Ветер военных лет - Глеб Бакланов

— В чем дело, товарищ Русаков? Что делают немцы? Атакуют они вас или нет? — допытывался я, пытаясь разобраться в том, что происходит на участке корпуса.

— С передовой докладывают, что нет, — неуверенно ответил Русаков. — Но огонь очень сильный. Я думаю…

Что думает комдив, мне узнать не удалось скороговоркой прозвенел высокий голос телефонистки:

— Вас вызывает командарм.

И сразу, без малейшей паузы, встревоженно заговорил Жадов:

— Что там у вас происходит?

— Идет сильный огневой бой в полосе дивизий Русакова и Чиркова. Как они докладывают, пехота противника активности не проявляет. Наши занимают свои позиции.

— Уточните и немедленно доложите подробно, в чем дело. Меня вызывает Конев. — Командарм бросил трубку.

Действительно, что же происходит? Тут мало было уточнить сами факты. Следовало их оценить и сделать какие-то прогнозы. Собрав сообщения из дивизий и полков, я уяснил, что артналета как такового не было. Хотя бой и разгорелся внезапно, но сила огня нарастала постепенно: сначала гитлеровцы начали стрельбу из автоматов и пулеметов, довольно сильную. Потом их поддержали минометы. За минометами вступила артиллерия разных калибров. Нет, это не было похоже на шквальный артналет, за которым может последовать ночная разведка боем или какая-нибудь частная операция с целью улучшить занимаемые позиции. Собственно, у врага, как мне казалось, не было ни оснований, ни необходимости, ни возможности начать сейчас наступление. Да и полученные с передовой сообщения подтверждали, что фашисты сидят в своих окопах и попыток атаковать не делают.

Чтобы выяснить намерения врага, думал я, следует дать ему возможность проявить полную инициативу и ничем не провоцировать его активность. Приняв решение, я позвонил по телефону командующему артиллерией корпуса полковнику Дубову и отдал распоряжение:

— Немедленно прекратить огонь из всех видов оружия. На огонь противника не отвечать. Усилить наблюдение на переднем крае.

Едва я начал дублировать это распоряжение командирам дивизий, как телефонистка вновь разъединила меня. Спокойный голос Конева со знакомыми интонациями приказал:

— Товарищ Бакланов, доложите обстановку в полосе корпуса.

Зная, что командующий фронтом не любит многословия, я кратко доложил о происходящем и о принятом мною решении, подчеркнув, что все войска корпуса в боевой готовности и управление не нарушено. После короткой паузы Конев ответил:

— Решение одобряю. Будем ждать.

Потом опять короткая пауза и:

— Вы сами-то где?

Скажем прямо, вопрос застал меня врасплох: из-за непрерывных телефонных звонков, начавшихся буквально в ту минуту, когда меня разбудила артиллерийская канонада, я не только не успел одеться, но все еще продолжал лежать в постели. Однако постель моя находилась в двух шагах от рабочего места, и я с довольно чистой совестью ответил командующему фронтом:

— Я на командном пункте.

— Добро, — заключил разговор маршал.

Прошло три-четыре минуты. Наша артиллерия замолчала совершенно. Немцы продолжали стрелять. Однако минут через десять — двенадцать начал стихать и огонь противника. После минутной паузы одиноко рявкнула гаубица крупного калибра, а затем наступила тишина, полная, мертвая. Текли минуты, и это полное отсутствие звуков вдруг породило тревогу, еще более острую, чем отзвучавшая канонада. Я оделся и вышел на улицу.

Но ничего не происходило. Только над линией фронта, брызгая огнем, висели осветительные ракеты, взлетавшие то с нашей, то с немецкой стороны.

Звон наступившей тишины перестал ощущаться, тревога исчезла. Все кругом выглядело так, как вчера и позавчера и позапозавчера. Будто ничего и не было. В чем же все-таки дело?

Ко мне подошел живший рядом начальник политотдела полковник Волов, На его лице я прочитал тот же вопрос: что случилось? Ответ следовало искать в войсках, находившихся на передовой.

Зайдя с Воловым в дом к начальнику штаба корпуса полковнику Ф. Г. Миттельману, мы приказали разослать офицеров штаба и политотдела в войска с заданием собрать исчерпывающие сведения о том, что произошло.

— Соберите также сведения о потерях и расходе боеприпасов всех видов, добавил я, обращаясь к полковнику Миттельману. — Командарму я доложу сам.

Утром картина ночной дуэли прояснилась, и оказалось вот что.

Предыдущей ночью два немецких разведчика пытались приблизиться к нашей линии обороны на левофланговом участке, который занимал один из батальонов полка Рогова, входившего в 58-ю гвардейскую стрелковую дивизию генерал-майора В. В. Русакова. Разведчики были убиты, а трупы их остались лежать на нейтральной полосе. На следующую ночь командир роты того же левофлангового батальона (фамилия его уже забылась) послал трех своих бойцов забрать у убитых документы, хотя я и сомневаюсь, что у разведчиков могли быть какие-либо документы. Это была личная инициатива ротного командира. Случайно или не случайно, фашисты засветили на этом участке ракеты, обнаружили наших людей и открыли по ним автоматный и пулеметный огонь. Тогда наш командир роты прикрыл отход своих бойцов огнем пулеметов.

А дальше началась настоящая цепная реакция: гитлеровцы ответили минометами, по минометным батареям шарахнула наша артиллерия, фашисты не остались в долгу и тоже ударили из пушек. Так и разгорелся настоящий огневой бой, начатый противником и поддержанный нами, хотя это отнюдь не входило ни в чьи планы. Причина была одна: не выдержали перенапряженные нервы.

Но в армии существуют приказы и дисциплина, которые, как и во многих других случаях, в этот раз оказались в состоянии прекратить артиллерийскую истерику. Однако эта ночная дуэль обошлась нам дорого: несколько убитых и не один десяток раненых, не говоря уже о том, что было израсходовано немало боеприпасов всех видов, — вот цена нервного срыва, вызвавшего огневой бой.

Конечно, как у каждой медали, здесь тоже была своя оборотная сторона. Во-первых, мы получили возможность проверить, какие рубежи, участки и цели были пристреляны фашистами. Во-вторых, наш ответный огонь, по-видимому, нанес тоже немалый ущерб врагу, так же, как и мы, растратившему порядочно боеприпасов. Но… но утром мне пришлось выслушать от командарма отнюдь не поздравления и слова благодарности. Должен сознаться, что генерал А. С. Жадов порой был щедр на сердитые, горячие слова. Однако в данном случае он имел все основания обрушить их на мою голову.

Наконец мне и другим командирам корпусов — генералам Родимцеву и Лебеденко — стала известна задача нашей армии в наступательной операции, подготавливаемой 1-м Украинским фронтом. Армии предстояло наступать в составе главной группировки фронта с задачей прорвать оборону противника на участке Дольне, Метель протяжением 13 километров, нанося главный удар в общем направлении Стопница, Буско-Здруй, Пинчув, Щекоцин, Ченстохов. Теперь командирам и штабным работникам надо было провести сложнейшую работу по изучению рубежей обороны противника в своей будущей полосе наступления. У нас имелись карты аэрофотосъемок этих рубежей, охватывавшие большую территорию, вплоть до реки Одер. Но карты картами, а нужны были самые свежие и точные данные с переднего края. Немцы ведь тоже не сидели это время сложа руки, в их обороне могли произойти не предвиденные нами изменения.