Ты умеешь хранить секреты? - Софи Кинселла

— Ладно, — повторяю я еще более нерешительно, и в тот же миг из динамика на стене несется:

— Внимание! Пятнадцать минут до вашего выхода.

— Я пойду. Тебе еще нужно разогреться! — Я направляюсь к двери.

— Эмма! — Лиззи хватает меня за руку и пристально смотрит в глаза. Холодные пальцы больно впиваются в кожу. — Эмма, если я когда-нибудь задумаю еще раз выкинуть что-то в этом роде, свяжи меня и никуда не пускай. Что бы я ни говорила. Поклянись остановить меня.

— Клянусь, — поспешно отвечаю я. — Клянусь!

Черт бы все это побрал! В жизни не видела Лиззи в таком состоянии.

Бреду обратно во двор, где с каждой минутой становится все больше и больше нарядных, празднично настроенных людей. У меня самой нервы натянуты. По-моему, Лиззи стоять на ногах не способна, а не то что танцевать. Господи, пожалуйста, не дай ей провалиться! Пожалуйста!

Но перед глазами возникает жуткая картина: Лиззи стоит на сцене, как испуганный кролик, начисто забыв все па. А публика выжидающе смотрит на нее. От ужаса у меня в животе все переворачивается.

Нет, я этого не допущу. Если что-то пойдет не так, я их отвлеку. Разыграю сердечный приступ. Именно. Рухну на пол, начну задыхаться, все повернутся ко мне, но представление не прервется и вообще ничего такого не произойдет, ведь мы британцы. А к тому времени, когда все забудут обо мне, Лиззи снова вспомнит свои па.

А если меня спешно повезут в больницу, буду стонать: «О, какие страшные боли в груди!» И никто не сможет уличить меня во лжи!

Если же врачи подключат какие-нибудь хитрые приборы и обвинят меня в притворстве, я просто скажу…

— Эмма.

— Что? — рассеянно откликаюсь я, и мое сердце в самом деле будто останавливается.

Джек. Стоит всего в нескольких шагах. Одетый в привычные джинсы и джемпер, он разительно выделяется из толпы адвокатов в строгих костюмах. Когда наши глаза встречаются, в груди отдаются болью прежние обиды.

«Не реагируй! — приказываю я себе. — Все кончено. Новая жизнь».

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я с видом «мне-нисколько-не-интересно».

Пусть понимает: мне он безразличен!

— Нашел приглашение у тебя на столе. — Не отводя от меня глаз, Джек помахивает листочком бумаги. — Эмма, мне очень нужно поговорить с тобой.

Я почему-то оскорбляюсь. Что он себе воображает? Думает, стоит ему появиться, как я сразу брошу все, чтобы поговорить с ним? А если я занята? Или вообще забыла о нем? Об этом он подумал?

— Собственно… я здесь не одна, — отвечаю я вежливо и даже немного снисходительно.

— В самом деле?

— Да. Так что… — Я повожу плечами, ожидая, пока Джек отойдет. Но он не уходит.

— С кем? — интересуется он.

О черт, ответ в моем сценарии не предусмотрен. И что теперь?

— Э… с ним, — нахожусь я наконец, указывая на высокого типа в крахмальной рубашке, стоящего в углу двора, спиной к нам. — Пожалуй, мне пора.

И с высоко поднятой головой шествую к типу в крахмальной рубашке. Сейчас быстренько спрошу у него, который час, и попытаюсь завязать разговор. Может, Джек и уберется. (Наверное, мне стоит раз-другой весело рассмеяться, чтобы показать, как прекрасно мы проводим время.)

Но тут тип в крахмальной рубашке поворачивается и подносит к уху мобильник.

— Привет, — бодро начинаю я, но негодяй не слышит меня. Смотрит пустыми глазами и, не переставая кричать в трубку, растворяется в толпе, оставив меня одну в углу.

Дерьмо!

По-моему, проходит не одна минута, а целая вечность, прежде чем я набираюсь храбрости оглянуться. Джек не тронулся с места. И по-прежнему наблюдает за мной.

Я отвечаю злобным взглядом, сгорая от смущения. Если он сейчас посмеется надо мной…

Но Джек не смеется.

— Эмма… — повторяет он, подходя ближе. — Знаешь… я все время думал о том, что ты сказала. Мне следовало быть с тобой откровенным. Нельзя было так замыкаться.

Но меня все еще жжет оскорбленная гордость.

Значит, теперь ему захотелось быть откровенным? А если уже слишком поздно? Может, он больше меня не интересует!

— Ты вовсе не обязан ничем со мной делиться. Твои дела — только твои дела, Джек, — отвечаю я с холодной улыбкой. — Они не имеют никакого отношения ко мне. Скорее всего я ничего бы в них и не поняла, особенно если учесть, что все так сложно, а я полная тупица…

С этими словами я отворачиваюсь и ухожу. Под каблуками противно шуршит гравий.

