Дороги. Часть первая. - Яна Завацкая

Ильгет в первые же дни выяснила местопребывание матери. Мать была жива, здорова и, по-видимому, процветала — но звонить ей сразу Ильгет не решилась. Дни были забиты под завязку. Позвонишь — и как объяснить, что не можешь сию же минуту все бросить и прийти. И завтра не можешь...

Да и мама могла бы сама с ней связаться — ведь наверняка видела ее по тв, читала о ней статьи. Но почему-то не стала связываться.

В конце концов Ильгет решила просто прийти — без всякого предварительного звонка. Затолкав легкий страх куда-то в пятки, постучала в дверь.

Может, еще никого и дома нет...

Шаги. Ильгет напряглась, но шаги показались ей незнакомыми. Слишком тяжелыми. Дверь отворил мужчина — в майке и тренировочных штанах, с черными длинными усами. С недоумением уставился на Ильгет.

— Здесь живет Китти Ривейс? — быстро спросила она.

— А вам что нужно? — поинтересовался мужчина.

— Я... — Ильгет вдруг почувствовала слабость в ногах, захотелось прислониться к стене, — ее дочь...

Несколько секунд мужчина ошарашенно смотрел на нее. Потом повернулся и крикнул в глубину коридора.

— Китти!

Ильгет замерла. Ей было страшно.

Маму ужасно хотелось увидеть. Но... слишком многое мешало. Почему мама сама до сих пор не попыталась найти Ильгет? Может, она из тех, кто все еще придерживается просагонских взглядов — и она осудит дочь? Видела ли она передачу о том, что случилось с Ильгет? Как это на нее подействовало?

Ильгет даже и Неле до сих пор боялась звонить. Мешало мышечное воспоминание — как вывернула беззащитную кисть, как швырнула подругу на пол...

Они ведь все ненавидят нас. И их можно понять. Они ненавидят. Лоб Ильгет покрылся испариной. Так же, впрочем, как я ненавижу сагонов. Они же не понимают, кто пришел в Лонгин первым... и как им это объяснить? И как пережить теперь их ненависть?

Мама выглядела не очень хорошо — побледневшее лицо в морщинах, краска на волосах вылиняла, проявились темные корни. Мама всегда красилась под блондинку. И сейчас, в 50 с лишним лет, на голове ее не было седины.

Ильгет замерла. Но все прошло очень хорошо. Мама бросилась к ней с криком «Ильке!» и обняла ее, руки неловко скользнули по бикру. Ильгет почувствовала себя слишком громоздкой и неуклюжей, но что поделаешь, без бикров ходить запрещалось, все-таки броня.

— Господи, Ильке, откуда ты взялась? Я так переживала... Ну заходи... Знакомься, это Кейн.

Мужчина в майке бледно улыбнулся.

— Кейн, это моя дочь, ты представляешь? Я просто не верю!

Минут через десять они сидели за столом на кухне и пили чай. Кейн как-то поспешно оделся и ретировался, сообщив, что ему нужно в управление. По словам мамы, он работал в отделе строительства, вроде бы, какой-то начальник... сейчас, правда, там неизвестно что творится, но его, судя по всему, оставят на своем посту.

— Ведь мы же не эммендары какие-нибудь, — с достоинством сказала мама. Ильгет кивнула.

— Ну а что с твоей школой?

— Пока не знаю, что будет, — сказала мама, — но мне сказали, что я на работе останусь в любом случае. Наверное, переформируют в обычную школу. Ты знаешь, при сагонах так много интернатов открыли, меня тоже это удивляло — все-таки дети должны воспитываться в семье...

Ильгет отметила, что мама уже говорит «при сагонах». Информационные бомбы Дэцина начали действовать.

— Ну а ты как? — спросила мама рассеянно, — ты что же теперь, живешь на Квирине?

— Да.

— Ну и как, нравится?

Ильгет подумала.

— На Квирине — конечно, хорошо. Там и в материальном смысле хорошо, и вообще... друзья. Но то, что вот война...

— Да, война это ужасно, — согласилась мама, — мы тут сидели и тряслись... представляешь, вдруг телепередачи прекратились, грохот, за домами какое-то зарево. Сидим и ждем смерти, можно сказать... думали, хоть объявят воздушную тревогу, в бомбоубежище надо бежать... Как мы перетряслись, ты не представляешь!

Ильгет послушно кивнула. Маму, как обычно, совершенно не занимал вопрос, где в этот момент находилась ее дочь. Рассказать бы тебе, подумала Ильгет, как мы-то тряслись... Особенно про то, что осталось от Беры. Но рассказывать она не стала, конечно, да маму это и не волновало.

— Думаю, уже все основное кончено, — сказала Ильгет, — сагоны, вроде бы, почти все убиты. Еще несколько месяцев, и мы уйдем с планеты.

— Ты вроде похудела, — заметила мама, — лицо как-то похудело.

Еще бы, подумала Ильгет.

— И что это за родинки у тебя появились? Не было же их?

— Это так... следы, — брякнула Ильгет. Она поняла, что мама не видела ту передачу. И слава Богу, что не видела! Впрочем, мама и не захотела дальше развивать эту тему.

