Написано кровью моего сердца - Диана Гэблдон

— Грустно? — эхом повторила я. — То есть как это?

Он не сводил взгляда с жирного черного шмеля, сновавшего среди цветов.

— Мы оба оплакивали свою потерю, — медленно произнес Джейми, хмуря брови. — Она сказала, что хотела бы хоть ненадолго тебя вернуть… Наверное, имела в виду, чтобы я вместо нее представлял тебя.

— Не вышло?

— Нет.

Он поднял глаза, и его взгляд пронзил меня острым клинком.

— Такой, как ты, больше нет.

Это прозвучало вовсе не как комплимент. Даже словно бы обиженно.

Я молча пожала плечами. А что тут еще можно ответить?

— И?

Джейми вздохнул и вновь перевел взгляд на сцепленные руки. Правой он сжимал левую, словно бы напоминая себе о недостающем пальце.

— Было тихо. Мы больше не разговаривали.

Глаза он зажмурил. Мне невольно стало интересно, что же он сейчас перед собой видит? Однако, кроме любопытства, я, как ни странно, более ничего не испытывала… разве что жалость к ним обоим. Я ведь своими глазами видела пещеру, где они занимались любовью, — ту ледяную гранитную могилу… И вообще, в те дни на шотландском нагорье жить было несладко. Хотелось ощутить хоть капельку тепла…

«Оба мы оплакивали свою потерю» — так он сказал.

— Это случилось один лишь раз. И длилось не очень долго… У меня же… давно никого не было, — сказал он, заливаясь краской. — Но… Я без этого не смог бы. Она потом меня обняла, и… в этом я тоже нуждался. Я так и уснул в ее руках, а когда проснулся, она уже ушла. Но ее тепло осталось со мной. Надолго, — тихо закончил он.

А меня вдруг захлестнула ревность, и я, чтобы справиться с ней, стиснула кулаки и выпрямила спину. Джейми заметил, что я напряглась, и повернул голову.

— А как это было у вас? — спросил он, глядя прямо в глаза.

— Никакой нежности, — резко отозвалась я. — Или грусти. Когда он пришел и сказал, что не может оплакать тебя в одиночестве, мы поговорили. Потом я встала и подошла… сама не знаю зачем; в голове ни одной связной мысли не имелось.

— Неужели? — в тон мне отозвался он. — Ты что, напилась до поросячьего визга?

— Да, и он тоже! — огрызнулась я.

Знаю ведь, о чем он думает: Джейми и не пытался этого скрыть. Я внезапно вспомнила о том, как мы сидели в той таверне в Кросс-Крике, а он вдруг обхватил мое лицо ладонями и поцеловал, а губы его были сладкими от вина.

Я вскочила со скамьи и хлопнула по ней рукой.

— Да, до поросячьего визга! — заорала в ярости. — Я каждый день пила без просыху с тех пор, как услышала о твоей смерти.

Он протяжно выдохнул, снова зацепившись взглядом за сцепленные на коленях руки. Очень медленно Джейми разжал пальцы.

— И что же ты получила от Грея?

— Грушу для битья. По крайней мере, с этого мы начали.

Джейми изумленно вытаращил глаза.

— Ты его ударила?

— Нет, я ударила тебя! — рявкнула я.

Рука невольно сжалась в кулак, вспомнив тот первый удар в беззащитную плоть — слепой, безумный, выплескивающий всю глубину моего горя. На краткий миг я ощутила чужое тепло, но оно тут же пропало — а через секунду вернулось, когда меня швырнули на туалетный столик, хрустнувший под тяжестью, и навалились сверху, сжимая запястья и заставляя выть в голос от ярости. Что происходило дальше, помнила я смутно… точнее, отдельные фрагменты очень даже хорошо, но в цельную картину они не складывались.

«Как в тумане», — говорят про подобные случаи. Это значит, что объяснить такое невозможно; если сам не пережил, все равно не понять.

— Мэри Макнаб, — сказала я невпопад. — Она дала тебе… как ты говорил — нежность? Наверное, можно как-то описать и то, что дал мне Джон, только я это слово еще не придумала.

А мне оно крайне необходимо.

— Может быть, насилие. Отчасти.

Джейми заметно напрягся. Поняв его опасения, я покачала головой:

— Не в этом смысле. Я ушла в себя. Глубоко, чтобы ничего не чувствовать. А Джон… Он был сильнее. И заставлял меня чувствовать. Поэтому я его ударила.

Джон будто срывал с меня пелену отрицания, шелуху каждодневных бытовых забот, благодаря которым я держалась на ногах и хоть как-то существовала. Он сдирал бинты с гнойной раны горя, обнажая мое истекающее кровью нутро, не желающее заживать.

Густой воздух, влажный и горячий, застревал в горле. Наконец я нашла нужное слово.

— Триаж, — внезапно сказала я. — Так в медицине называется сортировка больных. Под всей этой шелухой я… умирала. Истекала кровью. А когда сортируешь больных… в первую очередь надо остановить кровотечение. Просто остановить. Иначе пациент не жилец. Вот Джон и… остановил кровь.

Залепив мою рану своей собственной — своим горем, яростью… Две раны, сжатые вместе: кровь течет, но уже не теряется зря, она попадает из одного организма в другой, горячая, жгучая, чуждая — но при этом дарующая жизнь.

Джейми пробормотал что-то на гэльском; большую часть слов я не разобрала. Он сидел, повесив голову, упираясь локтями в колени, и шумно дышал.

Я села рядом и тоже вздохнула. Цикады трещали все громче; их стрекотание, заглушавшее даже шелест воды и листьев, пробирало до самых костей.

— Будь он проклят, — пробормотал наконец Джейми и выпрямился. Он выглядел злым — но сердился отнюдь не на меня.

— А Джон… с ним все хорошо? — робко спросила я.

К удивлению — и некоторому облегчению, — Джейми чуть заметно улыбнулся.

— Да. Хорошо. В этом я уверен.

Хотя в голосе, как ни странно, прозвучало некоторое сомнение.

— Ты что, черт возьми, с ним сделал?! — встрепенулась я.

Он сжал на миг губы.

— Ударил. Дважды, — добавил он, отводя глаза.

— Дважды? — потрясенно переспросила а. — А он что?

— Ничего.

— Неужели…

Я откинулась на спинку скамьи. Теперь, успокоившись, отчетливо видела, что Джейми… Тревожится? Испытывает вину?

— И почему же ты его ударил?

Я постаралась, чтобы в голове прозвучало лишь любопытство, а не возмущение. Видимо, не преуспела, потому что Джейми вскинулся, словно ужаленный в задницу медведь.

— Почему? И ты еще спрашиваешь?!

— Вообще-то да, — съязвила я. — Что он такого сделал, чтобы его бить? Еще и дважды.

Нет, Джейми запросто мог кому-нибудь врезать, но обычно на то имелась веская причина.

Он недовольно фыркнул. Однако когда-то, давным-давно, Джейми обещал быть со мной честным — и до сих пор своего слова не нарушил. Он расправил плечи.

— Первый раз это было личное. Я вернул ему старый долг.

— То есть, выходит, ты просто дождался удобного случая? — уточнила я, остерегаясь спрашивать, что за «личный старый долг» мог у него остаться.