Моя еврейская бабушка (сборник) - Галия Мавлютова

– Не хочу-уууу! – громко и жалобно заныла Зоя, вдруг вспомнив, что уже третий день питается исключительно огурцами, соблюдая запреты и ограничения модной заморской диеты. Володя обреченно махнул рукой, худая и стройная Зойка его не интересовала. Так и не перекусив, не выпив даже чашки чая, он отправился добывать деньги.

Каждый день для него стал охотой. Сырец понимал, что ничего опасного не совершает, но издержки советской системы заключаются в том, что все выходцы из нее в той или иной части страдают паранойей. Некоторые в легкой степени, а многим так и не удалось изжить из себя все ужасы режимного воспитания. Степень издержек у них превышает допустимый уровень. Сырец относил себя к легкомысленным параноикам, он боялся, но не настолько, чтобы не заниматься торговлей самопальным алкоголем. Деньги волновали его, ему хотелось иметь много денег, но откуда их взять? На дороге не найдешь, в лесу не насобираешь. Деньги – это не грибы и не ягоды. И даже не мусор. За деньги порадеть придется. Но при всем при том Сырец привык жить легко, и поэтому к деньгам относился без фанатизма. Есть они – хорошо, если нет, тоже сойдет, но работать для их приумножения надо. В последнее время Зойкины сны мешали ему, постепенно превращаясь в ритуальный утренний кошмар. Вместо завтрака Зойка кормила его снами. В течение прошедшей недели юная женщина изнемогала под тяжестью навязчивых сновидений. Сырец не знал, как отнестись к новому этапу в легких отношениях. Зойкины капризы он устранял железной рукой, прихоти старался удовлетворить, а желания – воплотить в жизнь, но он ничего не понимал в женских снах, и не знал, как управляться с ними. Больше того, у него не было ясности, как подступиться к ним, чтобы они перестали тревожить душевный покой молодой женщины. И он решил пораньше сбежать на работу, лишь бы быть подальше от женских загадок.

На работе все дышало благополучием. Каждый был занят своим делом. Горячительная жидкость равномерно растекалась по пустым бутылкам. Аркаша методично наклеивал на бутылки яркие этикетки. Сырец взял родственника на работу, тот очень просился, – но в этот раз не ныл, не плакал, не угрожал разными религиозными казнями в виде проклятий и наветов. Сырец ожидал слез и нытья, но Аркаша вел себя достойно, жизнь закалила его, приучив выглядеть в глазах общества образцом добродетели. Сырец не выдержал давления и приблизил Аркашу к себе. Они сработались. Делить им было нечего, между ними давно ничего не стояло. Тамара удачно вышла замуж и уехала в Израиль, забрав с собой Семена. Как они договорились – на время. Семен уезжал охотно, но с грустью в глазах. Сырец страдал в разлуке с сыном, но мужественно ждал, пока Семен окончит школу. Еврейская родня втайне презирала Сырца, ведь он так и не смог наладить взаимоотношения с отцом. Посредником в отношениях с родней был Аркаша, поэтому, Сырец решил пригреть двоюродного брата, он все еще надеялся заслужить добрую репутацию в еврейском клане. Аркаша с благодарностью взирал на Володю, и если бы Сырец не сжалился над ним, пришлось бы Аркашиной семье бедовать. В начале перестройки они совсем опустились, почти до самого дна жизни. Ни работы не было, ни денег.

– Аркаша, хочу тебя попросить, – сказал Сырец, раздумывая, стоит ли ему продолжать дальше.

Зойкины сны давили на психику, все оказалось гораздо сложнее, чем виделось поначалу. Сначала Сырцу было смешно, но наваждение навалилось на него тяжелым бременем. Он все размышлял, к чему эти сны, зачем? Непонятно… Размышления мешали ему работать. А вскоре появился страх. Они всегда ходят парой – страх и наваждение. Еще в колонии Сырец понял – если появился страх, это означает одно: от него необходимо срочно избавиться, уничтожив на корню источник его появления. Источником служили Зойкины сны, но от молодой красавицы просто так не отделаешься. Да и не хочется с ней расставаться. И удовольствие не из дешевых. Расставание с Зойкой звонко ударит по карману. И Сырец придумал, как безболезненно избавиться от наваждения. Для начала он решил понадежнее припрятать деньги. Дома их быть не должно. Мало ли что может возникнуть в воспаленной женской головке! Один Бог знает. Пусть Зойка смотрит свои сны, сколько ей вздумается. Вместо видео и домашнего кинотеатра.

– Хочу попросить, чтобы ты на время взял мои деньги, боюсь я чего-то, как бы чего не вышло, – сказал Сырец, глядя на Аркашу.

Родственник не дрогнул, лишь молча слушал, стараясь не пропустить ни слова. Его глаза смотрели в одну точку. Сырец с благодарностью отметил, что с двоюродным братом его связывают долгие родственные чувства. Они знакомы почти с рождения. Вместе выросли. Родом с одного кладбища. Если бы не девушка по имени Тамара, случайно затесавшаяся в тонкие мужские отношения в начале жизненного пути, можно было определенно сказать, что преданнее Аркаши никого не было и нет в Володином окружении. Еврейская родня Аркашу любила и почитала. Клан высоко чтил Аркашины заслуги в деле сохранения национальных традиций. Да и к кому мог еще обратиться Сырец? Он остался одиноким, не заметив, как прошла его жизнь. Умер Семеныч. Тихо ушли в иной мир родители Сырца. Они умерли не в один день, как планировали когда-то. Родители скончались с разницей в месяц: первым схоронили Соломона, через месяц не стало Ханны. У Сырца больше не было близких людей, как не было родного человека рядом с ним. Он никому не мог открыть свою душу, доверить деньги, имущество, женщину, потому что любой, к кому обратился бы Сырец, спокойно мог воспользоваться ситуацией и захватить то, что по праву принадлежало Володе. Да, ближе Аркаши у него никого нет. И это данность. Сырец смотрел на родственника, словно испытывал его на прочность. Выдержит – не выдержит испытание? Аркаша выдержал, сохранил лицо. Он устоял на ногах. Ни один мускул не дрогнул в нем.

