Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы - Геннадий Семенович Фиш

А вот и сугроб, превращенный детворою в горку. Детишки расходятся сейчас по домам, волоча за собою саночки. Вот и мать с крыльца подзывает свою дочку.

— Пора домой!

Уже опустились на землю зимние сумерки.

Вот в такие же сумерки, когда снег смешивался с мглою, а руки в мокрых варежках краснели и деревенели, и только что прокатился с горки так, что захватывало дух, а санки набок, слышался голос матери, звавшей домой. А что было доброго дома?

Вот опять над миром идут сумерки, и дети расходятся по домам.

— Хорошие у нас матери, Инари, — мечтательно говорит Каллио.

— Что? — Инари думал о чем-то другом, своем. — Ах да!

Чтоб найти подходящую сосенку, на этот раз надо сойти с дороги, отступить немного в лес.

А, вот она!

Инари размахнулся, неважно сейчас, что не под корень. Не экспортная древесина, слава богу. Три взмаха, достойных такого лесоруба, как Инари, — и она рушится, эта сосенка, взметая в своем падении тысячи тысяч снежинок.

Раз — отлетает одна ветка, два — нет другой. Инари подымает деревцо и валит его на провода.

И повторяется все, что было вчера. Провода падают вниз, Каллио отправляется дать знать отряду о том, что можно входить в деревню и послать часовых, Инари наносит лыжный след метров на триста вправо и влево от дороги. Потом ему две или три минуты приходится ждать человека. Вот он первый — молодой лесоруб, его так и прозвали — Молодой, вот и второй, неразлучный с медным своим котелком.

— Смотрите за следом, товарищи партизаны!

— Будет исполнено, товарищ командир.

Инари идет обратно по дороге.

Стоянка восемь часов. Выход в середине ночи.

Можно будет часика три, даже четыре поспать.

Он подходит к лавке-харчевне и слышит пронзительный голос хозяйки. Она кричит откуда-то сверху служанке своей:

— Марта, что это такое, к нашим дверям поставили часовых?

— Давно бы пора так, — со злобой шепчет девушка, и шепот ее слышит Инари. Затем уже громко: — Да, сударыня, поставили!

— Кто?

— Не знаю, сударыня.

— Это безобразие!

Девушка не отвечает. У самой двери харчевни Инари опять встречается с Унха. Они входят внутрь. Несколько вооруженных лесорубов их опередили. Унха подходит к столику и берет неприхотливое меню.

Стакан кофе — одна марка.

— Где, черт побери, этот спекулянт, хозяин? Пусть порадует кофейком революционных лесорубов.

А вот и хозяин. Он испуган неожиданным, небывалым нашествием вооруженных лесорубов. Надо обезопаситься, и он хватает трубку телефона и судорожно вертит ручку. Ему нужен соседний пункт. Ему нужен ленсман. Но чем быстрее вертит он ручку, тем веселее лицо Инари.

— Молодец, верти быстрее, сильнее верти, может быть, дозвонишься до рая.

Тогда хозяин понимает: ему ни до чего не дозвониться, он смешон, и сразу изменяется в лице. Даже сама фигура, наклон корпуса уже не те, что секунду назад, уже дышат притворным доброжелательством.

— Пожалуйста, пожалуйста, — хлопочет он. — Вы говорите, лесорубы севера восстали? Прекрасно, прекрасно, я сам когда-то, еще не так давно, был лесорубом. Знаете, я давно уже в душе удивлялся, почему все наши парни не восстают. Такие мизерные заработки невозможно дальше терпеть. Вот вы улыбаетесь моим словам, а подумайте и поймите, что плохой заработок вальщика и возчика в первую очередь отражается на нас, так сказать, придорожных рестораторах. Ведь ваши заработки и нас кормят. А ребята в последнее время больше пустым кофеем — не то что без обедов, а просто и без закусок пробавляются. Это больше всего ударяет по нашему карману. Заработки совсем ничтожны. Вот, может быть, война немного подымет заработки.

Тут Унха уже не мог вытерпеть:

— К черту войну! Мы против войны, к черту войну!

Трактирщик на секунду опешил, но сейчас же опомнился:

— Да присаживайтесь, ребята, за столики! Эй там, живее, живее несите кофе! — захлопотал он.

За перегородкой раздались невнятные шорохи и голоса:

— Сейчас будет готово.

— Вы не смотрите на это меню, что там написано марка стакан. С этой минуты он стоит всего лишь пятьдесят пенни. — И хозяин вопрошающе, с боязнью оглядел переполнивших до отказа комнату лесорубов.

«А вдруг совсем ничего не заплатят? Я на их месте, пожалуй, ни полпенни не заплатил бы. Заработки ведь и на самом деле плевые».

— Полмарки так полмарки, — сказал разомлевший от тепла Каллио, — только гони скорее сюда свою бурду.

— Не бурду, а самый лучший сорт кофе, — предупредительно хлопотал хозяин.

Если они заплатят за съеденное, то он получит еще по десять пенни со стакана.

— Мы будем спать здесь у тебя в помещении, — распоряжается Инари. — Другую часть ребят надо устроить на почте, остальные сами найдут себе место в натопленных крестьянских домах.

Земля торпарям и арендаторам без всякого выкупа — вот что услышат сегодня вечером торпари, батраки, малоземельные и маломощные. И сильнее забьются сердца, и отныне никакой закон сейма не укротит их желания. И еще услышат крестьяне, что надо готовить лошадей и сани для повстанцев — на перегон до другого села. Правда, ребята говорят, что это будет хорошо оплачено. Но вот самый богатый и умный человек в деревне, весь в морщинах, как черепаха, Вайне Мойнане говорит, что во время войны и восстаний только обещают платить, а про расчет-то и забывают.

— Что ты, не веришь честному слову? — укоризненно спрашивает его Медный Котелок.

И конечно, он должен был замолчать. Честное слово, этим не шутят.

Инари сладко спал, сидя на стуле, опустив голову на руки, безжизненно лежавшие на столе.

Около его ног складывали конфискованное в деревне оружие. На груде оружия для охоты на медведей лежали два небольших револьвера.

В комнату входили и выходили партизаны, стучали, переставляли столики, складывали оружие.

Инари спал без просыпу. Он выключил себя из жизни ровно на три часа. Сейчас командует Унха, через три часа он, Инари, снова примет команду. А сейчас он спит, не ощущая своих свинцом налитых рук и ног.

Караулы расставлены. И все в порядке.

Каллио засыпает рядом с другими парнями, полегшими вповалку на полу харчевни. Лампы горят вовсю. Сегодня ночью их жгут, не жалея керосина. Малиновая куртка Сунила подостлана под голову.

Инари спит, опершись на стол. Каллио вспоминает, как весною он вместе с ним отправлял в дорогу по реке бревна с лозунгами и как заливались тогда птицы. Он улыбается.

«Слава богу, сразу всех своих товарищей нашел. Инари, и Сунила, и Олави — все они молодцы». Каллио засыпает с блаженной усталой улыбкой. Он ошибается: он нашел не только товарищей своих — в эти дни он нашел самого себя.

Инари