Мосты - Ион Чобану

Велика власть музыки. Я все позабыл: и то, что моя невеста выходит замуж за другого, и служебные передряги, и райкомовскую проработку. Не сводил глаз с бади Володи. Среднего роста, в овчинном кожухе с серебристым воротником, в смушковой качуле с круглым верхом. В левой руке серебряный кларнет. Редко прикладывал инструмент к губам, больше дирижировал им. Но я заметил: никто не указывал баде Володе, когда и что играть. Перед каждым музыкантом на пюпитре лежали ноты. Весь распорядок свадьбы был означен в этих тетрадях.

И духовые инструменты были всех калибров: от кларнета до баса с раструбом, будто церковный колокол.

Я что-то подзабыл свои обязанности. Вместо того чтобы как можно дольше танцевать с калачом, вздыбливать жеребца, наводя ужас на женщин, я быстро спешился. Хотелось поскорей спокойно послушать музыку.

- Ну, что вы хотите, у него кошки на сердце скребут... - слышал я, как обо мне шептали.

- Не до веселья бедняге...

Когда я спрыгнул с коня, Мариуца подступила ко мне, с налету толкнула высокой грудью.

- Говорила я - она замуж выходит!

- Выходит...

- Поделом тебе! - И удалилась гордо.

Георге Негарэ суетился так, что лоб вспотел. Распахнул двери погреба. Бадя Василе приступил к работе: отцеживал вино в глубокую бадью, потом наполнял бутылки, кувшины, бурлуи. У ступенек погреба бутылки выстроились, точно солдаты. К невесте приехал жених! Помчались дружки во все концы, держа в руках полные бутылки. Потом по всем направлениям из рук в руки стали переходить стаканы. За будущее счастье... Буль, буль, буль... Чтобы ладили друг с другом, как хлеб и соль... Буль, буль, буль... Ваше здоровье! Чтобы внуков растили в радости... Течет рекой вино. И потоком текут пожелания...

Дед ходит довольный. Чуть тепленький, в самый раз. Останавливается у погреба.

- Эй, Василе, беш-майор...

- Слушаю, дед Тодерикэ.

- А откуда трубачи-бородачи?

- Из Бравичей, дедушка.

- Гляди-ка, капельмейстер их... с часами на руке! По часам играет!

- У каждого свое... Ваше здоровье, дед Тоадер... Чтоб невесте хорошо икалось.

- Не умеешь ты пить из бутылки...

Бадя Василе ловко поворачивается и через минуту выходит с бадьей вина.

- Что ж, Василе!.. Чтоб и тебе пилось, когда я пью!.. Будь здоров и счастливого праздника!.. Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить: и одной рукой не к уху подносишь.

Протрубили сбор. Невеста повязала своих подружек, приятелей. Повязала и меня. Что-то выдохнула мне шепотом. Ее бормотание, теплый запах разгоряченного тела причиняли мне боль. Что-то ожесточилось во мне. Я даже не обратил внимания, как она выглядит.

Но когда увидел Вику в разгар свадьбы, посредине хоровода, сердце у меня дрогнуло. Высокая, на тонких каблуках, статная, вызывающе оживленная... Глаза смеялись, не могли насытиться счастьем...

О девушки, цветы земли! В каждой из вас таится королева. Прозябает невеста... И дремлет потаскуха. Вика, Виктория! Она даже не касалась земли. Снежинка! Лишь легкими перстами касалась руки жениха. Изящество, достоинство... Откуда это у королевы полей? У девушки, исхлестанной дождями? От нежности лепестков? От узорных соцветий? От изгибов холмов? От тайны первородного греха?

Голова у меня гудела. Даже не помню, как вышел из калитки. Рывком стянул с себя ленты, полотенца. Долго плакал на чердаке конюшни. Как в детстве.

Кони жевали сено из яслей. Что они понимали? За каждую былинку счастья приходится платить сполна. И несчастье одних - счастье других. Несчастный человек - самый искренний. Я тоже был искренен. Отряхнул одежду, спустился в погреб, нацедил бутылку вина. Из непочатой бочки. И пошел к покойному двоюродному брату Андрею.

Застал только тетушку Анисью. Перед ней лежала пачка писем с фронта. Она их перебирала каждый раз, когда дочки уходили из дому. Разворачивала, беседовала с сыном, погибшим на фронте. Не могла наговориться.

- Князь-жених и княжна-невеста, великий сват и великая сваха, посаженый отец и посаженая мать...

- Будет тебе...

- А также высокочтимый дружка милости просят вас на свадьбу... Вас и моего двоюродного брата Андрея.

- Ты что, надумал всех покойников на свадьбу собрать?

- Хоть двоюродных братьев, тетушка Анисья.

- Пусть спят мирно.

Я содрогнулся. Пятеро двоюродных братьев было у меня, один остался. И тот калека. Страдания матерей... Никогда не думал, что братья сохранились в памяти такими живыми, такими близкими.

