Только вперед - Борис Раевский

— Приказ? — недоверчиво переспросил Галузин, аппетитно пережевывая вязкий кусочек дыни.

— Да, приказ! — еще более смущенно подтвердила Ласточкина. — Тут в госпиталях, говорят, некому проводить лечебную гимнастику…

— Позволь! Да как же некому… — возразил было Галузин, но, взглянув на покрасневшую девушку, тотчас переменил тему разговора.

— Ну, а спорт? Забросила, конечно?

— Нет, не совсем, — радостно ответила Аня и облегченно вздохнула. — Понемногу, но занимаюсь…

— Кто же ты теперь? — заинтересовался Кочетов. — Бегунья? Копьеметательница? Прыгунья?

— Все сразу! — ответила Ласточкина.

Леонид и Галузин засмеялись.

— Узнаю нашу Ласточку! — сказал Иван Сергеевич.

— Да вы не смейтесь, — рассердилась девушка. — Я уже не мечусь, как раньше, с велосипедного седла на волейбольную площадку. Но я действительно и бегаю, и прыгаю, и толкаю ядро, и бросаю копье. Я теперь занимаюсь пятиборьем.[19] Понимаете: у нас в Казахстане было первенство военного округа. Я участвовала, так… случайно… И показала хороший результат. И пошло!.. Могу даже похвастать — совсем недавно, перед самым отъездом, установила новый рекорд Казахстана — 3023 очка набрала!

— Здорово! За три тысячи перешагнула! Ай да Ласточка! — наперебой заговорили Кочетов и Галузин. — Как это мы в институте не сообразили? Пятиборье! Ведь ты же родилась для него! Вот где пригодилась твоя многосторонность!

— Да что вы все обо мне да обо мне! — решительно прервала их восхищенные возгласы Ласточкина. — Ты вот лучше о себе расскажи. Как рука? — обратилась она к Леониду.

— Герой! — вместо Леонида ответил Иван Сергеевич. — Этот инвалид уже баттерфляем плывет!

— Плывет? — изумилась Аня. — А мне писали…

— Кто писал? Что писал?

— Да так… Ничего… — снова смутилась девушка. — Слышала я, что у тебя рука не работает. Значит, это неправда? Вот хорошо-то!

Далеко за полночь затянулась беседа. Плетеные ароматные полоски дыни были давно съедены. Клавдия Тимофеевна уже третий раз подала на стол кипящий чайник, когда Аня посмотрела на часы.

— Ой, товарищи! Мне же завтра в госпиталь к семи утра, — заторопилась она. — А я еще и не устроилась толком…

Леонид пошел провожать Аню. Они медленно брели по тихим, спящим улицам. Прохожих почти не встречалось. Возле часового магазина дремал старик в тулупе и с допотопной берданкой.

— Давай обезоружим?! — шутливо предложила Аня, на которую неожиданно нашло веселье. Она легонько подергала берданку. Сторож не проснулся, но вцепился в ружье обеими руками.

В лунном сиянии блестела Волга, и на ней — маленький черный буксир. Он полз медленно.

— Как жук-плавунец, — сказала Аня. И Леонид подумал: похож.

Аня и Леонид, будто условившись, старательно избегали говорить о серьезном, о том, что волновало их обоих. Вспоминали Ленинград, общих друзей, институт.

На берегу пасся конь. Он медленно переступал тонкими ногами и тихо пофыркивал. Аня погладила его. Конь скосил на девушку свой выпуклый, сверкающий в лунном свете фиолетовый глаз и мотнул коротко обрезанной холкой.

— К нам недавно цирк приезжал. Дрессировщик, — сказала Аня. — Я пошла, соскучилась по слону. Помнишь?..

Леонид кивнул. Еще бы!

— Этот тоже был старый и мудрый, — сказала Аня. — И тоже — уши, как тряпки…

Поздно ночью, когда все уже спали, вернулся Леонид домой.

… — Славная девушка, — решительно заявила Клавдия Тимофеевна утром. — Скромная, тихая…

— Тихая?! — засмеялся Галузин. — Вы еще не знаете нашей Ласточки! Эта тихоня на самолете выше туч поднимается и оттуда камнем летит вниз с парашютом. Затяжной прыжок!

— Из-за туч прыгает? — переспросила Клавдия Тимофеевна, но не растерялась и твердо повторила:

— Я и говорю — хорошая девушка! Решительная, смелая…

— Спору нет — хорошая! — серьезно подтвердил Галузин.

— Только вот зачем она сюда приехала? — невинно спросил он. — Ты не знаешь, Леонид?

— Приказали — и приехала! — смущенно пробормотал Кочетов.

— Весна начинается! Вот Ласточка и прилетела! — по-своему объяснила тетя Клава.

Действительно, начиналась весна. И дело было не только в том, что на деревьях появились первые клейкие почки и ветер приносил сладкие дразнящие запахи.

