ХРАМ НА РАССВЕТЕ - Юкио МИСИМА

Когда подглядывающий осознает, что может коснуться света, только уничтожив источник своего поведения, это и есть его смерть.

Можно сказать, Хонда впервые в жизни всерьез задумался над природой самоубийства.

Если следовать только страсти и отрицать сознание, стремиться отдалиться от него, стараться отправить Йинг Тьян туда, где сознание твое ее не достанет, то останется только убить то, что сопротивляется этому. И это означало, что Хонда, оставив Йинг Тьян в мире, оскверненном его сознанием, сам этот мир покинет. В этот момент блистающая Йинг Тьян стояла у него перед глазами.

Нынешний мир был миром, созданным сознанием Хонды, поэтому и Йинг Тьян жила в нем вместе с ним. Учение «только-сознание» говорило о том, что это был мир, сотворенный сознанием Алая. Однако Хонда не мог безоговорочно принять концепцию «только-сознание», потому что не соглашался с тем, что предполагало сознание Алая: он, ухватив собственное сознание, вечно и каждый миг отбрасывает источник собственного сознания — наш мир, создает его заново.

Скорее всего, в те мгновения, когда Хонда в шутку думал о смерти, когда его сознание, упиваясь сладостью этой мысли, соблазняло его самоубийством, он мечтал как о высшем счастье о том, чтобы подобно сияющей луне явилось ему девственно чистое, янтарное тело Йинг Тьян, тело, которого никто не видел и которое он так жаждал увидеть.

Воплощение в золотого павлина — оно ведь означало именно это. Согласно наставлениям, связанным с изображением бодхисаттвы на золотом павлине, при наступлении великого мига просветления, над хвостом павлина видят половинку луны, а над ней полную луну; так, подобно тому как половинка луны превращается в полную, молитвой достигается аскеза.

Хонда, наверное, желал воплотиться в золотом павлине. Если все страсти в этом мире заканчиваются половинкой луны, разве есть такой, кто не мечтал бы о полной луне, встающей над хвостом павлина.

Шум газонокосилки смолк, и издали раздался крик:

— Так будет достаточно?

Супруги, как скучавшие на ветке попугаи, неловко развернулись в ту сторону. На фоне наполовину скрытой облаками Фудзи стоял в рабочей одежде цвета хаки Мацудо.

— Наверное, так, — тихо сказала Риэ.

— Да. Для пожилого человека вполне прилично, — отозвался Хонда.

Когда Мацудо, поняв знак Хонды, который показал ему кольцо из соединенных пальцев, вернулся, медленно таща за собой газонокосилку, у ворот со стороны Хаконэ раздался хлопок и в них въехал большой автомобиль с багажником. Это была машина из Токио с поваром и тремя официантами, а также большим количество продуктов.

43

Хонда был новым членом дачного общества в Нинаоке, но как-то до сегодняшнего дня он не приглашал к себе тех, кто давно уже жил здесь на дачах.

Напуганные слухами о том, что в окрестностях Готэмбы полно баров для американских солдат, проституток с сутенерами, уличных женщин, слоняющихся по учебному плацу с армейскими одеялами, словом — слухами о падении общественных нравов, люди в свое время покинули дачи и только этим летом стали потихоньку возвращаться, поэтому Хонда решил пригласить старожилов на открытие своего бассейна.

Дольше всех здесь жили принц Каори с супругой и вдова основателя банка Масиба — Канъэмона Масибы. Вдова сказала, что приведет с собой троих внуков. Должны были прийти еще несколько человек из местной публики, приедут Кэйко с Йинг Тьян и из Токио — госпожа Цубакихара и Иманиси, Макико прислала письмо, что быть не может, так как уезжает путешествовать в Европу. Вообще-то ее должна была бы сопровождать госпожа Цубакихара, но Макико выбрала себе в попутчицы другую ученицу.

Хонда с удивлением наблюдал за Риэ — она довольно сурово обращалась всегда с прислугой, а тут и к повару, и к официантам обращалась с неизменной улыбкой. Была вежлива, выказывала заботу, словом, хотела доказать и себе, и людям, что заслуживает любви.

— Госпожа, а что делать с беседкой в саду? Может быть, там тоже приготовить напитки? — спросил официант, уже переодевшийся в белое.

— Да, так и сделайте.

— Только я боюсь, мы втроем не управимся, все-таки далеко от дома, может быть, приготовить там все для самообслуживания — поставить в термосе лед?…

— Да, пожалуй. Это вы хорошо придумали: те, кто забредет так далеко, наверное, отправятся на свидание, и им никто не будет мешать. Да, вот еще что, не забудьте, когда начнет смеркаться, зажечь палочки против москитов.

