Корунд и саламандра - Алла Гореликова

Письмо отца предстоятеля читают нам после вечерней службы, потому что вспомнил в нем пресветлый всех нас и всех благословил. Дознание же мое — особо, с напоминанием, сколь важно оно для поиска истины.

А я столько времени зря потерял!

Ну что мне эта застава, какой прок для дознания о Смутных временах в опасной службе двух пацанов-побратимов — в другой стране, на дальней границе! А я не могу бросить их там просто так…

Я слушаю ночь.

Ночь здесь совсем не такая, как в Славышти, даже не такая, как в Летнем Стане. Тише и громче одновременно. Сонное фырканье лошадей, стрекот кузнечиков, совиное уханье и далекий волчий вой. А людей не слышно совсем.

Я хожу вдоль конюшни — три десятка шагов от угла до угла. Стена из белесого камня, днем замызганная и грязная, ночью кажется отражением лунного света. Эта стена да сама луна — только они и разбавляют темноту, огораживающую мой пост от остального мира.

Ночи здесь темные. Я не успел еще привыкнуть, третий раз только в ночном карауле. Конечно, на ночную стражу капитан дает «глаз совы», каждую травинку во дворе видно, но вязкая южная темень все равно тревожит меня.

Наш десятник слышит течение ночи так же хорошо, как храп дядьки Игната. Я уверенно могу сказать только то, что нет еще полуночи. В полночь капитан обходит посты с котелком горячего кофея. Гадость изрядная, зато сон прогоняет напрочь. Гешка, послуживший до заставы на двух сигнальных башнях, твердит перед каждым караулом, что кофей для ночного караула — придумка капитана. На башнях бодрили пинками.

Король все-таки схитрил, в который уж раз думаю я. Он отправил сына на южную границу, но заставу выбрал не абы какую. Лучшую. Которая реже и меньше других просит пополнения.

Кажется, мне начинают нравиться ночные караулы. Днем только успевай поворачиваться: уж если не в разъезде и не в охранении на стене, так или траву косить, или сено ворошить, или табун на пастбище гонять — да все с наукой, а то и с подначкой. Некогда поразмыслить, повертеть в голове интересные разговоры.

Резкий, будоражащий запах разносится по двору. Полночь. Капитан проверяет посты.

Подходит ко мне:

— Как ты? Спать хочешь?

— Терпимо, — отвечаю. — Вот только темнота давит. Тревожно.

— Здесь поначалу всегда так. Привыкнешь. Не дрейфь, Серый.

Капитан идет дальше, и снова вокруг — вязкая тьма. Время тянется медленно, и чего я, в самом деле, боюсь — так это заснуть. Нет, спать не хочется, — но очень уж странные ночи в этой степи… так и кажется, что в ночной тьме разлита неведомая магия.

Суматошные фиолетовые искры мельтешат перед лицом. Звездный ветер, обжигающая метель… смертный холод вместо воздуха…

Серж растолкал меня. А иначе, пожалуй, спать бы мне вечным сном под звездную метель… вместе с Серым. Жаль, как жаль!

И ведь он чувствовал магию, вспоминаю я… неведомую степную магию.

Я не могу удержать слез, да и не стараюсь. К чему? Будто часть меня умерла с ним вместе — как не оплакать? Даже то, что сам я в последний миг избежал смерти, не пугает и не радует. Что моя жизнь? Сплошная неудача, серые дни да глупые страхи.

Я плачу и повторяю сквозь слезы: зачем? Зачем, Господи? Для чего? Какой смысл в его смерти? Я плачу, пока Серж не уясняет, в чем дело… А Серж, поняв, что к чему, сует в руки мне чашку с водой и говорит:

— Может, его спасут. Ты, Анже, не можешь точно знать, что он умер. Потому что ты — живой, и, согласись, мало ли что там могло случиться, пока ты здесь. Что мы знаем о магии восточников? Можно сказать, ничего! Давай-ка успокойся, вернись — и глянь, как там дела. Плакать рано.

Шальная надежда ударяет в голову. Я тянусь к амулету.

— Не этот! — И Серж сует мне в руки Лекин шнурок.

Во сне он пятится от чего-то страшного, темного в темной ночи, темнее ночи, страшнее страха… пятится, пока не оказывается рядом с Серым. И просыпается. Амулет жжет грудь. Серый! Лека вскакивает, сует ноги в штаны и, на ходу затягивая пояс тряскими спросонок руками, мчится к выходу.

Ночь.

И то, что темнее ночи, страшнее страха!

— Куда это ты собрался? Арбуза переел?

— Капитан, где Серый?

— Зачем тебе?…

— Капитан! С ним не то что-то, я знаю!

Темнее ночи, страшнее страха — идет враг, непонятный враг, и Серега на его пути.

— Что ж, пойдем глянем. Только куртку накинь. — Капитан глядит в шалые глаза новобранца, пожимает плечами и сдергивает с гвоздя у выхода ничейный изодранный ватник. — Уж если не то что-то, глупо полуголому выскакивать, понимаешь ты?

— Скорее! — Амулет жалит сердце сердитой пчелой. Трясущиеся руки не попадают в рукава. — С ним беда!

— Он здесь, у конюшни. Случись что, тревогу поднял бы внешний круг.

Темная тень сползает по белой стене, мерцая в свете луны фиолетовыми искрами…

— Серый!!!

— Стой! Вот ведь пакость… Серому твоему не помочь, а еще один труп мне без надобности. И так уж…

С ядовитым шипением клок фиолетового тумана поднимается над скорчившимся телом и медленно, пульсируя и противно колышась, поднимается в небо.

— Хвала Господу, — выдыхает капитан. И, набрав полную грудь воздуха, орет: — Тревога!

— Серый… очнись, Серый!

— Эй, ты не слыхал, что ли? Тревога! Вильчаки!

— Вильчаки, — тупо повторяет Лека. И спрашивает с внезапным ожесточением: — Разве не все равно, где именно я их встречу?

— Забыл, сопляк, с кем говоришь? Ты ж у меня все лето конюшню чистить будешь!

— Ну и ладно! — Амулет стынет, все сильнее холодит кожу, сейчас Серому еще можно помочь, но скоро, очень скоро будет поздно. А может, и сейчас не получится…

Чары братства… дружба и кровь, и общее причастие… желание и вера… хватит ли?

— Серый! — Лека держит побратима за руки — и течет в него охвативший Серегу смертный холод. Не согреть…

— А, к Нечистому в задницу, — в сердцах плюет капитан. — Сопляк… Эй, на стенах, что там?!

Некогда тормошить оглушенного потерей новобранца. Славный парень, да и дружок его погибший тоже… жалко. Но что ты за воин, если над ухом орут: «Тревога», а ты сидишь — чучело чучелом! — над безнадежно мертвым телом. Пусть только выживет… терять друзей каждый учится сам, а вдолбить уважение к порядку — дело капитана.

«Серый… живи, пожалуйста. Пожалуйста, Господи! Я всю силу свою готов отдать до капли, всю, я выдержу, только помоги, Господи, помоги вернуть Сереге жизнь, ведь это в Твоей силе… в Твоей воле… Господи, пожалуйста… пусть живет… Серый, мой друг и брат! Господи… умоляю!»