Дарю вам память - Зиновий Юрьев

— Хороша машинка, нечего сказать! — ухмыльнулся Павел. — И что же она из себя представляет, ваша машина?

— Мы не знаем. Может быть, асы самых высших секторов… А мы… мы ничего не знаем и не ведаем. У нас ведь захочешь что-нибудь узнать, что тебе не положено, — и в буллы!

— А это еще кто такие?

— Полуживотные, в которых нас в виде наказания превращает машина, да будет благословенно имя ее.

— Это вы серьезно?

— Это ритуальное выражение. Его полагается употреблять каждый раз, когда произносишь имя машины.

— Да, хороши порядочки, нечего сказать. Но если я не ошибаюсь, Ун Топи, вы говорите о своем богоподобном машинном диктаторе без особого энтузиазма.

— Богоподобный? Диктатор? Простите, я не понимаю значения этих слов.

— Неважно. Скажем проще, дружище Ун: вы в восторге от своей машины? У меня почему-то складывается впечатление, что вы не самый примерный подданный своей машинной страны.

«Как он странно говорит, — подумал Лик. — Свободно, как будто он не знает страха, с шутками… Но ведь нас учили, что оххры отвратительны, что они внушают любому нормальному асу чувство омерзения… Как же так?»

— Не знаю уж как, — сказал Ун, — но вы проникли в самый тайник моего мозга. Я никогда никому не говорил о своих сомнениях, кроме своего товарища, — он кивнул в сторону Лика.

«Значит, он все-таки считает меня своим товарищем, — подумал Лик и почувствовал теплоту в сердце. — А ведь он должен был бы возненавидеть меня за все, что я ему говорил и делал». Он вспомнил радость, которую испытал, когда попал в Уна во время охоты в загоне, и ему стало стыдно.

— Сколько еще вы можете пробыть вне корабля? — спросил Павел.

Лик посмотрел на манометр на руке:

— Два часа.

— Ага, значит, нужно торопиться. Мне кажется, у меня есть хороший план, — сказал Павел.

— Какой? — спросил Мюллер.

— А почему эти двое милых молодых людей не могли бы найти пяток оххров?

— Пяток оххров?

— Ну да. Всех нас. И доставить к себе на корабль. Если я понял товарища Топи правильно, оххры интересуют интервентов преимущественно в живом виде.

— Нет, — сказал Мартыныч, — ты не должен попасть к ним.

— Это еще почему?

— Я пойду. А ты должен остаться. Тем более, что ты не оххр.

— Спасибо, но как раз сейчас нам было бы неплохо кое-что перенять у асов: тебе сказано, и ты без всяких споров и вопросов выполняешь волю священной машины. Я не машина и воля моя, как вы, наверное, уже успели заметить, далеко не священна, но я думаю, вам следует послушать меня.

— Хорошо, — сказал Пингвин. — Время идет.

— Как нам лучше сдаться в плен? — спросил Павел. — Мы можем превратиться в диски, как тот, что привел вас сюда, и вы погоните нас, как стадо гусей, к кораблю.

— Стадо гусей? Что это значит? — спросил Ун.

— Ничего, просто так. Воспоминания из другой жизни. Так как, годится?

— Не очень, — сказал Ун. — Нам говорили, что оххры, когда их находишь, лежат на земле и нужно вызвать платформу, чтобы перевезти их на корабль.

— М-да, вообще-то это верное наблюдение, — усмехнулся Пухначев, — особой живостью натуры оххры не отличаются. Так вызывайте транспорт, ладно.

— А что вы будете делать, когда попадете на корабль? — спросил Лик.

— Там видно будет. Но вы согласны помалкивать, вам можно верить? — Навел внимательно посмотрел на обоих асов.

Но ведь то, что он говорит, пронеслось в голове у Лика, — измена. Какие они ни есть, но оххры все-таки враги Онира. И тут же он представил себе, как Ун спросил бы его, если б узнал, о чем он думает: «А откуда ты знаешь, что они враги? Тебе, Лику Карку, они причинили какое-нибудь зло?»

Конечно, если все повернуть так, как выходит у Уна, тогда все получается по-другому. Совсем по-другому. Может, и правда не за что ему ненавидеть этих оххров?

— Да, — сказал Ун. — А ты как, Лик? Согласен?

— Да, — сказал Лик.

Страх и восторг боролись в нем. Он мелко дрожал, думая о том, что сделал и на что идет. И вместе с тем он чувствовал себя большим и смелым, полным тайны, переступившим порог. Все то, что казалось ему всегда огромным и незыблемым, сразу поблекло и уменьшилось в размерах.

— Тогда вызывайте платформу, — сказал Павел, — а мы примем вид камней, как вы того желаете. И запомните: мы можем переговариваться с вами так, чтобы никто нас не слышал.

— А как это? — спросил Лик.

— Очень просто. Подумайте обо мне и подумайте о том, что бы вы хотели сказать. И точно так же вы услышите нас.

— А что вы хотите делать на корабле? — спросил Лик.

— Слова не мальчика, но мужа, — усмехнулся Павел. — Там видно будет.

Он обернулся камнем. Удивительно, думал он, с того самого момента, как они узнали о приближении к Оххру корабля, печаль в нем исчезла, будто не было у него поля и никогда не давило оно его грузом миллионолетней мудрости. А может, просто пересилила его земная ненависть к врагу, к ворам, что прокрадываются на беззащитную планету, чтобы выкрасть всезнающих, но лишенных воли к сопротивлению оххров. Но оххры больше не безвольны. Самое смешное и нелепое — что они оказались действительно мудры. Приволочь шестерых случайных землян из невообразимо далекого и крохотного Приозерного с целью перевооружения древней расы мудрецов — это было абсурдно. А оказалось, что не так уж и абсурдно. «Когда ищешь истину, — сказал ему как-то в разговоре Mapтыныч, — и находишь абсурд, это верный признак, что истина где-то недалеко. Мы, оххры, — добавил он, — уже давно поняли, что истина и абсурд бывают довольно близко друг от друга».

И вот получается, что абсурд обернулся точным расчетом. Конечно, ни на секунду не мог он подумать всерьез, что они лучшие из землян, что оххры не зря остановили свой выбор именно на них. Он мог назвать десятки, если не сотни людей, которые были если и не намного лучше, интереснее, то уж, во всяком случае, не хуже их группки. Дело, наверное, было в другом. Отчаявшиеся оххры положились на случай, и случай привел их на Землю, в Приозерный, к Ивану Андреевичу, Татьяне и остальным. Что ж, случай может быть и слепым. Но люди оказались не слепыми. Когда нужно было достойно представить Землю, они сделали это, они, такие простые, обычные люди из маленького русского городка.

Мюллер был прав, когда говорил, что нет обыкновенных людей, а есть люди, не осознавшие свою необыкновенность. Когда пришел их черед, все они достойно представили Землю. Ну кто бы мог подумать, что крикливая Татьяна Осокина обнаружит в себе столько самопожертвования, столько силы и любви, что первой начнет взламывать сухую кору отчаяния оххров? Кто бы мог подумать, что нерешительный старый аптекарь влюбится в Татьяну и станет настоящим воителем? Можно ли было представить, что степенный редактор районной газеты станет душой Оххра, возглавит сопротивление пришельцам? Что мальчик Сережа, этот худенький цыпленок, безнадежно влюбленный в Надю, будет учить мудрую древнюю расу спасительной любви?