Вне подозрений - Линда Ла Плант

— Он сделан на заказ у Валентино. Я носил его в фильме и потом купил за четверть цены по сравнению с выставленными в магазине.

— Он вам очень к лицу! И какая роскошная рубашка.

— Спасибо. Валентино уговорил меня купить вот эту, с круглым воротником, а не с черным галстуком. Она из чистого шелка. Но поглядите сюда, — он показал ей свои манжеты. — В них есть что-то вызывающее, не так ли?

Анна впервые заметила изумрудные запонки.

— Но это настоящие изумруды!

— Они из ожерелья императрицы Жозефины. Видите — вокруг них розовые алмазы?

— Боже мой!

— Вас отпустили с работы без каких-либо проблем? Все прошло гладко?

— Нет. Я сказала, что у меня семейные дела.

— Значит, вы им солгали?

Она засмеялась.

— Просто я не думала, что они одобрят наш поход в театр.

— Но, я полагаю, меня больше не подозревают в причастности к делу… как же ее звали?

— Мелисса Стивенс?

— Да-да, в причастности к убийству Мелиссы Стивенс. — Он испытующе посмотрел на Анну. — Или по-прежнему подозревают?

— Подозревают?

— Да.

Анна улыбнулась.

— Вряд ли, хотя вас все-таки допрашивали, а значит, нас не должны видеть вместе. Это по меньшей мере неудобно и не согласуется с правилами.

— В таком случае я удивлен, что вы решили составить мне компанию.

Анна отвернулась, сделав вид, будто ее смутили его слова.

— Почему же вы отправились со мной? — Он придвинулся к ней поближе.

— Я обожаю балет, мистер Дэниэлс. И не могла вам отказать. Я так мечтала об этом вечере.

— Не забывайте, меня зовут Алан, — поддразнил ее он и достал свой мобильник. — Извините. Я сейчас позвоню и отключу его. Если вы тоже взяли с собой мобильный телефон, его нужно будет выключить во время спектакля. Надеюсь, вы помните?

— Он не поместился в эту сумочку. — Она приподняла и продемонстрировала ему маленькую вечернюю сумочку своей матери, пока он слушал собеседника по мобильному телефону.

Теперь Анну радовало, что Лангтон запретил ей пользоваться скрытой камерой. Дэниэлс сумел бы ее быстро обнаружить.

Он раздраженно вздохнул и продолжил телефонный разговор:

— Знаешь, это мне не с руки. Я сказал, что мне неудобно целый день ходить в костюме, привычном для Парижа. И не важно, о чем идет речь, о личном самолете или о «Евро Стар». — Он прикрыл телефон ладонью и шепнул Анне: «Прошу меня простить». — Я не против, но это обычная примерка. Пусть они привезут парик в Лондон, я им сам предложил. Здесь мне его подгонят по размеру, и не нужно будет дважды летать в Париж. Хватит и одного раза.

Дэниэлс какое-то время слушал собеседника, а затем возобновил разговор:

— Да. Я заинтересован в работе. Хочу у него сниматься, и передай ему, что сценарий мне нравится. — Он недовольно откинулся на спинку сиденья. — Просто снова переговори с ними и перезвони мне. Сейчас неудобно. Я еду в Оперу, на «Лебединое озеро».

Он убрал мобильник в карман.

— Это был мой агент. Господи, из-за такой ерунды! Почему они не могут прислать парик, костюмы и грим? Я не в силах это понять.

Шофер обернулся к ним.

— Извините, сэр. Но у Оперы сотни машин, и я не смогу развернуться и отыскать удобное место. Как по-вашему, мне лучше пристроиться в хвосте или высадить вас здесь?

— Высадить меня? — повторил Дэниэлс. — Нет, не стоит! Мы подождем и пристроимся. Для мисс Трэвис и для меня это особый вечер. И, кроме того, у нас еще есть время.

Вереница машин медленно ползла к зданию Оперы. Толпы людей стояли на тротуаре, а от колонн у входа спускалась красная ковровая дорожка. Анна повернулась к нему.

— Я бы с удовольствием прогулялась.

— А я нет! — надменно возразил Дэниэлс.

Они молча сидели, пока «Мерседес», дюйм за дюймом, продвигался к Опере. Наконец они поравнялись с красной ковровой дорожкой. Дэниэлс разъяснил шоферу:

— Вам нужно выйти и открыть дверь. Никаких лакеев здесь нет.

— Да, сэр.

Шофер поспешно открыл дверь у пассажирского сиденья, и Дэниэлс вышел, сразу попав под обстрел фотокамер, на который он, казалось, не обратил внимания. Он подал руку Анне и помог выбраться из машины, поддерживая ее за локоть, когда они вступили на красный ковер.

— Мистер Дэниэлс, поглядите-ка туда! Алан!

— Да, верно, Анна, полный вперед, — ласково проговорил он.

