Заезд на выживание - Дик Фрэнсис

Каждое утро Анжела часами просиживала перед теперь сломанным трехстворчатым зеркалом, сушила волосы, наносила и поправляла макияж. Она очень любила этот туалетный столик, и мне было просто невыносимо видеть, как его увозят. Вот он и остался, пусть с разбитым зеркалом и одной сломанной резной ножкой.

Кровать мою увезли: Джулиан Трент исполосовал ножом в ленточки не только весь матрас, но и основание под ним. Из гостиной вывезли практически все. Уцелели лишь пара деревянных стульев и еще один металлический стул с кухни. Однако я все же сохранил антикварный обеденный стол в надежде, что какой-нибудь умелец-краснодеревщик сумеет хоть как-то заделать сотни глубоких царапин на полированной столешнице. Я также спас от свалки свой письменный стол, возможно, все тот же краснодеревщик заменит зеленое сукно, которым была выстлана его поверхность, — теперь оно свисало рваными скрученными лентами, а края кожаной обивки загибались вверх, точно мелкие волны на море.

Нет, не зря я все-таки приехал в Барнс. Дело того стоило. Я не только привел в порядо свое разоренное жилище. Ненависть и презрение к этому подонку, Джулиану Тренту, усилились троекратно. Я горел жаждой отмщения, я твердо вознамерился воздать ему по заслугам.

Однако оставаться на ночь здесь я не собирался, просто не на чем было спать, кроме как на полу, а меня совсем не грела эта перспектива. И вот около шести я вызвал такси и отправился в «Новотелъ» в западном Лондоне, где снял номер с видом на эстакаду Хаммерсмит.

Какое-то время я лежал на постели, бездумно глядя в окно, в небе то и дело проплывали самолеты, заходящие на посадку в лондонском аэропорту Хитроу. Они пролетали через каждую минуту или около того, непрерывный поток, безостановочный конвейер, и в каждом таком узком серебристом тюбике размещались сотни людей, которые жили своей жизнью, куда-то стремились, у каждого была семья и друзья. То были чьи-то жены и мужья, родители и дети, любовники и поклонники.

И тут вдруг я подумал, что за полетом этих птиц из алюминия могут наблюдать еще несколько пар глаз. Кое-кто из моих бывших клиентов, а также тех, кого я преследовал по закону, выступая в суде на стороне обвинения, проживали сейчас за казенный счет в тюрьме Вормвуд-Скрабе, что разместилась через дорогу, прямо против моей гостиницы.

Я-то, по крайней мере, если б вдруг захотел, мог бы лететь сейчас в одном из таких самолетов, подлетать к Лондону или направляться куда-нибудь на отдых, в любое место на планете, которое мне понравится. Отнимать у человека свободу, отправлять его в тюрьму… это означало лишать его самоуважения, чувства собственного достоинства, но главное — лишать свободы выбора. Выбора отправиться куда и когда ему заблагорассудится, елать по прибытии что душе угодно. Потерять все это — вот цена за неправедные поступки, за то, что попался, влип.

Я любовался самолетами, для которых не существовало границ, и во мне крепло желание освободить Стива Митчелла, не дать ему провести остаток жизни, наблюдая, как мимо зарешеченных окон его камеры проплывает манящий разнообразием мир.

Боб в серебристом «Мерседесе» подъехал за мной в пятницу, ровно в восемь тридцать утра, и мы отправились на север, из Хаммерсмита к Голдес-Грин.

Подъехали к дому под номером 845, что на Финчли-роуд, где нас уже ждал Джозеф Хыоз. Я был не слишком уверен, что он окажется здесь. Во-первых, потому, что мне пришлось оставить ему сообщение через соседа, который подошел к платному телефону-автомату, установленному в коридоре. И, во-вторых, потому, что сомневался, что Джозеф готов мне помочь. Но, к счастью, все эти мои страхи оказались необоснованными. Увидев машину, он быстро перебежал улицу и уселся на заднее сиденье.

— Доброе утро, Джозеф, — сказал я, обернувшись и изобразив самую веселую из улыбок.

Он же все время настороженно озирался, вертел головой из стороны в сторону. Как хорошо мне был знаком этот испуганный, затравленный взгляд.

— Доброе, — ответил он, только когда машина отъехала. Еще несколько раз обернулся, посмотрел через заднее стекло и наконец немного успокоился и уселся нормально.

— Это Боб, — я кивком указал на водителя. — Боб точно на нашей стороне. — Боб как-то странно покосился на меня, но комментировать мое высказывание не стал.

— Куда теперь? — спросил он.

— В Хендон, — ответил я.

