Химеры (СИ) - Кузнецова Ярослава Анатольевна

Сторож Журавьей Косы против ожиданий не спал, на первый же гудок выскочил из домика.

— Господин Илен! Слава Богу, хоть кто-то… что там в столице стряслось?

— А что там стряслось? — удивился Рамиро.

— Как, вы не знаете? Жертвы, убийства, все горит! У меня семья на Песчаной… Господи, я тут с ума схожу.

— Эм-м-м… — сказал Рамиро.

— А вот это… это кровь! Откуда на вас? — сторож пытался рассмотреть его сквозь полуопущенное стекло.

— Ерунда, собаки покусали.

— Какие собаки?

— Бродячие.

Рамиро отмахнулся, будто нападения собак — обычное дело в столице.

— Так вы ничего не видели? — отступил сторож.

— А что радио говорит?

— Да не слышно радио, помехи адские! Что-то про Полночь твердят, на дролей ссылаются.

Рамиро потер переносицу и полез за папиросами.

— Так вы ничего не знаете? — В голосе сторожа слышалось то ли разочарование, то ли облегчение. — А кто там у вас? Мальчишка ваш?

— Ну да. Спит.

— А чего вы ночью-то приехали? Я думал, все работы сделаны…

— Я тоже так думал. Нет, еще не доделаны дела.

— Ну, проезжайте тогда.

Шлагбаум поднялся, и Рамиро въехал в «Новые Сумерки».

Часть первая. Глава 18

18

На экране мелькнула когтистая лапа, сноп помех расчертил изображение белыми трещинами. Звука не было, но хлопанье чешуйчатых крыльев и яростные выкрики, исторгаемые зубастыми пастями, звучали прямо в голове. Серая сеть моря приближалась, тошнотворно вращаясь. Герейн почувствовал головокружение. Несколько быстрых, дерганых рывков, картинка сместилась, мелькнула располосованная в нескольких местах верхняя оболочка ската. Хвостатая тварь, сгорбившись и дергая зазубренным хвостом, как бичом, драла серебристую ткань с остервенением кота. Рядом спикировала еще одна, вцепилась, раскрыла пасть, зашипела в камеру, подалась вперед; надвинулось бронированное черными чешуями брюхо, снова по экрану побежали зигзаги и полосы.

Скат падал, крутясь волчком, и урывками передавал последние крохи информации.

— Держи его! Сель! Выравнивай. М-мары драные.

Герейн заставил себя смотреть на небо, исчерченное силуэтами поршневых истребителей, на черные кляксы тварей, вывалившихся из воздуха, как из дырявого мешка, на расходящиеся в серой глянцевой воде пятна драконьей крови, на силуэты потрепанных кораблей внизу — все это мелькало в сумасшедшей карусели. Скат неостановимо падал, и все усилия дролери выправить его пропадали впустую.

— Бесполезно.

Мелькал в небе маленький «алькон» с серебряными полосами на крыльях, вел за собой другие машины — Сэнни был в своей стихии, на своем месте. Столкнулся со стремительной спиралью полуночных тварей, выпал из кадра, снова мазнуло по экрану холодной северной водой — тени и вспышки отражались в ней.

Герейну жгло глаза — он никак не мог сморгнуть. Казалось, что опустит веки — и случится что-нибудь непоправимое. Костяшки стиснутых в кулаки пальцев болели. Ему надо быть там, рядом с братом, вести «серебряные крылья» в бой, пулеметным огнем полосовать врага, древнего — и такого реального теперь, когда привычный мир в одночасье рухнул.

Машина принца вскользь пересекла силуэт одной из тварей, перекувырнулась в воздухе и вошла в штопор, закрутилась, как кленовая крыльчатка. Тварь, посеченная пропеллером, падала рядом, кувыркаясь, била уцелевшим крылом. Потом бок ее словно взорвался — сработало противовоздушное орудие с одного из кораблей — тварь отбросило в сторону. «Алькон» падал и падал, и вращался, его выносило из поля видимости, и падал скат — бесконечно, в тягучем вязком воздухе — пятна, всполохи и мелькание.