Весна грядущей победы чувствовалась во всем.

Уже поднимались первые новые дома на месте торчавших из развалин печных труб. Некоторые фабрики вновь начинали выпускать сугубо мирные вещи. В магазинах снова стали появляться плюшевые медведи и резиновые мячи. Страна уже могла позволить себе такую роскошь: не всю резину направлять фронту, а какую-то, пусть пока еще маленькую, часть ее отдавать ребятишкам.

Возрождалась и спортивная жизнь, оживали стадионы, ринги, бассейны.

Галузин однажды пришел домой и сказал:

— Все! Устроился на ниточную фабрику…

— Почему именно на ниточную? — удивился Леонид.

— Да мне ж все равно — куда. Лишь бы при деле, — сказал Галузин. — А тут — свои плюсы. Работа начинается рано. В пять я уже свободен. Кроме того, фабрика рядом с бассейном.

Учти — отныне каждый вечер, с семи — тренировка. И никаких пропусков, никаких опозданий!

— Слушаюсь, товарищ начальник, — шутливо козырнул Леонид.

Целые дни теперь комната Кочетова пустовала: и сам Леонид, и тетя Клава, и Иван Сергеевич уходили спозаранку, а возвращались лишь поздно вечером.

Галузин быстро привык к новой работе. Тяготы неустроенной жизни на необжитом месте не тревожили его. Нет дров — не замерзнем! Нет масла — хлеб можно горчицей мазать. И только отсутствие табака выбивало его из колеи. Из-за табака Иван Сергеевич совершал частые вылазки на базар, менял свою порцию хлеба или конфет на махорку. Без курева он чувствовал себя больным.

Обычно прямо с фабрики он заходил в столовую, а оттуда — в бассейн. К тому времени и Леонид кончал работу. Часа два они тренировались и вместе возвращались домой.

Однажды вечером, прямо на улице, они остановились возле столба с громкоговорителем — послушать «Последние известия». И вдруг после боевых эпизодов и хроники международной жизни диктор объявил:

«Первенство СССР по плаванию».

Малорадостны были результаты первенства. Никто из участников не показал «хороших секунд». И все-таки взволнованно и радостно слушали это короткое сообщение Галузин и Кочетов.

Первое крупное соревнование пловцов в годы войны!

— Никогда не забуду слов Гаева, — задумчиво произнес Леонид, прослушав короткую заметку. — Какой человек! Еще в октябре сорок первого, в самые тяжелые дни, когда фашисты стягивали кольцо вокруг Ленинграда, говорил он мне: «Мы, дорогой Леонид, собираемся долго жить. Жить и побеждать на поле боя и на спортивном поле!»

Тренировки Леонида шли успешно, хотя успехи эти, конечно, были еще очень относительными. Совсем недавно он проплывал баттерфляем всего десять метров, вчера — пятнадцать, а сегодня — двадцать. Движения его стали более согласованными, и после каждого широкого взмаха рук он уже не проваливался под воду. А главное — в нем с каждым днем крепла уверенность в своих силах.

И Галузин, и Аня понимали: да, сегодня достижения Леонида еще очень слабы. Постороннему, наверно, даже показались бы смешными и жалкими его попытки снова стать чемпионом. Но друзья знали упорство и трудолюбие Кочетова, его несгибаемую волю, они верили в него и не сомневались в конечном успехе.

В эти дни Иван Сергеевич напряженно размышлял: он изобретал для ученика все новые и новые специальные приемы. Тренер разрабатывал такую систему движений пловца, чтобы Леониду не мешали быстро плыть три все еще неподвижных пальца его правой руки.

Аня тоже стала плавать. Она решительно заявила Кочетову, что это будет способствовать ее успехам в многоборье. Когда-то она увлекалась кролем — теперь перешла на баттерфляй. Девушка прямо из госпиталя приходила на вечерние тренировки Леонида и плыла рядом с ним. Ей казалось, что этим она помогает ему.

Когда Кочетов впервые проплыл 50 метров баттерфляем — радости друзей не было предела. Сразу после тренировки Леонид побежал в театр за билетами.

— Надо же отпраздновать этот день! — заявил он Галузину.

— Надо, надо! — поддакивал Иван Сергеевич. — Но мы с Клавдией Тимофеевной лучше дома отпразднуем. По-стариковски, за чашкой чая. А вы, молодежь, ступайте.

Вечером Леонид и Аня ушли.

— Хорошая девушка, — сказал Галузин, пытаясь осторожно откусить краешек твердой как камень соевой конфеты.

Эти конфеты Клавдия Тимофеевна извлекла из сундучка ради такого торжества. Сахара у них давно не было, а конфеты сохранились.

Леонид и Иван Сергеевич давно объявили, что не терпят сладостей (мужчины хотели сэкономить конфеты для Клавдии Тимофеевны).