Хонда, слушая, что и как говорит жена, был в полном изумлении. Приподнятый тон, слова просто текут. И в голосе, и в словах сквозило даже тщеславие, — как она, должно быть, мучилась, подавляя его долгие годы.

От ловких движений официантов в белом пространство дома казалось расчерченным прямыми линиями. Их накрахмаленные белые пиджаки, цветущая молодость, почтительность, профессиональная вежливость — все это освежило дом, сделало его другим миром. Все личное было выметено — обсуждения, вопросы, распоряжения летали туда-сюда, словно белые салфетки, сложенные в форме бабочки.

У бассейна был устроен буфет, где гости могли закусить прямо в купальных костюмах, на первом этаже всюду были наклеены таблички, указывавшие комнаты для переодевания. Пейзаж вокруг менялся на глазах: на бережно сохраненный Хондой кусок выступающего бруса крыши повесили белую скатерть, и получился бар на открытом воздухе. Хотя он сам распорядился об этом, то, что получилось, вызвало у него ощущение какого-то грубого вторжения.

Хонда рассеянно наблюдал за тем, что происходит вокруг, оттесняемый в тень припекающим солнцем. Кто все это придумал? И ради чего? Он потратил кучу денег, пригласил именитых гостей, играет роль благополучного буржуа — гордится сделанным бассейном. Действительно, это первый личный бассейн в Нинаоке, и до, и после войны таких еще не было. Впрочем, в мире достаточно великодушных людей, которые благодаря приглашению простят ему его богатство.

— Надень, пожалуйста, вот это, — Риэ положила на столик под зонтом темно-коричневые брюки из тонкой шерсти, белую рубашку и галстук-бабочку с узором в очень мелкий горошек.

— Что, прямо здесь переодеваться?

— А что тут такого? Кроме официантов никто не увидит. Да, они сейчас накормят нас пораньше обедом.

Хонда взял в руки галстук-бабочку, напоминавшую формой тыкву-горлянку. Ухватив его за один конец, в шутку свесил над сверкавшим бассейном. Просто вялый шнурок. Чем-то он напомнил ему судебную процедуру «неофициального распоряжения». «Уведомление о неофициальной процедуре и возражения ответчика…» Если исключить тот единственный момент, фокус недостойных желаний, сиявших ярким светом, то от неотвратимо приближавшегося приема гостей больше всех страдал сам Хонда.

Первой прибыла вдова Масиба с двумя внуками и внучкой. Это были девушка, уже в возрасте, и два ее младших брата — оба в очках, умники, студенты четвертого и второго курсов университета, все трое сразу отправились переодеться в купальные костюмы, а бабушка осталась в кимоно под зонтом.

— Пока был жив муж, мы, особенно после войны, каждый раз во время выборов cсорились, и я назло мужу голосовала только за коммунистов. Была горячей поклонницей Кюити Токуды,[69] — рассказывала пожилая женщина. Она постоянно резкими движениями поправляла отвороты кимоно, поддергивала рукава и напоминала саранчу, когда та, сложившись, потирает крылышками. Ее считали интересной, свободной от условностей личностью, но за фиолетового цвета стеклами очков сверкали глаза, строго следившие за финансовыми делами родственников. А оказавшись перед ней и ощутив на себе ее холодный взгляд, каждый начинал чувствовать себя ее родственником.

У внуков, которые вышли одетыми в купальные костюмы, были мягкие, без угловатостей фигуры, типичные для детей из хорошей семьи. Один за другим они попрыгали в воду и медленно поплыли. Хонда подумал, что больше всего он жалеет о том, что не Йинг Тьян первая нарушила спокойствие воды в бассейне.

Почти сразу из дома в сопровождении Риэ появились принц Каори с супругой, уже в купальных костюмах. Хонда извинился, что не заметил их прихода и не вышел встретить, строго выговорил за это Риэ, но его высочество только помахал рукой «что вы, что вы» и сошел в воду. Вдова, наблюдая подобное общение, всем своим видом выражала, что столкнулась с чем-то явно неизысканным. И когда принц, проплыв один раз вдоль бассейна, сел на край, она издали высоким пронзительным голосом изрекла:

— А вы, господин принц, все так же молоды и здоровы. Но лет десять назад я бы вызвала вас на соревнование.

— Ах, госпожа Масиба. Я и сейчас вам не соперник. Проплыву пятьдесят метров и задыхаюсь. И все-таки как великолепно искупаться здесь в Готэмбе. Вода чуть холодновата… — и принц, словно ненужные украшения, стряхнул с себя капли воды. По бетону черными точками рассыпались брызги.