Вершины и пропасти - Софья Валерьевна Ролдугина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Заберём оттуда рецепты и образцы этой отравы, – объяснил он по пути. – Да, и пора бы от неё воздух очистить, что ли.
Тут же, повинуясь его воле, угасли жаровни в оазисе и задул сильный ветер, унося дурман далеко-далеко и без следа развеивая над пустыней. Туда, где он никому не причинил бы вреда… И только промелькнула тревожная мысль:
«Слишком уж легко всё получается».
Мастерская оказалась небольшим домом с толстыми глинобитными стенами, вроде того, что строят для небогатых семей, с обширным подвалом, где в ростовых кувшинах и сундуках хранились основные ингредиенты. Старик мастер был человеком старательным, дотошным, а потому вёл сразу несколько тетрадей: в одной записывал результаты опытов, в другой – итоговые рецепты с выверенными и испытанными пропорциями, а в третьей… в третьей описывал сами испытания, и первая запись была сделана гораздо более молодой и твёрдой рукой, более двадцати лет тому назад.
Алар наскоро пролистал все три тетради. Углубляться в чтение ему сейчас не хотелось – и без того уже мутило, да и время поджимало… Записи он сунул себе за пазуху; склянки с образцами Дёран сложил к себе в заплечную суму, рассовав по мелким кармашкам.
Оставалось самое сложное.
«Скот… жертвы».
– Мы сейчас спустимся в подземелье и выведем пленников, – тихо произнёс он, собираясь с духом, поскольку уже догадывался, что за зрелище предстанет их глазам. – Один из купцов прибыл в оазис с двумя повозками. Для тринадцати человек это тесновато, но нам лишь бы подальше убраться, хоть бы и вповалку ехать… Не нравится мне эта морт вокруг оазиса, – вырвалось у него.
– Липкая, – пробормотала Рейна, утыкаясь взглядом в пол.
Волосы надо лбом у неё взмокли; жилка на виске билась часто-часто.
«Утомилась девочка… Ну, немудрено – продержаться столько времени».
– Да, липкая, – кивнул Алар. И украдкой вытер шею сзади, под волосами: его тоже кидало в пот от усталости. – В подземелье будь особенно осторожна. Подозреваю, что там дурмана ещё больше и пары вдохов хватит. Справишься?
Она кивнула и расправила плечи, бодрясь, точно всем своим видом хотела сказать, что готова к испытаниям… Вот только к тому, что было в подземелье, не готов оказался никто, включая Алара.
Во дворце властвовал полумрак – и прохлада. Кое-где мерцали светоносные камни – золотым, пурпурным, бледно-розовым… Мягко журчала вода в фонтанах; покачивались нежные гроздья цветов на длинных стеблях, прямых, точно стрелы. Убранство напоминало, скорее, о домах потомственных шимри, чем о роскошных чертогах южан, разбогатевших на торговле: ширмы, низкие столы с изящными приборами для письма – чернильницами из нефрита, драгоценными кистями, стопками ароматной бумаги… Один раз попался на полу золотой гребень, украшенный фиолетовыми цветами из эмали, и вид его отчего-то вселил тревогу.
У входа в подземелья распростёрся на полу мертвец, лицом вниз, в луже кисло пахнущего вина – видно, судьба настигла его, когда он только-только наполнил чашу и собирался сделать глоток. Тяжёлые двери были закрыты снаружи на засов, но и только – ни ловушек, ни тайных замков. За ними обнаружилась анфилада из дюжины комнат; в каждой из них – ещё по две двери, слева и справа, и некоторые из этих помещений пустовали, как подсказывала морт, а в других ощущалась жизнь.
И дурманных благовоний здесь было столько, что воздух помутнел.
Отбросив колебания, Алар распахнул ближайшую дверь, за которой почувствовал чужое присутствие – и застыл на пороге.
– Что за?.. – вырвалось у него.
Комната точь-в-точь напоминала покои некоторых хозяек в пьяных домах Шимры – тех домах, в которые не всякий благопристойный горожанин отваживался заглянуть. Много шёлка и парчи, расписных бумажных фонарей и красивых безделушек; роскошное ложе, усыпанное подушками и лепестками цветов; на дальней стене вместо картины или гобелена – плети, кнуты и розги… В противоположном от ложа углу стояла бронзовая лохань, наполненная ароматной водой; там сидел, бессильно скорчившись, юноша с гладкими чёрными волосами длиной до пояса, чем-то неуловимо похожий на капитана-проходимца, спутника Фогарты. Услышав скрип двери и чужой голос, он испуганно вскинулся, неловко перевалился через край, изрядно расплескав воду, поклонился, стукнувшись лбом об пол, и забормотал:
– Позволь услужить тебе, госпожа, со всей страстью, жажду услышать, чего ты желаешь… – На его обнажённой спине отчётливо выделялись следы от плети, и уже поджившие, и совсем свежие. – Этот смиренный раб с радостью ждёт…
«А он ведь киморт, – осознал Алар, чувствуя предательский холодок. – Как давно он здесь? Сколько ему лет?»
Тем временем пленник украдкой посмотрел на них – и побледнел ещё сильнее.
– Я готов, – произнёс он помертвевшим голосом. – Я на всё готов, и, если такова воля госпожи, я могу… я хочу…
И пополз к ним на коленях, тяжело опираясь на дрожащие руки.
Дёран опомнился первым. Метнулся в сторону, подхватил покрывало с ложа, окутал юношу – и вздёрнул на ноги, а затем произнёс твёрдо, глядя ему в глаза, очень красивые, ярко-синие, но словно стеклянные:
– Мы пришли тебя спасти. Нет тут никакой госпожи. Слышишь?
Юноша моргнул недоверчиво, силясь осознать сказанное… а потом резко, свистяще выдохнул и осел вниз.
Его била крупная дрожь.
Оправился он, впрочем, быстрее, чем можно было ожидать. Скорее измождённый, чем сломленный, он торопливо, неловко оделся и завязал волосы лентой; ноги юношу держали плохо и подгибались, однако чужой помощи он не принимал и прикосновений избегал, только к Дёрану старался держаться поближе.
Всё время, весь тот бесконечный час, пока Алар обходил подземелье – и отворял дверь за дверью.
Двое мужчин; три женщины; шесть девочек и два мальчика. Самому младшему из узников едва исполнилось пять лет, он слабо понимал, что происходит, а потому безмятежно возился с игрушками. Его старший приятель-северянин не говорил и не смотрел в глаза, больше напоминая куклу, чем живого человека; одна из девочек-подростков была истощена настолько, что не могла двигаться – или не хотела. Пленники мужчины выглядели похожими, как братья – черноволосые, стройные, с острыми скулами и твёрдой линией губ – словом, истинные шимри, какими их представляют иноземцы. Женщины… из них передвигаться могла только одна, северянка – высокая, широкоплечая, зеленоглазая, с застарелой ненавистью во взгляде, которую она прятала под густыми светлыми ресницами. Ей было тридцать два; её выкрали из Ульменгарма двенадцатилетней девочкой, и здесь она провела двадцать долгих лет, но не смирилась и не отчаялась.
