Цепея неморалис - Александр Лонс

«Ну и ладно, — думал я тогда, — засну в час, а пока почитаю. Вечно на чтение времени не остается. А сегодня — самое то получится».

А когда почитал, и решил, что пора на боковую, и уснул даже, то был почти сразу же разбужен чем-то мягко упавшим в прихожей. Подумав, что у моей куртки снова оторвалась вешалка, я перевернулся на другой бок и исчез из этого мира. А утром оказалось, что упала вовсе не куртка, а старая советская книга «Полезные советы». Она вывалилась с полки и открылась на статье «Стирка белья». Таких намеков от реальности я давно уже не получал, поэтому решил загрузить в машину свои шмотки с джинсами включительно. В результате бумажная салфетка с запиской Маши чуть было не утратилась. После стирки джинсов она превратилась бы в твердый белый комочек, а информация исчезла бы безвозвратно. Своим корявым художественным почерком Маша написала:

Петербург. Невский. Паперть. Пётр Евсеев

Текст с этой бумажки я старательно перенес в записную книжку, а сам клочок спустил в унитаз. Кажется, становлюсь параноиком. Все-таки придется ехать в Питер, никуда от этого не деться, а лень. Может, оно и к лучшему?

Похоже, реальность взялась за меня всерьез. Только вышел из дома немного прогуляться вечером, как ни о чем не думая, вдруг оказался в метро, а через полчаса внезапно очутился на Ленинградском вокзале. Перед покупкой билетов особо долго не раздумывал, но хороших, правда, не оказалось, а ехать абы как не хотелось. Однако — не судьба: успел отхватить только плацкарт да и то лишь на очень поздний поезд. Уже из поезда вошел в Сеть и разослал везде, где можно, сообщения, что завтра (точнее — уже сегодня) в полдень буду в Санкт-Петербурге. Народ почему-то очень удивился. Как так — взять и куда-то уехать? Почти без денег, не запланировав, не оповестив заблаговременно всех и каждого. А что? Захотел и поехал, делов-то. Что тут необычного и странного?

Плацкарт есть плацкарт, с моей точки зрения в таком вагоне лучше не ездить вообще. Ощущения незабываемые, — и ароматы, и контингент, и замечательное чувство проходного двора… Мужик на соседней полке страшно храпел и не давал заснуть аж до самой Твери. Бесил он меня до такой степени, что я не выдержал и толкнул его в бок. Вроде затих. Через какое-то время опять храпеть начал, — толкнул снова, на этот раз посильнее. Не помогло. Храпел, как и раньше. Приоткрыл я глаза, и увидел, что мужик вовсе не спал. Более того, как-то укоризненно смотрел на меня. Только тут дошло, что храпел вовсе не он, а бабка на полке под ним.

Утром, когда поезд уже подъезжал к Санкт-Петербургу, меня разбудили попутчики.

Прямо с Московского вокзала я вышел на Невский проспект и направился к месту традиционной дислокации питерских художников. Надеялся встретить там того самого своего знакомого, что Маша упомянула в записке. Идти предстояло недолго, поэтому связываться с троллейбусом или метро не стал и отправился на «Грибанал»[17] пешком. Невский, как всегда, запружен народом и машинами. В Петербурге московскому выражению «внутри Бульварного кольца» соответствует лаконичная идиома «на Невском». Невский проспект — витрина северной столицы. Здесь и полиция парадная, и дворники аккуратные, и фасады подкрашенные, и стекла вымытые. Даже сосульки зимой не падают. Домам тесно, машинам — тем более, а пешеходам — еще теснее. Зато здесь всегда есть куда зайти, на что поглазеть, чем заняться. С утра до поздней ночи на Невском полно народу. А в белые ночи вообще круглосуточно.

Путь мой лежал на «Паперть» — небольшую площадь перед католическим храмом святой Екатерины, где уличные художники, вернее, самые удачливые из них, продавали свои картины. Сегодня здесь было как-то пустовато. Хорошо, что художник Евсеев Петр Александрович, частый обитатель «Паперти», оказался тут. Мы поздоровались.

