Крестовые походы глазами арабов - Амин Маалуф

На протяжении следующих недель хронист отмечает два ряда параллельных событий, связанных с египетской столицей и радикально изменивших лицо арабского Востока: с одной стороны — это победоносная борьба с последним большим франкским вторжением; с другой стороны — это уникальная в истории революция, ибо она привела к власти, и притом почти на три столетия, касту воинов-рабов.

После поражения в Мансуре король Франции понял, что его боевые позиции непрочны. Не имея возможность захватить город и подвергаясь со всех сторон атакам египтян в болотистой местности, пересечённой бесчисленными каналами, Луи решил начать переговоры. В начале марта он обратился к Тураншаху, только что прибывшему в Египет, с примирительным посланием, изъявляя готовность принять предложение Айюба об обмене Дамьетты на Иерусалим. Ответ нового султана был незамедлительным: щедрые предложения, сделанные Айюбом, нужно было принимать во время правления Айюба! Теперь это было слишком поздно. Действительно, самое большее, на что мог надеяться Луи, так это на то, чтобы спасти свою армию и покинуть Египет целым и невредимым, ибо натиск извне становился всё сильнее.

В середине марта нескольким десятками египетских галер удалось нанести франкской флотилии тяжёлое поражение: было уничтожено или захвачено около сотни судов разной величины, и захватчикам был отрезан всякий путь отступления к Дамьетте. 7 апреля армия вторжения, пытавшаяся прорвать окружение, была атакована отрядами мамлюков, к которым присоединились тысячи добровольцев. Через несколько часов франки оказались в безвыходном положении. Чтобы остановить гибель своих людей, король Франции сдался на милость победителей. Его отвели в цепях в Мансуру, где заперли в доме айюбидского чиновника.

Как ни удивительно, но эта блистательная победа нового айюбидского султана вместо того, чтобы укрепить его власть, повлекла за собой его падение. Дело в том, что между Тураншахом и главными мамлюкскими командирами его армии возник конфликт. Мамлюки посчитали, и не без основания, что Египет обязан своим спасением исключительно им, и потребовали руководящей роли в управлении страной, тогда как суверен хотел воспользоваться вновь обретённым престижем и назначить на ответственные должности своих людей. Через три недели после победы над франками, группа этих мамлюков под началом блестящего сорокалетнего тюркского офицера, арбалетчика Бейбарса, решила перейти к делу. Мятеж начался 2 мая 1250 года по окончании пира, устроенного монархом. Тураншах, раненный в плечо Бейбарсом, бежал к Нилу, надеясь спастись на лодке, но нападавшие поймали его. Он умолял их о пощаде, обещая навсегда покинуть Египет и отказаться от власти. Однако последнего из айюбидских султанов безжалостно прикончили. Посланцу калифа пришлось даже вмешаться, чтобы мамлюки согласились предать земле тело своего бывшего господина.

Несмотря на успех государственного переворота, командиры-рабы воздержались от прямого овладения троном. Наиболее мудрые из них постарались найти компромисс, который бы придал их новоиспечённой власти видимость айюбидской легитимности. Разработанная ими схема обозначила важную веху в мусульманской истории, что было отмечено Ибн Вассилем, изумлённым свидетелем этого уникального события.

После убийства Тураншаха, — рассказывает он, — эмиры и мамлюки собрались у султанского дворца и решили привести к власти Шагарат-ад-дорр, жену айюбидского султана, которая стала царицей и султаншей. Она взяла в свои руки государственные дела и велела изготовить царскую печать со словами «Ум Халил» (мать Халила). Халил был её ребёнком, который умер в раннем возрасте. В пятницу во всех мечетях произнесли проповедь и молитву во славу Ум Халил, султанши Каира и всего Египта. Такое дело было невиданным в истории ислама.

Вскоре после восхождения на трон, Шагарат-ад-дорр стала супругой одного из мамлюкских предводителей, Айбека, и тем самым дала ему титул султана [54].

Замещение Айюбидов мамлюками повлекло за собой крайнее ожесточение мусульманского мира по отношению к захватчикам. Потомки Саладина вели в этом плане более чем примирительную политику. Их слабеющая власть была уже не в состоянии противостоять опасностям, угрожавшим исламу, как с Востока, так и с Запада. Мамлюкская революция очень скоро стала средством военного, политического и религиозного возрождения.

