Фантастический альманах «Завтра». Выпуск четвертый - Владислав Петров

Можно и заблудиться, это ведь не джунгли… Зря послушался Самуила Ивановича, все равно ни черта не выйдет. Смешно даже надеяться. Хотя совсем даже не до смеха. Нечего было устраивать этот дурацкий заплыв. Шутка ли — в открытом море, ночью, один! Ладно бы, в районе гудаутского пляжа, а то в параллельном мире. Нет, серьезные люди так не поступают, не поддаются так легко авантюрной агитации…

Подумав так, Борис Арнольдович с удвоенной энергией заработал ластами, поплыл, погрузив лицо в воду, чтобы не видеть ничего вокруг.

Доплыть, убедиться, что дверь закрыта, и сразу назад. Потому что если повернешь сейчас, то завтра все повторится сначала. Это же совершенно ясно. А что до опасности заблудиться — то это вряд ли. После такой основательной тренировки по ориентированию…

Когда Борис Арнольдович вновь остановился и поднял голову, силуэт ближайшего корабля вырисовывался почти рядом. Там уже доводилось бывать, там Борис Арнольдович собрался немного отдохнуть.

Но тут вдруг на дальнем корабле что-то ярко-ярко полыхнуло. И до того, как удалось сообразить, что там такое, совсем рядом, метрах в пятнадцати, разорвался снаряд. Звук орудийного выстрела и звук разрыва наложились друг на друга. Из моря поднялся высокий темный столб, и что-то зашлепало по воде. Словно хвосты акул. Но это были, конечно, никакие не хвосты, а обыкновенные осколки. Камнем ко дну ушло подводное ружье.

Конечно, если бы шла война, Борис Арнольдович был бы на ней солдатом и в данный момент принимал участие в форсировании водной преграды, то он вел бы себя логичней. Он бы, наверное, продолжал плыть в заданном направлении, полагая, что на одного человека снаряды тратить не станут, а это был какой-то шальной. Возможно, стоило бы поспешить на нестрелявший корабль, чтобы там некоторое время пересидеть.

Но Борис Арнольдович, не успев понять, что произошло, прежде всего нырнул поглубже. Инстинктивно спрятался в воду, как недавно прятался от тигра. А если бы в этот момент второй раз грохнуло?

Он нырнул, сколько-то метров проплыл под водой, а потом уж вынырнул. И обнаружил, что движется к берегу. Это ему прибавило сил. Да еще пережитый ужас.

Словом, Борис Арнольдович сам не заметил, как очутился на берегу. Как сбросил плавательную амуницию, красные плавки в том числе, как зафуговал все это подальше в море.

Страшный корабль скрылся за мысом. Скорей всего, выстрел был случайный, как говорится, последний вздох корабельной автоматики. Иначе что стоило взять нарушителя в вилку, и теперь бы только кровавые ошметки болтались бы на волнах.

Но Борис Арнольдович отчетливо сознавал, что решимости повторить заплыв в ближайшее время у него не появится. Разве что потом… Пусть корабли посильней заржавеют… Когда-нибудь потом…

А тут и тигры появились, разбуженные неслыханным грохотом. Сразу трое. С трех сторон. Борис Арнольдович схватил ветку, предусмотрительно припасенную когда-то, и заторопился в сторону ожидающих его деревьев. Не забывал и следы ликвидировать, и хищникам грозить издалека. Они так и не успели приблизиться, а Борис Арнольдович уже был на дереве. Где наконец-то расслабился, перевел дух.

Сколько же самых разнообразных страхов выпадает человеку на веку. А некоторым еще и сверх средней человеческой нормы…

Борис Арнольдович несколько минут просидел на дереве безо всяких мыслей, обсыхая на ветерке, а вывел его из состояния оцепенения нарастающий шум. Шум приближался, а неудавшийся беглец опять вынужден был обдумывать варианты. Вариантов получалось два. Первый: затаиться, а потом попытаться смешаться с толпой. Второй: если не удастся первый вариант и толпа поймет, что виновник страшного грохота, перебудившего весь Город, именно он, нарушитель главной заповеди, то тогда, видимо, отдачи на съедение не избежать.

Естественно, первый вариант показался Борису Арнольдовичу более предпочтительным…

В авангарде заспанных и взволнованных четвероруких Борис Арнольдович увидел своих соседей, и это его как-то сразу обнадежило, придало ему уверенности. На лице соседей читалась скорбь, скорбь читалась и на лицах некоторых других граждан, но кое у кого она носила оттенок злорадства. Впрочем, возможно, это было и не злорадство, а что-то совсем особое.