Обычный пилот уже потерял бы сознание, но это же Сэнни, он не может, он шутя выдерживает перегрузки большие, чем способен человек, и Герейн выдерживает. И раньше шутили, что скорее развалится самолет, чем сидящий за штурвалом Лавенг. Крепче нас только чистокровные дролери, они сделаны из посеребренной стали, но и мы… Где этот чертов «алькон», ничего не видно, только влетел в стаю полуночных хищников другой истребитель, ослепительная беззвучная вспышка, обломки, ошметки, горящие и неистово мечущиеся то ли огромные зубастые птицы, то ли драконы; ватные шарики шрапнели, пыхающие здесь и там…

Герейн проклял дролерийскую связь. Насколько лучше получить донесение, скупые карандашные строчки, бесцветный голос гонца, но видеть воочию — и не иметь возможности вмешаться, помочь, лететь рядом… Давай, выравнивай машину, что же ты!

Истребитель принца дернулся, выровнялся, накренившись на одно крыло, резко пошел вверх, волоча за собой черный, топорщащийся гребнями и раззявленными пастями длиннющий шлейф.

Сэнни был пилотом от бога.

Изображение сильно затряслось, мимо пронесся, сливаясь в серую полосу, борт корабля, мелькание, световой шум — Вран, сделай что-нибудь! — в камеру плеснуло, снова дернулся, извиваясь, чей-то глянцевый, роговыми крючьями покрытый хвост — и экран потемнел.

Герейн опустил голову, долго рассматривал черно-белые плитки на полу, потом поднял взгляд, встретился глазами с Враном, глядевшим с той стороны экрана. В голове было пусто и гулко, как после тяжелой болезни.

Энери быстро шагал по темным, залитым вздрагивающим зеленоватым светом улицам — тяжелое, неловкое оружие, данное королем, болталось на ремне-трехточке, хлопало его по плечу и по заднице, бинокль и подсумки мешались; черт знает, как все это носят. Он остановился, повертелся внутри незнакомой амуниции, попрыгал, стараясь приладиться.

Переулки были пустынными — люди разбежались, что-то почуяв. Фосфорными столбами стоял тополиный пух, мелкие парящие хлопья обморочно дрожали, как стаи толкунцов. Слышалось гулкое, сиплое конское ржание, удары стали о сталь, лязгающий ритм тяжелого галопа.

Мимо с криком промчалась женщина с белыми от ужаса глазами, вытянув руки — будто ослепла — споткнулась, упала, потеряв туфельку. На плечи ей кинулся мелкий шипастый вайверн, дико смотревшийся на чисто выметенной летней улице среди толстых древесных стволов. Хрустнуло, обтянутые чулками ноги дернулись в конвульсии. Прежде чем вцепиться в мертвую уже жертву, вайверн вывернул узкую плоскую голову на длинной шее, равнодушно посмотрел на принца бельмами без радужки. Сладко пахло липовым цветом.

Свой, свой. Чего там.

Туфелька подкатилась Энери под ноги, перевернулась, выказав нежную, шелковую подкладку — лиловая кожа, бледно-лимонный шелк, серебряная пряжка.

Он хорошо видел в темноте. Сбросил с плеча винтовку, сдвинул предохранитель, тщательно, как показывали, прицелился — в плечо ударило отдачей.

Полуночная тварь вскинулась и свалилась на жертву — с перебитым хребтом.

Энери подумал, что оружие ему по нраву.

Фонари мигали и гасли — один за другим. Со стороны Ветлуши чуялись какие-то удары, словно тяжело груженый состав двигался, дергаясь и останавливаясь через равные промежутки.

Вдалеке, где-то в портовых кварталах, заполошно выла сирена.

Он чуял Полночь — губами, ноздрями, всем своим нутром; Полночь разливалась по городу — толчками, привольно и стремительно, как половодье.

Почему такое стало возможным, не стоило и размышлять. Без размышлений ясно.

Асерли.

Его спустил с цепи ферворский прихвостень, а Асерли спустил с цепи полуночных тварей. И по тому, как драло и крутило внутренности, как привычно заволакивало дымкой глаза и обострялось немыслимое, полуночное — цветными пятнами и контурами — зрение, тварей было много.

Судя по тому, что наспех рассказал его царственный потомок, клятый демон сегодня обеспечил себе столько кровавых жертв, что можно было половину Полуночи в Дар протащить. Причем жертвы были добровольные, что во сто крат эффективнее. Сладкоязычное трепло, чудовище, не знающее ни жалости, ни сомнений. Наймарэ.

Что стоило попытаться прикончить его сразу, как только встретились у входа в посольство.