Джорджа Барнета мы подобрали на автобусной остановке вблизи Хендона, как он просил. Он не хотел, чтоб я подъезжал за ним к дому: вдруг кто-то следит. И он тоже несколько раз огляделся по сторонам перед тем, как забраться в машину.

Я познакомил его с Бобом и Джозефом.

— Теперь куда? — осведомился Боб.

— Вейбридж, — ответил я.

Джозеф заметно напрягся. Ему это не понравилось, и чем ближе мы подъезжали к Вейбриджу, тем больше он волновался.

— Вот что, Джозеф, — спокойно произнес я. — Мне всего-то и надо, чтоб вы указали мне, куда именно вам велели подойти и сказать солиситору, чтоб тот занялся членами жюри присяжных на первом процессе над Трентом. Мы увидим это место и просто проедем мимо. Я вовсе не собираюсь вести вас туда.

Он что-то пробормотал на тему того, что лучше б вообще со мной не связывался. Страх, который вселили в него Джулиан Трент и его союзники, побороть было сложно. Я это понимал, на протяжении нескольких недель испытывая тот же животный, всепоглощающий страх.

По мере того, как мы медленно продвигались по Хай-стрит, Джозеф все ниже сползал на сиденье — до тех пор, пока не оказался почти на полу машины.

— Здесь, — тихо выдохнул он, указывая куда-то чуть выше китайского ресторанчика, торговавшего навынос. На втором этаже, на стеклах трех окон подряд, была краской выведена надпись:

«КОЛСТОН И БЛЭК, СОЛИСИТОРЫ НА СЛУЖБЕ ЗАКОНА».

Боб припарковал «Мерседес» на боковой улочке, потом помог мне выбраться из салона вместе с костылями. Я захлопнул за собой дверцу и попросил Боба сделать все, чтоб оставшиеся в машине пассажиры не распсиховались и не разбежались в мое отсутствие. Я также попросил его проследить за тем, чтоб ровно через три минуты Джозеф вышел из машины, подошел к углу улицы и ждал бы моего сигнала — я должен был махнуть ему рукой из окна. И вот я зашагал к Хай-стрит и медленно поднялся по ступеням в контору Колстона и Блэка, солиситоров, стоявших на страже закона.

В маленькой приемной сидела за столом светлого дерева женщина средних лет в серой юбке и плотно облегающем бордовом свитере.

— Чем могу помочь? — осведомилась она, как только я распахнул дверь.

— Скажите, пожалуйста, мистер Колстон или мистер Блэк у себя?

— Жаль вас огорчать, но оба умерли, — с улыбкой ответила она.

— Умерли?

— Ухте довольно давно, — на губах ее по-прежнему играла улыбка. Очевидно, то была одна из ее старых расхожих шуток, но ей до сих пор доставляло удовольствие встречать новых клиентов именно этими словами. — Мистер Гамильтон — наш единственный на фирме солиситор. А я его секретарь. Желаете его видеть?

— Да, пожалуйста, — ответил я. — Если можно.

— Несчастный случай, да? — Она кивком указала на костыли. — Иск о нанесении телесных повреждений?

— Ну, нечто в этом роде, — ответил я.

— Как доложить? — спросила она. Поднялась и направилась к двери за спиной.

— Трент, — отчетливо произнес я. — Джулиан Трент.

Слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Дамочка едва не хлопнулась в обморок на пороге кабинета шефа, красиво одетого джентльмена, восседавшего за большим письменным столом.

— Патрик, — выдавила женщина. — Этот человек говорит, он Джулиан Трент.

Патрик Гамильтон слегка сощурил глаза, но в остальном ничто не выдавало его волнения.

— Все в порядке, Одри, — сказал мистер Гамильтон. — Никакой это не Джулиан Трент. Джулиану чуть больше двадцати. — Он перевел взгляд с секретарши на меня. — Кто вы такой? И что вам от меня надо?..

— Расскажите мне все, что знаете о Джулиане Тренте, — сказал я ему. Подошел к столу и уселся в кресло прямо перед ним.

— С какого такого перепугу? Я не обязан.

— В противном случае, — сказал я, — прямиком отсюда отправлюсь в Общество юристов[17] и доложу, что вы являетесь пособником известного правонарушителя, покрываете его грязные делишки. Могу также рассказать им, какую роль вы сыграли в том, чтоб снять с Джулиана Трента обвинение в покушении на убийство.

— Не сможете, — пробормотал он. — У вас нет никаких доказательств.

— А вот тут вы ошибаетесь, дорогой мой, — сказал я. — Полагаю, слышали о человеке по имени Джозеф Хыоз?

Он немного побледнел, Я поднялся и подошел к окну. Боб и Джозеф стояли на углу, на противоположной стороне улицы.

— Хотите, я попрошу его подняться и опознать вас? — спросил я Гамильтона.