Борис Арнольдович выскочил из тьмы и сразу присоединился к общему хору голосов:

— Что, что это было?! Вы случайно не знаете, что тут так грохотало?! Будто мир обрушился! И у вас нет никаких предположений на сей счет? И у вас? А может, это сторожевой корабль стрелял? Но по кому? Кто посмел нарушить священные рубежи?! Да право же, некому это сделать!

А знаете, я догадался. Тут возле берегов дельфинов развелось страсть! Наверное, по ним и стреляло! Конечно, по ним, как я сразу не догадался, по ним, по ним, в этом нет ни малейшего сомнения.

Что? У вас есть сомнения? Ну-ка, ну-ка, интересно… Уверяю, эти сомнения не имеют под собой никакой почвы! Клянусь вам! Ну я-то знаю! Я же дельфинов своими глазами видел! Вот как вас! Да честно…

Так шумел Борис Арнольдович громче всех, так напористо убеждал встревоженных людей в своей полной непричастности к чему-либо, что даже на лицах соседей, которые прекрасно все знали, прекрасно видели выскочившего им навстречу Бориса Арнольдовича, даже на лицах соседей появилось сомнение: «А может, действительно этот сильно взволнованный Борис Арнольдович прискакал вместе со всеми нами несколько минут назад? Может, мы чего-то сами напутали?..»

Ответственность взял на себя, в первую очередь, Порфирий Абдрахманович. Во-вторую — Мардарий. В третью — а это уже была, в сущности, никакая не ответственность — Нинель, Самуил Иванович и другие.

Оберпредседатель сказал так:

— Конечно, это непосредственно по дельфину стреляло. Я с самого начала был в этом уверен.

— Да-да, — поддакнул Мардарий, — если кто-то из наших пытался уплыть с Острова, как бы он проследовал мимо моего КПП незамеченным? Совершенно исключено.

Вероятно, были в толпе желающие более решительно отстаивать истину. Но они свою решимость решили приберечь до лучших дней. Не рискнули связываться со столь влиятельными председателями. Поняли, что с новоиспеченным гражданином Острова не удастся разделаться так просто, как разделались с никому не нужным поэтом Шикльгрубером.

Общественность приняла вариант Бориса Арнольдовича единогласно. И он подумал, что такого количества искренних друзей у него не было никогда в жизни. И не будет, если он все-таки покинет Остров. От этой мысли у него даже слезы выступили из глаз, которые он украдкой вытер.

Когда Город вновь угомонился и желтый фонарь Луны упал за горизонт, к Борису Арнольдовичу заглянула Нинель.

— Скоро период дождей, постарайтесь обрасти к этому времени мехом, иначе будете страдать от холода, — сказала она, но ее пристальные глаза говорили гораздо больше…

Только через несколько дней Борису Арнольдовичу удалось уединиться с Самуилом Ивановичем, чтобы обсудить неудачный эксперимент. Старик сочувствовал изо всех сил, неудавшийся беглец горестно поджимал губы, но оба куда сильнее ощущали облегчение, нежели горечь. Самуил Иванович мог более не казнить себя за нерешительность молодости, Борис Арнольдович должен был молить Бога за то, что дождь горячих стальных осколков так счастливо миновал его, как миновал и скорый товарищеский суд, способный вынести лишь единственное решение.

— Ласты жалко, — посетовал старик, — без них далеко не уплывешь…

— Наоборот, хорошо, — не согласился с ним Борис Арнольдович, — меньше соблазняют опасные авантюры.

— И что же вы теперь навеки с нами, пожизненно?

— Ни в коем случае, жить в моем положении можно только надеждой. А вот наступит период дождей, попробую построить плот. Реки разольются, бдительность народа снизится. В общем, я думаю, пусть не сейчас, не скоро, но возможности еще будут. Надо только запастись терпением. И больше не пороть горячку. Не совершать сомнительных экспериментов.

Старый обезьян смутился при этих словах. Это был в его огород камень. Но, с другой стороны, разве не Борис Арнольдович, проявив слабодушие, сорвал эксперимент? Не довел его до конца? А известно, что не доведенный до конца эксперимент ничего не доказывает, ничего не опровергает.

Словом, было о чем поспорить. Но спорить Самуилу Ивановичу было отчего-то грустно.

А больше никто никаких разговоров насчет побега с Борисом Арнольдовичем не заводил. Нинель была довольна тем, что произошло, и предпочитала не бередить лишний раз душу своего Тарзана-Маугли; Мардарий как-то потихоньку отстранился, как-то перестало у него появляться свободное время для бесед с другом Арнольдычем, и очень скоро стало ясно, что этого времени больше не будет никогда.

Мардарий все усилия направил на службу, что было вполне объяснимо и естественно, порывы молодости должны оставаться в прошлом, а кроме того, он, вполне вероятно, как и Самуил Иванович, в глубине души досадовал на Арнольдыча, не оправдавшего его романтических надежд.