Андрей Шербан! Все девушки и парни Кукоары хотели, чтобы у них был такой помощник на прополке. Человек, привыкший работать на совесть, не собьется с борозды. Таков был Андрей. Такой он, наверное, был и на фронте. Да будет ему земля пухом... Андрей с жизнью в расчете. Отдал ее за меня, за девушек, что его проводили и в чьей памяти он остался таким, как был, молодым.

Михаил Брумэ! Заботливо, как отец, берег он младшего братишку, Филуцэ. Росли без родителей. Потом оба попали на фронт. Мы проводили их до Теленешт. И потом еще шли немного вслед за колонной мобилизованных. Пели, были веселы, молоды, не женаты. Михаил сказал моему отцу: "Застать бы вас здоровыми, дядя Костаке!.. Присмотрите за нашим домом... как бы не утянули окна и двери..." Дом дожидается их. Целый, нетронутый. Промерзший: нынешней зимой труба его не дымилась. И кто знает, когда над ней взовьется дымок. Михаил погиб. Филуцэ ранен в голову. Единственное письмецо пришло от него. Да и то написано медсестрой. У Филуцэ головокружения, обмороки... Теряет зрение. Очнувшись, видит все, как в тумане. Предстоит операция.

Прохожу с бутылкой вина мимо заброшенных ворот. Брата Михаила больше не увижу. Знал парень толк в овцах. Как и дядя Думитру, его отец. Посмотрит нёбо барана - сразу скажет, какие ягнята народятся по весне.

Теперь по дому гуляет ветер. Одна оконная шибка выбита. Метель обвила толстой изморозью нити паутины.

- Эй, Михаил! Привет... Пошли на свадьбу плясать!..

- ...ааать... - откликается эхо изо всех углов. Стонет и лежанка, и горнушка, и печь. Словно кто-то бьет в барабан. Здорово играют бравичане! У Евлампия то трубу услышишь, то кларнет, то сухо гудит барабанная шкура. У бравичан - все одна берущая за душу мелодия.

- Пошли домой! Простыть хочешь?

- Как смекнула, что я здесь, мама?

- Знаю я тебя... Пошли.

- Я на свадьбу, мама.

- Хватит, не ходи.

- Чего?

- Там переполох. У невесты кровь пошла горлом... Тебя разыскивают... Говорят, ты ей подсунул травы...

- Какой еще травы?

- Бабушка разбиралась, я не знаю.

- Разрыв... разрыв-трава?..

- Бурьян такой... Ворожеи в них толк знают. Пошли домой.

- Что пристала?

- Точь-в-точь как отец. Слегка переберете - бог знает какие глупости натворите.

Дома мать продолжала обращаться со мной, как с маленьким ребенком. Положила мне теплую руку на лоб. Что-то нашептывала:

- Мать, ты случайно меня не заговариваешь?

- Заговариваю... чтобы успокоился. Ладно, сейчас пройдет. Ее увезли в больницу. Там врачи...

Да, жизнь горька. Беспощадна. За каждое мгновение радости, за каждую кроху счастья требует расплаты. Жертв. А мы было совсем успокоились, решили, что бани и мыло осилили сыпняк. Последние несколько месяцев не было ни одного заболевания во всем районе.

А вот и товарищ Синица! Пришел к нам ночевать. Вместе с математиком, с Ниной Андреевной. Таков уж этот человек - шагу не ступит, чтобы молодежь не увязалась следом. Мать угостила их, чем могла. Разговоры шли только о невесте. Они ее уже видели в больнице - остриженную, обезображенную, не узнать.

Впервые подумалось мне, что и Негарэ - люди, как все остальные. Случается, им тоже не везет.

На другой день с паникой, что в районе снова появился сыпной тиф, было начисто покончено. Врачи пришли к выводу, что Вику необходимо отправить в туберкулезный санаторий.

...А две недели спустя я брел по оргеевским руинам. Искал квартиру. Спрашивал у дверей:

- Не сдадите комнатушку?

- Нету, к сожалению.

Из-за курганов щебня и камней выскакивали мои собратья - будущие студенты педучилища. Подобно мне, возвращались ни с чем. Мало кому повезло. И мы семенили, как цыплята за наседкой, за нашим завхозом. Наконец он нас порадовал.

- Раздобыл койки... Тысяча извинений, не нашел соломы для матрацев... Но на летней сессии мы вас примем по-царски. Теперь прошу выбрать кровати. Устраивайтесь...

Педагоги, директора школ, мы помчались, как ученики, выбирать кровати получше. Но все они оказались на один лад. У некоторых совсем отбиты ножки, две-три пружины сохранились от сетки. У иных вместо сеток натянуты накрест полосы от бочковых обручей.

Я нашел кровать с двумя уцелевшими ножками. Под другой конец подложил огромный камень. Застелил матрацем из мешковины поверх железных полос.

Наутро проснулся - спина в клеточку. Но все же спал. Иным пришлось хуже: мыкались на лежанках из неотесанных досок разной толщины. На лекции шли скрючившись, как вопросительный знак. Но шли, куда деваться?