Книга о Небе - Кодзиро Сэридзава

Как ни близка сердцу писателя вера в Христа, все же подсознательно он шел к тому Богу, который роднее японскому сердцу, к Лунно-Солнечному Богу (Цуки-Хи). И не потому ли ему оказалась близка вера Жака в Бога как созидающую Силу Великой Природы, что испокон веку японцы поклонялись Природе — обиталищу богов ками. Вся японская поэзия преисполнена чувством благоговения перед ликом Природы, и Природа воздала им должное за доверие к себе. Японцев не удивило бы, что кто-то разговаривает с деревьями, поклоняется горе Фудзи, как родной матери. Уже в древних текстах сказано, что деревья и камни умеют говорить и все имеет свое сердце — кокоро, — цветок ли, время года или лунный свет. Это и позволяет человеку общаться с Природой «от сердца к сердцу». В этом сила японцев, они не ставили себя выше Природы, не учили, а учились у нее правилам искусства и жизни и оттого избегли недуга отчуждения. Этим они отличаются от людей западной цивилизации, извлекающих из природы выгоду: выигрывая в малом, проигрывают в большом, лишаясь жизненной опоры, впадают в неверие. Ничего святого, значит, все дозволено — и устраивать взрывы в Космосе, не понимая, что он живой и может ответить.

При очередной встрече с писателем Оя-сама напомнила: «…что бы человек ни создавал, он всегда учится у природы: взаимодействуя с ней, он видит, как надо поступать, как и что удобнее использовать. Знания, полученные человеком от природы, и есть цивилизация. Природа научила его всему… Коль скоро природа есть внешнее проявление Бога, то человек следует истине только тогда, когда в душевной простоте учится у первозданной природы». Времена года сменяют друг друга, и растения — каждое в свой срок — украшаются цветами, завязывают плоды, оставляют семена другим эпохам и уходят. «Они учат нас законам правильного миропорядка… Бог — это и есть природа, первозданная природа». Но люди склонны забывать, откуда они родом. И если западные страны начинают осознавать, что опасно вторгаться в природу, — продолжала увещевать Оя-сама, — то наша Страна восходящего солнца утратила понимание того, что цивилизация есть сотрудничество с природой, и начинает разрушать ее в угоду человеческим прихотям. «Тебя разве не печалит это безумие, ведущее к деградации?» — спрашивает она, зная, насколько писатель встревожен утратой инстинкта самосохранения в японцах. Сам он предпочитает общаться с деревьями или со своей благодетельницей — горой Фудзиямой. Если родственное чувство к природе пойдет на убыль, то и сила национального духа Японии станет убывать в той же степени.

И как могло быть иначе, как может японский писатель не чувствовать своих корней? Лишь чувствующий душу своего народа может высказать его волю и быть интересен другому народу. Об этом напомнил Рабиндранат Тагор, посетивший Японию в 1916 году: «Каждая нация обязана выразить себя перед миром. Если ей нечего сказать другим, это можно считать национальным преступлением, которое хуже смерти и не прощается человеческой историей. Нация обязана сделать всеобщим достоянием то лучшее, что есть у нее… Преодолевая собственные, частные интересы, она посылает всему миру приглашение принять участие в празднике ее духовной культуры»[24]. Русский же философ Владимир Соловьев скажет: «Идея нации есть не то, что она думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности»[25]. Значит, Бог думает о каждом народе по-своему. Каждому предназначено идти своим Путем, чтобы достичь Всеединства, как понимал его философ, веря в высшее предназначение каждого.

Единый Бог настолько возлюбил свои народы, что не мог предложить им один и тот же образец, не считаясь с их душой, вкусами. Это противоречило бы Замыслу Бога о свободном творчестве, ведущем к Спасению. У каждого народа свой язык, своя душа, и опасно ошибиться в выборе Пути, исполнить не свою мелодию. Тогда на небесном кото оборвется какая-то струна, и гармонии звуков не получится. Не случайно Бог-Родитель Оя-Гами так любит музыку, возлагает на нее надежды: способный воспринимать небесные звуки не погубит цветок жизни. Об этом у полюбившегося нашему читателю поэта Мацуо Басё: «Кто следует Творящей Силе (Дзока), становится другом четырех времен года. На что ни смотрит, во всем видит Цветок. О чем ни думает, думает о Луне. Кто не видит во всем Цветка, тот дикарь. У кого нет в сердце Цветка, тот животное. Избавься от дикаря, изгони животное, следуй Творящей Силе — и соединишься с ней». Но разве это не Великая созидающая Сила Природы или Бог Кодзиро Сэридзавы?