— Это все Инька рисовала, — твердо сказал он, внимательно рассмотрев показанные мною рисунки. — Ее рука.

— А кто это — Инька?

— Инька? Художница такая. Инна Яковлева. Как в Москву уехала, так и не слышно о ней ничего. Но тут родичи ее остались и масса знакомых, так что есть с кем поговорить. О родичах ничего не скажу, не знаю, лучше у подруги ее спроси, у Зинаиды. Зинка-Блоха, знаешь ее? Ну вот. Ее все знают. Они вместе с Инькой в школе учились, дружили долго. С Сильвестром еще поговори, вы вроде знакомы. Хочешь, актуальные координаты дам?

— Хочу, конечно.

— Есть где записать? А чего такой нервный?

— Радостное перевозбуждение. Только приехал, отвык от Невского. Вообще, давно у вас не был. Два года почти.

— А вся моя жизнь только на Невском и проходила, — сказал художник, записывая на каком-то бумажном клочке обещанную информацию. — На нем же и родился — в Снегиревке. Потом шестнадцать лет на Невском двадцать три жил. Шесть лет в Бонче[18] проучился. Работал вот тут, — Петр Александрович показал рукой на соседний дом, — на Невском тридцать. После долго трудился на Шведском два, тоже, в двух шагах отсюда… Жил тут неподалеку. Потом только на «Ваську» переехал. Вот и сейчас почти каждый день тут бываю… это для меня малая родина в квадрате!

Я поблагодарил Петра Александровича и отправился к тому самому упомянутому им Сильвестру. Вообще, все лучше проверять самому, и не надеяться на постороннюю информацию. Если хотите знать о жизни в Петербурге, не смотрите фильмов и не читайте романов, потому как роман — это даже не сочинение новых идей, а зачастую обычный пересказ древних мифов, давнишних заблуждений, старых городских баек и легенд. Просто приезжайте сами и посмотрите. Поживите в этом городе. Подружитесь с людьми, погуляйте по улицам, посетите удивительные места, которыми так богат Питер. Но если вы все же читаете книги и смотрите много разных фильмов с питерскими сюжетами, то можете получить ложное мнение, будто знаете, какова жизнь в этом городе. Кроме того, настоящая действительность предлагает такие идеи, что вы, возможно, захотите включить в свои собственные истории в будущем. Но это не означает, что все упоминания о Питере состоят из одних только легенд, просто надо помнить, что выдумка нынче очень и очень частое явление.

Смирнов Сильвестр Сергеевич — «Эсэсэс», как его многие называли за глаза, был скульптурных дел мастер, мой старинный знакомый, бабник, хлебосол и кутила. В беседах я называл его просто Сильвестром, и разговаривал с ним «на ты». То был массивный мужчина, похожий на былинного Илью Муромца, только без бороды. Всегда, в любую погоду, он ходил в черном берете, что натягивал на самые уши, носил свободного покроя одежды и китайские кеды. Еще с прошлого приезда я оставил у него пару раритетных книг и до сих пор не забрал. Проживал он в старом дореволюционном доме на Петроградке, мужиком слыл говорливым, особенно если под водку с немудрящей закусью. В своем доме он считался старшим, держал ключи от служебных помещений, в том числе от люка на крышу. Он и Петр Александрович Евсеев — являлись теми хранителями счастья, что позволяли устраивать посиделки на питерских крышах, чем прежде неоднократно выручали нас с художницей Машей. Было время, когда мы с ней ходили посидеть на железном скате, посмотреть небо, заходящее солнце, пролетающих чаек… Одно настораживало — с Эсэсэсом я не виделся уже давно, а на мои письма Сильвестр отвечал от случая к случаю. В результате, встретился не с ним, а с Зинкой-Блохой. И вот лежу я за перегородочкой, пытаюсь окончательно проснуться, а сквозь ширму, из противоположного угла слышится монотонное женским голосом: