Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

— Мистер Престон не преуспевает в знакомствах. Было время, мама, когда я считала, что нам обеим он казался любезным.

— Я не помню. У тебя более цепкая память, чем у меня. Но мы говорили об этом очаровательном мистере Осборне Хэмли. Молли, ты всегда говорила о его брате — Роджер здесь, Роджер там — я не понимаю, почему ты так редко упоминала об этом молодом человеке.

— Я не знала, что так часто упоминала Роджера Хэмли, — сказала Молли, немного краснея. — Но я больше его видела… он чаще бывал дома.

— Ладно, ладно! Все в порядке, моя дорогая. Право слово, тебе он больше подходит. Но когда я увидела Осборна Хэмли рядом с моей Синтией, я не могла не думать… но, возможно, мне лучше не говорить вам, о чем я подумала. Только у каждого из них не совсем обычная внешность, и, конечно, это кое-что предполагает.

— Я вполне понимаю, о чем ты подумала, мама, — сказала Синтия с огромным самообладанием, — как и Молли, без сомнения.

— В этом нет вреда, я уверена. Вы слышали, как он сказал, что хотя ему не нравится сейчас оставлять отца одного, все же, когда его брат Роджер вернется из Кэмбриджа, он будет чувствовать себя намного свободнее? Он как бы желал сказать: «Если вы пригласите меня на обед, я буду рад прийти». И цыплята будут намного дешевле, а у кухарки есть такой прекрасный рецепт — можно приготовить из них филе и начинить его фаршем. Все, кажется, складывается так удачно. И Молли, моя дорогая, ты знаешь, я не забуду тебя. Со временем, когда настанет очередь Роджера Хэмли оставаться дома с отцом, мы пригласим его на один из наших тихих и скромных обедов.

Молли медленно воспринимала сказанное, но через минуту смысл этих слов дошел до нее, и она вся покраснела, ей стало жарко, особенно после того, как она увидела, что Синтия с огромным изумлением раздумывает над идеей, что пришла ей на ум.

— Я боюсь, Молли не особенно благодарна, мама. Будь я на твоем месте, я бы не утруждала себя давать званый обед в ее честь. Подари лучше мне всю свою доброту.

Молли часто озадачивали слова Синтии, с которыми она обращалась к своей матери, и это был один из таких случаев. Но ее больше волновало, что сказать ей самой, она была обеспокоена подтекстом в последних словах миссис Гибсон.

— Мистер Роджер Хэмли был очень добр ко мне. Он много бывал дома, когда я гостила там, а мистер Осборн Хэмли очень мало времени проводил дома — вот причина, по которой я об одном говорила больше, чем о другом. Если бы у меня было… если бы у него было, — она потеряла логику из-за того, что ей было трудно подобрать слова. — Я не думаю, что должна была бы… О, Синтия, вместо того, чтобы смеяться надо мной, ты могла бы помочь мне объясниться.

Вместо этого Синтия повернула разговор в другое русло.

— Мамин пример навел меня на мысль о слабости. Я не вполне могу определиться, телесная она или умственная. Какая она, Молли?

— Он не силен, я знаю. Но он очень талантливый и умный. Каждый скажет это… даже папа, который обычно не хвалит молодых людей. Когда он так плохо закончил колледж, это все еще больше запутало.

— Тогда у него слабый характер. Я уверена, где-то есть слабость, но он очень любезный. Должно быть, очень приятно гостить в Хэмли Холле.

— Да, но теперь все закончилось.

— О, чепуха! — сказала миссис Гибсон, отвлекаясь от счета стежков в образце. — Вот увидите, мы часто будем приглашать молодых людей на обед. Они нравятся вашему отцу, и я всегда докажу, что рада его друзьям. Они не будут вечно ходить в трауре по матери. Я надеюсь, мы часто будем их видеть, и наши две семьи станут очень близки. В конце концов, эти добрые холлингфордцы ужасно отсталые, я бы сказала, довольно заурядные люди.

Часть III

Глава XXI

Почти сестры

Казалось, будто бы пророчества миссис Гибсон подтвердились, — Осборн Хэмли зачастил в ее гостиную. Без сомнения, временами пророки помогают исполнить собственные пророчества, и миссис Гибсон не осталась в стороне.

