Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - Евгений Абросимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
297. «Горькие и высохшие травы…»
Горькие и высохшие травы,Камни под копытами и мухи,Облепившие у раненого рот…Мы тогда рождались только,Изредка отцы к нам приходили,Ставили винтовки в уголИ руками, от которых пахлоПорохом, окопною землею,Осторожно подымали нас.За окном команда раздавалась,Ржали кони, тяжкою походкойЛюди проходила умирать.Ветер над убитыми да песни,Пыль на сапогах, да слава,Да тысячелетние дороги,По которым некуда идти…Так в тифу, в броду и в детском плаче,В переполненных убитыми окопахИ в зрачках безумных матерей, —Так она рождалась, наша правда,В боли, в судорогах — и этой правдеНикогда, нигде не умирать!
Октябрь 1938298. «Не забыть мне этот вечер…»
Не забыть мне этот вечер:Ветер шарил по полям,А в саду на тихом вечеСовещались тополя.
Я — романтик. Было жалко,Что на спутанных ветвяхНе увижу я русалкиС гребнем в мокрых волосах.
Что не крикнет старый лешийМне из темного дупла,Что не спросит ворон вещий,Пролетая: «Как дела? »
Вместо этой чертовщиныС ней я встретился тогда,Где о сникшие вершиныРаскололась гладь пруда.
По пруду кувшинки плыли,Звезды на небе зажглись,Мы недолго говорили,Улыбнувшись, разошлись.
В память вечера такогоЯ хотел для счастья снятьНеизвестную подковуНеизвестного коня.
А подкова затеряласьВ мягких теплых небесах…Только мне затосковалось,Отчего, не знаю сам.
Может, я погибну скоро,Но до смерти б я донесЧутких листьев робкий шорох,Перемигиванье звезд.
Может, я не смело встречуСмерть. Но, сделавшись светлей,Я припомню этот вечер —Встречу с девушкой моей.
1938299. Во славу твою
Не кричим, не мечемся, не любим,Сердце — камнем. Но удар — и вотПесня обожжет нам губы,Ветер в дверь открытую войдет.
Это мы. Лаокооном новым,Искупленьем не своей вины,Встану, на мучения готовый,Словно осужденный у стены.
Душу искромсай и изнасилуй,Высмей сокровенные слова,Землю, по которой ты ходила,Исступленно буду целовать.
Не боюсь насмешек. Пусть уродливо,Пусть не воркованье, а разбой.Лучше уж любовь юродивая,Чем вегетарианская любовь.
Никогда не перестану славить!Пусть сомнут, сломают, раздробят,Если скажешь песню обезглавить,Песню обезглавлю для тебя.
1938?300. Лаокоон
Полуоткрытый рот и тело, как струна,Готовы плакать и кричать от боли,А ты молчишь, и гордость спасена.Но кто тебе молчать позволил?Пока ты здесь, пока ты небо видишь,Пока еще ты только человек,От боли, от стыда и от обидыТы можешь плакать, грек.Потом возьмут продолговатый камень,И, на века оставленный резцом,Пустыми и холодными глазамиТы будешь нам смотреть в лицо.Пусть так же обойдется жизнь со мной,Чтоб помнить: боль была, и тучи плыли.А дальше — ночь. А дальше — всё равно,Холодный мрамор иль щепотка пыли.
Май 1939301. Май 1941 – Май 1942
В том мае мы еще смеялись,Любили зелень и огни.Ни голос скрипок, ни роялиНам не пророчили войны.
Мы не догадывались, споря(Нам было тесно на земле),Какие годы и просторыНам суждено преодолеть…
Париж поруганный и страшный,Казалось, на краю земли,И Новодевичьего башниПокой, как Софью, стерегли.
И лишь врасплох, поодиночке,Тут бред захватывал стихи,Ломая ритм, тревожа строчкиСвоим дыханием сухим.
Теперь мы и строжей и старше,Теперь в казарменной ночиНа утренний подъем и марши –Тревогу трубят трубачи.
Теперь, мой друг и собеседник,Романтика и пот рубахУже не вымысел и бредни,А наша трудная судьба.
Она сведет нас в том предместье,Где боя нет, где ночь тиха,Где мы, как о далеком детстве,Впервые вспомним о стихах.