— Алан, повернитесь направо! Сфотографируйтесь еще раз на память. Мне так хочется.

Он на мгновение улыбнулся, продолжая подниматься по ступеням, покрытым ковром.

— Алан! Алан! — закричали фотографы, и нацеленные на него камеры ослепительно вспыхнули.

Он резко обернулся, обнял Анну за талию и шепнул ей:

— Ну, еще разок. Улыбнитесь в камеру.

Пара вошла в вестибюль Оперы, где две девушки приблизились к Дэниэлсу и попросили у него автограф. Он любезно подписал, но при этом еще крепче прижал к себе Анну, опоясав рукой ее талию.

— Фойе наверху, через один пролет.

Он с видом завсегдатая провел ее через толпу зрителей. Пышное убранство Оперы и роскошная сцена поразили Анну, но Дэниэлс, похоже, чувствовал себя здесь как дома и подарил еще два автографа, продолжая пробираться сквозь плотные людские ряды в маленьком фойе на первом этаже. Хотя она увидела, как он полез в карман за приглашением, их тут же пропустили, приветливо махнув руками.

Мужчины были в смокингах с черными галстуками-бабочками, а дамы — в элегантных платьях. Многие здоровались с Дэниэлсом, радовались его появлению, а он с неизменной галантностью отвечал знакомым:

— Я решил пойти в театр по одной-единственной причине. Позвольте представить вам мисс Трэвис. Анна обожает балет.

Рядом стоял официант с подносом, уставленным бокалами шампанского. Дэниэлс передал один из них Анне.

— Спасибо. — Ей стало жарко в тесном фойе, до отказа наполненном людьми. Она сразу осушила полбокала и заметила, что он пьет воду со льдом.

Они стояли чуть сбоку и разглядывали толпу. Он прошептал:

— Сегодня благотворительный спектакль, в пользу бог знает кого, то ли больных СПИДом, то ли больных раком груди, то ли сирот из провинции. Завсегдатаям нравятся эти странные старые порядки, да и наши знаменитости любят выступать в таких ролях. Но тут их совсем немного. — Он снова окинул фойе уверенным, оценивающим взглядом.

Она поняла, что их приход не остался незамеченным. Многие с любопытством смотрели на Дэниэлса. Он поставил свой бокал на поднос, когда мимо них проскользнул официант, и подал Анне новый фужер с шампанским.

— Спасибо. Мне больше не надо.

— Ерунда. Выпейте еще. Это бесплатно.

Она улыбнулась и взяла фужер.

— В детстве я немного занималась балетом. Во всяком случае, меня пытались учить. — Анна поделилась скудной информацией, желая затронуть куда более актуальную и волнующую тему. Впрочем, ей просто хотелось с ним поговорить.

— Неужели? Я как-то не представляю вас танцующей.

— Вскоре я увлеклась верховой ездой и переключилась на пони. Я не могу похвалиться особой музыкальностью, да и пластика у меня не из лучших.

Дэниэлс любезно улыбнулся, но зрители явно интересовали его больше, чем рассказ Анны.

Прозвенел звонок, усиленный громкоговорителем. Алан размашисто поставил последний автограф официанту, и Анна поставила на поднос второй пустой бокал. Они направились в бельэтаж. Когда они вошли, билетерша достала рукой в перчатке единственную глянцевую программу из стопки обычных.

— Добрый вечер, мистер Дэниэлс. Рада видеть вас в Опере. Вы не хотели бы приобрести программу-сувенир?

Анна с удивлением пронаблюдала, как Дэниэлс отдал билетерше пятидесятифунтовую банкноту.

— О, благодарю вас, мистер Дэниэлс.

— Это вам на добрую память.

Он провел Анну к ряду кресел и шепнул как заговорщик:

— И нам на добрую память.

Как только они отвернулись, билетерша сунула пятьдесят фунтов в пластиковую сумку, запечатала ее, отдала простые программы главной билетерше и спешно покинула театр.

Она выполнила свою работу на вечер.

Лангтону сообщили по телефону, что полицейские забрали бокал с отпечатками пальцев Дэниэлса из бара в Опере и плюс к тому пятидесятифунтовую банкноту.

— Сомнительно, что на банкноте остались четкие отпечатки. Вряд ли она поможет нам. Бог знает, сколько народа брало ее в руки до Дэниэлса. А как там Анна? — спросил он.

— Отлично. Сейчас должен подняться занавес.

Пока занавес еще не поднялся, она с некоторой робостью разглядывала великолепный зрительный зал. Дэниэлс листал глянцевую программу и показывал ей фотографии танцоров, но не прикасался к Анне. Когда начался первый акт «Лебединого озера», он выпрямился и стал с жадным интересом смотреть на сцену.

Лангтон дремал на диване и проснулся, услышав второй телефонный звонок.