Его манеры и поведение ставили Молли в тупик. Он рассказывал о случайных отлучках из Хэмли Холла, но точно не говорил, куда он ездил. Она совсем не так представляла себе поведение женатого человека, который, как она полагала, должен иметь дом, слуг, платить за аренду, налоги и жить со своей женой. Вопрос о том, кто эта таинственная жена, отступал в тень перед вопросом, где она живет. Лондон, Кэмбридж, Дувр, нет, даже Франция упоминались им как места, в которых он побывал за время этих разнообразных и коротких поездок. Эти подробности возникали в разговоре случайно, словно сам Осборн не осознавал, что он их выдает. Иногда невзначай он бросал подобную фразу: «А, это было в тот день, когда я переправлялся. Очень штормило, право слово! Вместо двух часов мы плыли почти пять». Или «На прошлой неделе я встретил лорда Холлингфорда в Дувре, и он сказал…» и т. д. «Нынешний холод ничто по сравнению с тем, что был в Лондоне в четверг — температура упала до 15 градусов». Возможно, в быстром течении разговора эти незначительные откровения не заметил никто, кроме Молли, чьи интерес и любопытство всегда были возбуждены секретом, которым она владела, хоть она и сурово упрекала себя за неотступные мысли о том, что должно было быть сохранено в тайне.

Ей было очевидно, что Осборн не слишком счастлив дома. Он утратил легкий налет цинизма, который так бросался в глаза, когда ожидалось, что он сотворит чудеса в колледже, и это было единственным полезным результатом его неудачи. Если он не утруждал себя анализом людей и их поведения, то, во всяком случае, его речь была не так обильно присыпана перцем критики. Он был более рассеянным, не таким любезным, как считала миссис Гибсон, но вслух этого не говорила. Он выглядел болезненным, но это могло быть следствием непритворного уныния, которое, как замечала Молли, изредка проглядывало сквозь все его любезные слова. Порой, когда он обращался непосредственно к ней, он упоминал об «ушедших счастливых днях» или о «временах, когда его мать была жива», затем его голос ослабевал, и на лице появлялось печальное выражение, а Молли хотелось выразить ему свое собственное глубокое сочувствие. Он редко упоминал о своем отце; и Молли полагала, что ей удалось угадать по его поведению, что та болезненная сдержанность, которую она заметила в последний день пребывания в поместье, до сих пор существует между ними. Почти все, что она знала об их семейной жизни, она услышала от миссис Хэмли, но ей было неизвестно, давно ли ее отец был знаком с ними, поэтому ей не хотелось расспрашивать его слишком подробно — он был не из тех людей, которых можно расспрашивать о семейных делах их пациентов. Иногда она спрашивала себя, не приснились ли ей те короткие полчаса в библиотеке Хэмли Холла, когда она узнала о событии, которое казалось крайне важным Осборну, и которое так мало изменило его образ жизни — на словах и в поступках. За двенадцать-четырнадцать часов, что она потом провела в поместье, ни со стороны Осборна, ни со стороны Роджера она не услышала никаких намеков на тайную женитьбу. И, впрямь, это было словно во сне. Возможно, Молли чувствовала бы себя намного неуютнее, владея этой тайной, если бы Осборн поразил ее своей чрезмерной привязанностью к Синтии. Она явно забавляла и привлекала его, но в этих чувствах не было ни глубины, ни пылкости. Он восхищался ее красотой, и казалось, попал под ее обаяние, но он покидал ее, подходил и садился рядом с Молли, если что-то напоминало ему о матери, о которой он мог поговорить с ней, и только с ней одной. И все же он так часто приходил к Гибсонам, что миссис Гибсон можно было извинить за фантазию, которую она вбила себе в голову, что он приходит ради Синтии. Ему нравилось праздное времяпрепровождение, гостеприимство, компания двух разумных девушек, чья красота и манеры были выше среднего. К одной из девушек он испытывал особое отношение, поскольку ее особенно любила его мать, а память о ней он так нежно лелеял. Зная, что он сам не принадлежит к категории холостяков, он был, возможно, слишком безразличен к неведению других людей и его возможным последствиям.

Так или иначе, Молли не хотелось первой упоминать имя Роджера в разговоре, поэтому она упустила много возможностей услышать о нем новости. Осборн часто был таким вялым и рассеянным, что только следовал течению беседы; а Роджер — грубый парень, и к тому же второй сын не заслуживал особого внимания со стороны миссис Гибсон, и поэтому не занимал ее мысли. Синтия никогда его не видела и не столь часто испытывала капризное желание поговорить о нем. Он не был дома с тех самых пор, как занял высокое место на математическом экзамене — это Молли знала, и еще ей было известно, что он усердно трудится, она полагала, что за стипендию — и это все, что она знала. Когда Осборн говорил о брате, каждое слово, каждая интонация дышали любовью и уважением — нет, скорее, восхищением! И это исходило от брата, который «ничему не удивлялся», и который до настоящего времени редко проявлял свои чувства.