— А это у тебя что, скафандр? Кошмар какой. Ты что, в их армии служишь?

— Да, что-то в этом роде.

— А что с Питой-то? — спросила мама. Она была классической тещей и зятя не переваривала, так же, как свекровь не переваривала Ильгет.

— Понятия не имею, — отозвалась Ильгет, — ты ничего о нем не слышала? Я не могу его найти.

— Нет. Ты же знаешь, они со мной не разговаривают, больно гордые. Ну и ладно, знаешь, не найдется — может, оно и к лучшему. Выйдешь за какого-нибудь квиринца...

Ильгет захотелось развить эту тему, но она не знала — как. Рассказать бы об Арнисе... да нет. Не стоит. К тому же мама уже продолжала.

— А что ты думаешь? Ведь выходят же за иностранцев. У нас вот одна на работе раз — и выскочила за цезийца. Почему бы и нет... Правда, доченька, я вижу, что ты совершенно не следишь за собой. Ты такая бледная, ну я понимаю, это скафандр, но иногда ты ведь можешь надевать что-нибудь нормальное? Ты никогда за собой не следила. А вот посмотри на меня. Мне за 50 уже, а разве я так выгляжу, как ты? Ты не болеешь?

— Нет.

— А вид такой, будто болеешь. Тебе, наверное, надо спортом заниматься...

Ильгет невольно улыбнулась.

— Да мам... потаскаешь денек оружие и скарт — никакого спорта не нужно.

— Спорт нужен, — поучающе заметила мама, — потому что нужно развивать определенные группы мышц, чтобы тело было красивое... Надо подумать о себе, доченька!

Ильгет с трудом смогла объяснить матери, что ей нужно уходить. И что она вряд ли сможет появиться у нее в ближайшие дни.

— Ну что, неужели там что-то настолько важное?

Ильгет молчала, не зная, как объяснить. В Заре началось восстание, половину отряда под командованием Арниса перебрасывали туда сегодня. Как бы это сказать помягче, что сейчас ей придется стрелять и прятаться от выстрелов, и может, драться, надевать наручники, кидать газовые гранаты... Нет, все это было настолько невозможным, несовместимым вот с этим маминым уютным щебетанием и давно знакомыми и даже милыми сейчас поучениями, что даже выговорить эти вещи вслух — немыслимо.

— Да, мам. Меня ждут. Я должна вернуться. Ведь я на службе!

Ильгет вышла во двор. Странное чувство охватило ее — облегчение, потому что мать, по крайней мере, не стала осуждать (да и вообще, по-видимому, вполне восприняла новые антисагонские идеи). И в то же время легкая досада, но не горечь, как это бывало раньше — из-за того, что мать совсем не интересовали ее, Ильгет, дела, она не пыталась выслушать дочь, хотя бы узнать, что с ней вообще произошло, как она попала на Квирин. Вот маме она могла бы обо всем рассказать... или лучше не надо? Лучше не надо. Зачем зря волновать? Пусть так и живет в полном неведении, в своем собственном маленьком мирке.

А Ильгет будет жить в своем.

Прошло несколько дней.

Арнис, Ильгет и пятеро десантников (трое неразговорчивых, угрюмых мужчин, один мальчишка семнадцати лет и высокая сильная молодая женщина) только что осмотрели очередное здание. Пленных не было. В пустом здании, бывшей школе, засели несколько человек, возможно, эммендаров, возможно, идейных борцов с завоевателями, стреляли в прохожих, но в плен никого из них взять не удалось, все были убиты. Военные помалкивали хмуро, потому что вчера только погиб один из них, очень нелепо подорвался на мине, и все еще ходили под впечатлением этой смерти. Собрались внизу, в пустом школьном фойе. Арнис произнес.

— Товарищи...

Помолчал, будто собираясь с духом, и продолжил.

— По донесениям, в одном квартале отсюда, вот здесь — он указал на своем планшете, на ярко выделившемся квадрате плана города, — в жилом здании, там кто-то есть. Это не точные сведения, но нас попросили проверить. После этого все собираются в пункте одиннадцать. Вопросы есть?

— На скартах? — спросил один из десантников, дектор со странным именем Кэрриос.

— Да, — кивнул Арнис, — это недалеко.

У них и не было другого транспорта, бронеплатформу разбил дэггер еще утром. Молча вышли из тускло освещенного фойе. В последнее время значительно потеплело. Выпавший было снег стаял, и теперь Ильгет казалось, что в Заре лето. Только деревья почему-то голые. Лицо ощущало холодный свежий воздух, не больше нуля градусов, но небо разливалось такой сияющей нежной голубизной, и так трепетали вечерние лучи Ярдана, родного солнца над тихими тревожными крышами, что невозможно было поверить в наступившую зиму. А в бикре совершенно безразлично — лето или зима, тело ощущает свой собственный всегда комфортный микроклимат. Вскочили на скарты и двигались потихоньку над землей. Спиной Ильгет ощущала привалившееся к ней собачье тело, Норка сидела в сетке сзади. Ильгет вдруг вспомнила, что по этой же вот улице когда-то она спускалась к реке, к застекленному зданию, где была биржа труда, и небольшая белая церковь.