— Но я должен тебе объяснить! — догоняет меня бесстрастный голос Джека.

— Ничего ты мне не должен! — бросаю я, решительно вскинув подбородок. — Все кончено, Джек! И мы по крайней мере могли бы вести себя как… ай! Пусти!

Джек успел схватить меня за руку и тянет к себе.

— Я пришел сюда по одной причине, — мрачно говорит он. — Рассказать, зачем я тогда летал в Шотландию.

Удар оказался так силен, что я не в силах скрыть потрясение.

— Мне совершенно безразлично, что ты делал в Шотландии, — с трудом произношу я и, вырвав руку, принимаюсь пробиваться сквозь толпу размахивающих мобильниками адвокатов.

— Эмма, я правда хочу тебе рассказать! — не отступает Джек. — Честное слово.

— А что, если я не хочу знать? — огрызаюсь я, поворачиваясь так резко, что из-под туфель летят фонтаны камешков.

Мы стоим друг против друга, как пара дуэлянтов. Моя грудь предательски вздымается.

Конечно, я хочу знать.

И он понимает, что я хочу знать.

— Валяй, — сдаюсь я наконец, снова пожимая плечами. — Говори, если уж начал.

Джек ведет меня в тихое местечко, подальше от толпы. Моя напускная бравада потихоньку испаряется. Более того, ее вытесняет нечто вроде страха.

А так ли уж мне нужно знать его секрет?

Что, если Лиззи права и он мошенник? Занимается аферами и хочет втянуть в них меня?

Что, если он перенес какую-то неприятную операцию, а я по глупости начну смеяться?

Что, если у него другая женшина и он пришел сообщить о свадьбе?

При этой мысли меня снова ужалила боль, но я не даю ей воли. Что ж… если так… останусь равнодушной, словно знала все с самого начала. Мало того, совру, что у меня новый любовник. Именно! Презрительно улыбнусь и скажу: «Знаешь, Джек я никогда и не предполагала, что мы предназначены друг…»

— Ладно.

Джек останавливается, поворачивается ко мне, и я тут же решаю, что если он совершил убийство, то пойду в полицию, несмотря ни на какие его обещания.

— Послушай… — Он набирает в грудь воздуха. — Я ездил в Шотландию навестить одного человека.

Сейчас мне будет плохо.

— Женщину! — выпаливаю я, не успев прикусить язык.

— Нет, не женщину, — хмурится Джек. — Так ты полумала… что я тебя обманываю?

— Я… я не знала, что думать.

— Эмма, у меня нет другой женщины. Я навещал… — Он колеблется. — Можно считать, семью.

Еще хуже!

Семью?! О Боже, Джемайма была права! Я связалась с мафиози!

О'кей. Не паниковать. Я еще могу смыться. Есть ведь программа защиты свидетелей! Мое новое имя будет… скажем, Меган.

Нет, Клоуи. Клоуи де Соуза.

— Вернее, ребенка.

— Ребенка?

Мне снова нехорошо. Так у него есть ребенок?

— Ее зовут Элис, — немного неуверенно улыбается Джек. — Ей четыре года.

Значит, у него жена и дети, которых он скрывает! Вот в чем его тайна! Я так и знала! Так и знала!

— Ты… — Я облизываю пересохшие губы. — У тебя ребенок?

— Не у меня. — Джек упорно смотрит в землю. — У Пита. Это его дочь. Элис. Она ребенок Пита Ледлера.

— Но… — непонимающе бормочу я, — никто никогда не слышал о ребенке Пита Ледлера.

— Никто и не должен был. В этом все и дело.

Такого я никак не ожидала. Сколько всего передумано, и вот…

Ребенок. Тайный ребенок Пита Ледлера.

— Но… как же так вышло? — глупо спрашиваю я. Мы отошли в самую глубь двора и теперь сидим на скамье под деревом. — То есть… кто-то должен был видеть ее.

— Пит был классным парнем. Но верность женщинам никогда не считалась его достоинством. К тому времени как Мария, мать Элис, поняла, что беременна, они уже разошлись. Мария — женщина гордая и самостоятельная. Она не собиралась ничего просить у Пита. Словом, решила одна растить ребенка. Пит же, узнав обо всем, присылал деньги, но так и не захотел увидеть дочь. Девочка его не интересовала. Мало того, он не сказал никому, что стал отцом.

— Даже тебе? Ты тоже не знал об Элис?

— Не знал. До самой его смерти. — Джек угрюмо сводит брови. — Я любил Пита. Но такое… такое трудно простить. Словом, через несколько месяцев после того, как Пита опустили в могилу, объявилась Мария с ребенком на руках. Можешь представить, что испытали мы все. Шок — это еще слабо сказано! Но Мария упорно стояла на своем: она желала все оставить по-прежнему. Заявила, что хочет воспитать Элис как обычного нормального ребенка, а не как непризнанное дитя Пита Ледлера. Не как наследницу огромного состояния.