все углы и обалдевая от грохота (с тех пор я очень уважаю шлемофон). Поэтому при малейшей возможности мы выбирались наверх.

Это было просто здорово. Гусеничная машина, когда хорошо разгонится, идет по бездорожью как на лыжах. Главное видеть, что впереди, и предугадывать действия механика — тогда удовольствия море. Мы очень любили кататься на минометах и кашээмках.