Титан (другой перевод) - Джон Варли

— Ладно, — проговорила Сирокко. — Ладно. Я просто комплексую. Все оттого, что я проворонила свой корабль и должна отыграться, с ног до головы покрыв себя славой. Еще у меня страшный мандраж от неспособности собрать воедино команду и заставить ее работать на общую цель. Я такой хреновый капитан, что даже тому единственному человеку, от которого, как мне казалось, я могу ждать понимания и уважения, мне приходится говорить: заткнись и делай как сказано. Да уж, странная я женщина. Сама это знаю. И хорошо — может, даже слишком хорошо — понимаю, что все было бы по-другому, будь я мужчиной. Поневоле закомплексуешь, глядя, как без конца выходит одно и то же. И поневоле начнешь звереть, понимая, что нужно быть вдвое лучше мужчин — иначе должность тебе не светит.

Ты не согласен с моим решением подниматься к ступице. Ты высказал свои возражения. Еще ты сказал, что любишь меня. Хотя, наверное, уже не любишь. Мне очень жаль, что так вышло. Но я приказываю тебе ждать здесь, пока я не вернусь. И кончен разговор.

Билл непреклонно сжал губы. Потом ответил:

— Я люблю тебя. Потому и не хочу, чтобы ты уходила.

— Господи, Билл. Да не нужна мне такая любовь. «Я люблю тебя. Так что сиди смирно, пока я тебя не связал». Больнее всего, что как раз это ты и делаешь. Если ты не можешь видеть во мне самостоятельную женщину, способную принимать собственные решения и самой заботиться о себе, мне лучше вообще на глаза тебе не попадаться.

— А такая любовь как называется?

Ей хотелось заплакать, и уже было почти все равно.

— Хотела бы я знать. Может, такой любви вообще не бывает. Может, один всегда должен терпеть заботу другого. Но тогда мне придется подыскать мужчину, который будет мне подчиняться, потому что иной вариант меня не устраивает. Разве мы не можем просто заботиться друг о друге? В смысле, когда тебе туго, я тебе помогаю, а когда я слабею, ты меня поддерживаешь.

— Да ты, похоже, никогда не слабеешь. Ты же только что сказала, что сама можешь о себе позаботиться.

— Каждый должен о себе заботиться. Но если ты думаешь, что я железная, то ты меня совсем не знаешь. Сейчас, к примеру, я как дитя малое. Стою и думаю — неужели ты отпустишь меня без поцелуя? Неужели даже удачи не пожелаешь?

Проклятье, слезы все-таки навернулись. Сирокко быстро их утерла, не желая давать Биллу повод думать, что она пускает в ход излюбленное женское оружие. «Черт, — подумала она, — как же меня заносит в такие безысходные ситуации. Сильная я или слабая — а вечно оборону держу».

На поцелуй Билл сподобился. А когда поцеловались, говорить вроде бы уже стало и не о чем. Сирокко так и не разобрала, как Биллу ее сухие глаза. Она знала, что ему больно. Но не стало ли ему еще больнее?

— Возвращайся поскорее.

— Обязательно. Не тревожься за меня. Я крепкий орешек.

— Будто я не знаю.

— Два часа, Габи. Самое большее.

— Знаю, знаю. И хватит об этом, ладно?

Сидя на гладкой равнине к востоку от Титанополя, Свистолет казался еще громаднее. Обычно пузыри ниже уровня деревьев не опускались. Чтобы убедить его сесть на землю, в городе пришлось потушить все огни.

Сирокко оглянулась на Билла. Он стоял на костылях рядом с носилками, в которых его приспособились возить титаниды. Он помахал, и она помахала в ответ.

— Все, Рокки, сдаюсь, — стуча зубами, выдавила Габи. — Поговори со мной, скажи что-нибудь.

— Спокойно, девочка, спокойно. Открой глазки, ага? Смотри, куда ступаешь. Оба-на!

В желудке пузыря образовалась целая очередь из доброго десятка разных животных. Все они сильно смахивали на жаждущих поскорее добраться домой пассажиров метро. Но дисциплина у этих пассажиров хромала. Выбираясь наружу, они устроили настоящую чехарду. И сбили Габи с ног.

— Рокки, помоги! — выкрикнула Габи, рискнув бросить на Сирокко лишь один быстрый взгляд.

— Сейчас. — Перекинув свой рюкзак Кельвину, который вместе с Джином уже был внутри, Сирокко помогла подруге. Коротышка Габи просто леденела от страха.

— Два часа.

— Два часа, — тупо повторила Габи.

Послышалось торопливое цоканье копыт, и у открытого сфинктера появилась Волынка. Она ухватила Габи за руку.

— Вот, малышка, — пропела она. — Это поможет тебе в беде. — И титанида сунула Габи бурдюк с вином.

— Откуда ты узнала… — начала было Сирокко.

— Я увидела страх в ее глазах и вспомнила, какую услугу она мне оказала. А что? Я плохо придумала?

— Девочка моя, ты чудесно придумала. Спасибо тебе от нее. — О своем бурдюке, припасенном для той же цели, Сирокко решила не упоминать.

— Я не стану опять тебя целовать, раз ты говоришь, что вернешься. Удачи вам всем, и пусть Гея обязательно вернет вас назад.

— Удачи. — Отверстие бесшумно закрылось.

— Что она сказала?

— Она хочет, чтобы ты в хлам нарезалась.

— Да я уже приложилась разков пять-десять. Но раз уж ты вспомнила…

Потом Габи все-таки не выдержала и стала визжать как резаная. Тогда Сирокко взялась накачивать ее до потери памяти и рассудка. Наконец, удостоверившись, что Габи уже впору класть на большое блюдо и подавать на обеденный стол, она присоединилась к мужчинам в передней части гондолы.

Свистолет уже поднялся в воздух. Из дырки у его носа все еще выливался водяной балласт.

Потом Свистолет заскользил прямо над тросом. Сирокко видела там те же луга и деревья, что и внизу. Местами заросли были слишком буйные. Вся огромная бандура казалась почти ровной полоской земли. Пока они не доберутся до крыши, никакой опасности свалиться оттуда не будет.

Свет медленно тускнел. Уже через десять минут они оказались в оранжевого оттенка сумерках — на пути к вечной ночи. Сирокко с грустью смотрела, как пропадает свет. Бывало, она кляла его за назойливое постоянство — и все-таки это был свет. Теперь она его какое-то время не увидит.

Вообще-то она и совсем может его не увидеть.

— Конец маршрута, — сказал Кельвин. — Свистолет еще немного опустится и высадит вас на трос. Удачи вам, психи ненормальные. Я буду вас ждать.

Джин помог Сирокко натянуть на Габи снаряжение, а потом прыгнул первым, чтобы принять ее внизу. Сирокко наблюдала сверху, пока Габи не приземлилась, затем расцеловалась с Кельвином. Наконец, приладила собственное снаряжение и прыгнула вниз.

Приземлилась она уже в сумеречной зоне.

ГЛАВА XIX

Оказавшись на тросе — на жалкую сотню километров ближе к центру Геи и в целой сотне длинных километров от ее основания, — все трое почувствовали заметное облегчение. Гравитация понизилась от четверти жэ до одной пятой. Рюкзак Сирокко потерял в весе два килограмма, а тело — аж два с половиной.