– Приноси, спрячем, – сказал Лащ, – мы же не чужие с тобой. А сколько у тебя денег?

– Много, все мои сбережения, знаешь, сейчас опасно хранить деньги в банке, времена смутные, – сказал Сырец, благодарно вздыхая.

Зойкины сны его больше не беспокоили. Ему стало фиолетово. Пусть красавица смотрит свои сны, наслаждаясь невиданным зрелищем. А в это время деньги тайно перекочуют в другой дом, там они будут в целости и сохранности. Сырец опасался, что Зойка наведет на его квартиру бандитов. В девяностых было модным наводить на квартиры богатых и благополучных.

– Времена всегда смутные, – невнятно буркнул Аркаша, – у нас разве когда-то бывали другие?

Сырец глуповато скривился. Тоже верно. Аркаша прав. Времена всегда смутные. На то они и времена. Что с них взять-то? Было время и утекло прочь. И следа не оставило. Как мутная водица. Но Сырцу хотелось оставить след на земле. Он был уверен, что работает на вечность. А для вечности нужны средства. В его закромах было немного по тем временам, всего шестьдесят тысяч долларов. Но на эти деньги можно было купить несколько квартир, загородный коттедж и еще что-нибудь в придачу. Остатка от покупки хватило бы на любую мужскую шалость. Но Сырец решил сохранить деньги на будущее. Он ждал, когда на родину вернется Семен. Тогда и деньги понадобятся. А пока пусть полежат у Аркаши в загашнике, у него лишних людей в доме не бывает, сын Илья еще маленький, а жена постоянно у плиты, и вообще она полностью поглощена поисками пропитания для семьи.

– Вот и хорошо, Аркаша, по рукам, ты же знаешь, я не забуду, обязательно отблагодарю, – сказал Сырец на прощанье.

Шестьдесят тысяч долларов благополучно перекочевали в Аркашину квартиру. Сырец проследил взглядом, как деньги улеглись в старые антресоли. В тот миг ему казалось, что им там спокойнее и удобнее лежать, ведь деньги обрели, наконец, надежную защиту. Родня считала Аркашу самым честным и правильным евреем. Да и жил он скромно, не высовываясь, по средствам. Куцые квадратные метры «хрущевского» счастья с трудом вмещали в себя Аркашину семью. Они ютились кое-как, почти друг на друге. Да, надежнее места во всем городе не отыскать. Сырец с удовлетворением огляделся: антресоли глубокие, здесь никто не найдет его тайну, сюда никто не сунется. Кому нужны Аркашины старые чемоданы?

Зойка ничего не знала о тайном перемещении средств. Она продолжала смотреть свои странные сны, а Сырец тихо злился по утрам, выслушивая рассказы о ночных виртуальных похождениях юной жены. Яркими красками она рисовала страшные картины похищения Сырца бандитами в масках. «Их было трое, все в тяжелых ботинках, черных масках, такие страшные, дикие, я боюсь!» – делилась ночными переживаниями Зойка. Сырец молча слушал, выжидая, когда закончится женский кошмар, но на сердце у него было неспокойно. В разгар сонной симфонии его подстерегла неприятная неожиданность в подъезде. В почтовом ящике лежало письмо. Сырец схватил конверт (вдруг от Семена весточка), с жадностью прочитал. Во время чтения его лицо меняло краски, то бледнело, то алело, а то вдруг покрывалось мертвенной синевой. Он отвел руку с бумажкой подальше от себя, чтобы яснее видеть буквы. Вдруг ему чудится все это, – но нет, не причудилось, письмо свидетельствовало о том, что неделю назад чья-то темная рука вывела эти кривые буквы с его именем. Он приблизил письмо к глазам, стараясь вникнуть в текст, чтобы понять, чья же рука писала. Но почерк был ему не знаком. Буквы наползали одна на другую, словно пишущий был пьяным или сумасшедшим, но текст письма давал понять, что автор не был ни тем, ни другим. Рука, начертавшая на бумажке имя Сырца, угрожала его жизни, намекая на то, что не сегодня-завтра Сырец подвергнется нападению, и если он не готов к этому, то он еще пожалеет. Сырец вздрогнул – какое-то нехорошее письмо. Очень нехорошее. Неожиданно для себя он слился с текстом, ощутив на мгновение свое тело бумагой и буквами одновременно. Ручка с нажимом, скрипя, прошлась по его телу, оставив в душе рваную рану. В памяти всплыли Зойкины страхи. Трое в черных масках бухнулись прямо к нему в душу. Сырец потряс головой, сбрасывая с себя наваждение. Так нельзя, так и рехнуться легко. Эта женщина сведет его с ума. Нужно найти повод, чтобы избавиться от нее. Сырец отряхнулся от кошмара, порвал письмо на мелкие кусочки и легко взбежал по лестнице. Он давно жил в элитном доме. Остались в прошлом «хрущевские» коробочки, забылась теснота и скученность, и все-таки Сырцу не давала покоя потаенная мысль о том, что его родители не успели дожить до той светлой минуты, когда неблагополучный сын смог бы продемонстрировать им собственную значимость.