Пусть наша юность не воскреснет,Траншей и поля старожил!Нам хорошо от горькой песни,Что ты под Вязьмою сложил.
1942ЕВГЕНИЙ ПАНФИЛОВ
Евгений Андреевич Панфилов родился в 1902 году в Петербурге в рабочей семье. В 1917 году окончил высшее начальное училище и поступил работать на ленинградскую фабрику «Гознак». Занимался в литературной студни Пролеткульта, учился на рабфаке при Ленинградском государственном университете.
В 1920 году начал печатать свои стихи в журналах «Грядущее», «Юный пролетарий», «Пламя», руководил литературными кружками на Ижорском заводе и на заводе «Светлана». Учился в Ленинградском университете и одновременно работал подручным фрезеровщика на заводе «Русский дизель». В 1926 году вышла первая книга стихов и поэм «На рубеже», вызвавшая большое количество критических статей и рецензий.
В 1928 году вышел второй сборник стихов Панфилова «На седьмом этаже». Поэт печатался также в различных журналах и альманахах. Много времени отдавал Е. Панфилов рабочим литературным кружкам на заводе «Электросила» и другим.
Перед войной поэт подготовил к печати книгу своих избранных стихов — «Мечта».
В первые же дни Великой Отечественной войны Евгений Панфилов вступил добровольцем в ряды народного ополчения и погиб в тяжелых боях за переправу на реке Оредеж (Ленинградская область) в августе 1941 года.
302. «Ай, и много, много будет ласки…»
Ай, и много, много будет ласкиНа цветущем берегу,Если наши мысли без опаскиВ неизведанное побегут.
Ой, звените, скрипки и гитары,И пляшите, пилы, топоры:Наше сердце — брызги Ниагары,Наши помыслы — орлы!
И летят бестрепетною стаей,Через тундры и солончаки,Вдаль, туда, где изредка мигаютОгоньки…
Пусть туман и пуля-лиходейка —В сердце страх не выищет угла:Жизнь легка, как праздничная вейка,И напевна, как колокола!
Ей-же-ей, пузатое и злоеМоре в пене… Не видать земли…Только мы, сквозь время буревоеПроведем удачно корабли!
Ай, и много, много будет ласкиНа цветущем берегу,Если наши мысли без опаскиВ будущее побегут!
1921303. У нас и у них
У нас шестеренкиБегают, как девчонкиШестнадцати лет,А у них — нет.
У нас расплавленная медь —Не медь, а солнце, сброшенное в мастерскую;Ну, где у них вот заиметьИ перелить такую?
Наши стружки-серебрушки,Что хорошие подружки:За одной другая вслед,А у них-то стружек — нет.
У нас паровой молотМужественен и молод:Каждый удар легок и лих.А что у них?
Ах, зато у них, у текстилей,Сотни, тысячи девчонок,Смех которых звонче и теплейРазговора наших шестеренок!
1924304. На седьмом этаже
Там, где люди, кони и трамваи,Где автомобили и кино —Много зданий, поглядишь, зевая,Над панелью блеклой взнесено.
И в одном, меж небом и землею,В этаже, взлетевшем на чердак,Со своей двадцатилетнею женоюПроживает молодой чудак.
Он творит, строчит стихотворенья,А она в затерянной тишиПересчитывает бережно поленьяИ редакционные гроши.
Хорошо им на своем балконе(Не балкон, а крыша) — точно с гор,Гулкий город, словно на ладони,И, как степь, размашистый простор.
Вот тяжелый мрачный Исаакий,Крепостная бурая стена,А налево, за мостом во мраке —Выборгская сторона.
Хорошо им — воздух. В самом деле!Только лягут рыхлые снега —По квартире вьюги и метели,Как в произведеньях Пильняка.
И балкон уже простая крыша,И окошки не окошки — щель.Заметает выше — вышеБесконечная метель.
Хорошо им: не в ладах с плитою;Даже в печку вглядываясь зло,У печурки мечутся с едою,От печурки требуют тепло.
Поневоле с января о дачеЗамечтать придется молодым,Если днями отовсюду скачетБеспокойный дым.
Где трамваи и народ — толпою,Где безделье мечется и труд —Вот над этой взбалмошной землеюИ мои знакомые живут.
<1926>305. «Так устал! Постель давно желанна…»