Может быть, Бог-Родитель полюбил музыку, пребывая на японских островах, где верят, что через один звук можно достичь Просветления, если целиком сосредоточишься на этом звуке. И душа писателя настроена на музыкальный лад, общается с Небом и слышит небесную музыку, чарующую Мелодию Неба. Единый Бог поворачивается к народу той стороной, которая ближе сердцу этого народа. (Дочитав до «Счастья человека», я встретила те же мысли, может быть, более четко выраженные, у Дзюндзи Суды: «Бог-Родитель, будучи един, является различным образом в зависимости от эпохи, культуры, природной среды, народности. Словом, и буддизм, и христианство, и магометанство, и учение Тэнри суть всего лишь различные Его проявления. И задача литературы — выразить замысел незримого Бога». Эти мысли появились у него после того, как он прочел «Замысел Бога» Сэридзавы.

В самом деле, если все начнут говорить на одном языке, в один голос, то не прорвется ли атмосфера, не возрастут ли озоновые дыры? Однообразие не менее опасно, чем химические отходы. И как не беречь атмосферу, если там пребывают праведники, стараниями которых мы еще живы. Об этом поведал Жак, которому нельзя не верить: помимо всего прочего он гениальный астрофизик. Если тело покоится в земле, то душа или энергия всего передуманного и содеянного в течение жизни в момент смерти, отделившись от тела, воспаряет в небеса. Небеса же — это не что иное, как космическое пространство, вроде зеленого кольца вокруг земли. Душу в виде сгустка энергии принимает Бог, или Сила Великой Природы. Небесная лазурь, окружающая землю, или атмосфера, есть только у Земли, у других планет ее нет. Благодаря скопившейся за многие века энергии душ на земле существуют травы, деревья, живые существа, люди.

Души живших на земле людей из атмосферы посылают помощь тем, кто в ней нуждается. Это и есть Истинный мир, о котором рассказывала Оя-сама, где, общаясь на разных языках, люди понимают друг друга. В этом убедился и писатель, когда душа Жака заговорила с ним на чистом японском. Значит, понимание поверх слов достижимо и в мире человеческом, когда души людей очистятся от самомнения. Так что нет необходимости в искусственном общем языке (типа эсперанто): не разница должна исчезнуть, а непонимание. Пробужденному уму не требуется переводчик — разговор идет от сердца к сердцу. И в этом «Замысел Бога», судя по признанию одаренного лингвиста Фумио Суды: «…поскольку Истинный мир и Мир явлений составляют, как две стороны одной медали, единое целое, то научные исследования, прогресс, развитие, происходящие в Истинном мире, неотвратимо влияют на Мир явлений, поэтому усовершенствование языка в Истинном мире вскоре должно проявится и в Мире явлений». Действительно, все зависит от преображенного в духе сознания, от Просветления. (Собственно, Будда и есть Пробуждение, — говорится в Лотосовой сутре.)

Ощущение «как бы двойного бытия», «неизменного в изменчивом» (фуэки-рюко), реальности невидимого мира — традиционно для японцев. «Без Неизменного нет Основы, без Изменчивого нет обновления», — говорил Басё. То есть то и другое существует, но неизменна Основа, на которой все держится, а ее обновление, смена формы ее выражения придают Основе ритм живого дыхания. Истину-Макото японцы ни в какие времена не понимали как правдоподобие, верность факту. Об этом свидетельствует и классическая проза, начиная с «Гэндзи-моногатари», и пьесы театра Но, где страждущие души принимают земное обличие, чтобы буддийский монах молитвами избавил их от мучений. И даже в искусстве горожан эпохи Эдо (XVII–XVIII вв.) избегали подобия, чему свидетельство и театр Кабуки, и гравюра Укиё-э. Условными приемами воплощали правду «чувства и долга», драму жизни, душевных переживаний. Прославленный драматург Тикамацу Мондзаэмон напоминал: «Искусство находится на тонкой грани между видимым и невидимым (кёдзицу). Оно — вымысел и в то же время не вымысел; оно правда и в то же время неправда. Лишь на этой грани и возможно наслаждение искусством». То есть к Истине ведет лишь Срединный Путь, когда одно не противостоит, а уравновешивает другое. Стремление к Уравновешенности, Ва, (древнее название Японии — Ямато — означало «Великая Уравновешенность») характерно для традиционного мышления японцев. Все недвойственно, целостно и потому уникально, неожиданно (мэдзурасий). (Недаром Японию называют страной, где не спорят, а ее этику — ситуационной.) Мир явленный есть временное, неточное отображение мира Истинного. Они едины, но не тождественны. Но без Истинного мира давно бы зачах Мир явлений, не получая от Неба духовной поддержки. Потому Родительница не устает напоминать о невидимом, но истинно сущем.