Государственный переворот в Каире никоим образом не изменил судьбу короля Франции, по поводу которого ещё во время правления Тураншаха был заключён договор: Луи должен был быть освобождён при условии ухода всех франкских войск с территории Египта, в первую очередь из Дамьетты, и при уплате выкупа в миллион динаров. Через несколько дней после прихода к власти Ум Халил французский владыка был действительно отпущен. При этом участники переговоров с египетской стороны не преминули пожурить короля: «Как только такой мудрый человек как ты, находясь в здравом уме, мог подняться на корабль и отправиться в страну, населённую бесчисленным множеством мусульман? По нашему закону, человек, переплывший таким образом море, не может свидетельствовать в суде». — «И почему же?», — спросил король. — «Потому что он считается недееспособным».

Последний франкский воин покинул Египет в конце мая. Никогда больше западные чужеземцы не пытались захватить страну на Ниле. «Белокурая угроза» вскоре сменилась другой, более страшной опасностью, которую представляли собой потомки Чингиз-хана. После смерти великого завоевателя его империя была немного ослаблена из-за раздоров по поводу престолонаследия, и мусульманский Восток получил неожиданную передышку. Однако в 1251 году всадники степей вновь объединились под властью трёх братьев, внуков Чингиз-хана: Мунке, Хубилая и Хулагу. Первый считался неоспоримым властителем империи, имевшим своей столицей Каракорум в Монголии; второй правил в Пекине; третий, обосновавшийся в Персии, имел намерение завоевать весь мусульманский Восток вплоть до Средиземного моря и, может быть, до Нила. Хулагу был сложной личностью. Страстный поклонник философии и науки, предпочитавший общество образованных людей, он по ходу своих завоеваний превратился в свирепого зверя, жаждущего крови и разрушений. Не менее противоречивым было и его отношение к религии. Находясь под сильным воздействием христианства — его мать, его любимая жена и многие из его соратников были адептами несторианской церкви — он, тем не менее, никогда не отказывался от шаманизма, родной религии его народа. На управляемых им территориях, прежде всего в Персии, он в целом проявлял терпимость по отношению к мусульманам, но, обуреваемый стремлением подавить всякую политическую силу, способную противостоять ему, он вёл против наиболее славных исламских метрополий войну до полного уничтожения.

Его первой целью был Багдад. Сначала Хулагу потребовал от аббасидского калифа аль-Мутассима, тридцать седьмого представителя этой династии, признать сюзеренитет монголов так, как его предки приняли в прошлом власть сельджуков. Князь правоверных, слишком уверенный в своём авторитете, велел сообщить завоевателю, что любое нападение на столицу калифата вызовет тотальную мобилизацию всего мусульманского мира от Индии до Магриба. Ничуть не испугавшись, внук Чингиз-хана объявил о своём намерении взять город силой. В конце 1257 года он направился с несколькими сотнями тысяч всадников к столице Аббасидов и разрушил по дороге святыню ассасинов Аламут [55]. При этом погибла бесценная библиотека, что навсегда сделало затруднительным обстоятельное знакомство с доктриной и историей деятельности этой секты. Поняв степень угрозы, калиф решил пойти на переговоры. Он предложил Хулагу произносить его имя в мечетях Багдада и пожаловать ему титул султана. Но было слишком поздно: монгольский правитель окончательно выбрал силовой вариант. После нескольких недель мужественного сопротивления князь верующих был вынужден капитулировать. 10 февраля 1258 года он лично пришёл в лагерь завоевателя и взял с него слово, что все жители города получат пощаду, если сложат оружие. Но, увы: как только мусульманские защитники разоружились, их сразу же истребили. Потом монгольская орда заполонила чудесный город, разрушая здания, сжигая жилые кварталы, безжалостно убивая мужчин, женщин и детей; всего было уничтожено около сорока тысяч людей. Только христианская община города спаслась благодаря заступничеству жены хана. Сам князь правоверных был казнён посредством удушения через несколько дней после своего поражения. Трагический конец калифата Аббасидов поверг мусульманский мир в смятение. Теперь речь шла уже не о вооружённой борьбе за контроль над тем или иным городом, а об отчаянных усилиях, имевших целью сохранение ислама.