Все и девочка - Владимир Дмитриевич Авдошин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Всё, – сказала я. – Я уже есть хочу. Не буду больше писать.
– Хорошо, – сказал дедушка. – Пусть это будет первая часть, а вторую я тебе продиктую после обеда. И с неудовольствием занялся другими делами.
Вот какой настырный! Почему он за меня и бабушку здесь всё решает и думает? Я, может быть, сама напишу лучше. Вот угораздило меня родиться в семье с пишущим дедушкой. Спасу нет! И откуда он только взял шесть входов в деревню? Я осилила только три: птичий, собачий и дачный.
Мне больше нравится, когда мы ходим в другую деревню за мороженым. Там совсем другие продавцы. Не пенсионерки, как у нас, а молодая женщина из Молдавии. Она в Молдавии оставила детей и приехала сюда работать. А мужа нашла здесь, и он тоже оказался из Молдавии. И он тоже оставил своего ребенка с бабушкой там, в Молдавии, и тоже приехал сюда работать. Он работает напротив её магазина. Его работа называется «Шиномонтаж». Бабушка разговаривает с продавщицей долго-долго, а я люблю слушать, как взрослые разговаривают о взрослой жизни, то есть о моем будущем. Я ведь когда-нибудь вырасту, и хочу примерять будущее на себя. И еще: значит, молдавские дети – сироты, раз их мать и отец уехали? Значит, им надо собирать подарки через Дворец пионеров? Я скажу маме, что мы будем молдавским сиротам собирать куклы. Я и Ариша. А может быть даже и Лёня согласится. Это мои двоюродные. Я их маме не дам уехать. Я не хочу, чтобы они были сиротами. А моей маме скажу, что сочинение я написала, а теперь нам надо собрать посылку с куклами и отослать в Молдавию.
Как жалко, что мы расстались с Рузанной и Васей. Я так полюбила их. У них был прекрасный бассейн. А дедушка опять мне нудит про каких-то прозелитов, что да, писали мы о трех входах в деревню и одном выходе для мамы. Я этот пассаж вообще не поняла и даже вникать в него не хочу. Мне задавали только сочинение про зиму. И точка.
Глава 13
Бубенцы поездки праздной
Когда мама пошла мне навстречу и отменила мою трудовую повинность ездить каждые выходные в деревню, то и я ей навстречу пошла. Тут же ей составила компанию.
И кто только выдумал эту деревню! Бьюсь об заклад – противный дед Вова. Всё ему неймется меня воспитывать! А я не хочу. Я хочу, как я хочу.
И вот мы дружно поехали с мамой в нашу бывшую квартиру, где у нас комната, про которую мы за всякими перипетиями как-то подзабыли. А вот тут и вспомнили как раз, обретя друг друга. А ведь мы там славно жили. И с нами жил наш карась. С ним была совершенно невероятная история: он приехал в продуктовый магазин в Дегунах в ящике замороженной рыбы. Папа его выбрал, взвесил на весах, заплатил и принес домой. А он вдруг отошел в тепле от анабиоза и оказался жив. Папа его в таз с водой выпустил, а потом аквариум купил. Другую рыбу-то они всю съели. А этот карась жил у папы несколько лет. И когда я родилась и подросла, он мне его сюда в Подгородний привез. И карась у нас жил, пока папа с мамой жили вместе. И даже много позже, когда мама с папой уже развелись, он тоже жил. Он жил у нас, а мы с мамой жили одни.
Сначала к нам приезжал мальчик Олег. Я хорошо к нему относилась. Без комплексов. Мама говорила, что это потому, что у меня возраст всеядный. В 4–5 лет ребенок еще не чувствует границы семьи.
А я думаю – нет. Я думаю, это потому, что он при взгляде на меня краснел, как девушка, и говорил деду Вове: «Я, наверное, не смогу жить с чужим ребенком». И видно было, что он сильно напряжен. Не знаю, куда он делся.
А карасик дальше жил, а потом умер, незадолго до знакомства мамы с Филиппморисоном. Это его так дед Вова прозвал. Филя был пастором евангелической церкви. А все евангелические церкви у нас – из Америки, поэтому и прозвище у него, как у американского певца. Хотя имя у него – просто Филипп. Мы сами к нему ездили каждое воскресенье. И там был такой классный бассейн, где мы – Вася, Рузанна и я – купались в ожидании своих родителей-прихожан. Еще нас там учили молиться.
Но всё-таки маме пришлось через некоторое время поговорить с матерью Фили, хотя ей и говорили, что разговаривать не нужно, нужно так уйти, раз человек встречал её на станции, лично провожал до молельного дома, а потом у него стали находиться какие-то дела, и он уже нас не встречал. То сессию надо сдавать в институте искусств, то по делам церкви съездить в командировку. Мама стала спрашивать его маму, как ей лучше поступить и не является его отсутствие каким-то знаком для изменения её поведения? Мама спросила:
– Что же мне делать, если его нет на службе? Как вы полагаете? Я же не могу так просто ходить, у меня ребенок. Что же мне – уходить?
– Я буду молиться за вас, – ответила его мама.
Моя мама, взяв меня за руку, ушла, и больше мы там не были. Хотя Васю и Рузанну жалко. Мы так хорошо играли во дворе молельного дома, а когда балуешься в бассейне, тебя почему-то никто не останавливает. Конечно, дед Вова, как я и догадывалась, не оставил нас в тот вечер без своих размыш-лизмов. Он говорил маме, у которой были красные глаза, наверно, она плакала, и ей тоже было жаль Васю и Рузанну:
– Для них Бог обнимает всё. Он больше всего на свете. И если пастор привел тебя к Богу, то о такой малости, как плотская любовь, и говорить-то после этого неэтично в их молельном доме.
И добавил:
– Ну да, немного в начале разыграл свои личные качества – внешность, взгляды. Но этому есть название: прозелитизм. То есть использование личных качеств для достижения других, социальных целей. Но в теперешнем мире это такая малость.
