Играй в меня (СИ) - Шайлина Ирина

С Димой…. У нас не сразу все получилось. Я долго не могла поверить в то, что не умираю. Знаете, сложно десять лет жить с этой мыслью и потом вдруг расстаться. Тяжело было привыкнуть к мысли, что Ляльки больше нет, я до сих пор таскаю в сумке мармеладки, на случай если к ней заеду. В моем шкафу лежит сломанный пупс — я не могу его выбросить, рука не поднимается.

Наверное только через год я успокоилась. Проснулась ночью, Димка рядом спит. Протяни руку — коснешься. И никто, никто не отберёт! Ни Димки, ни моего покоя… так же как не вернёт Сеньку и Ляльку… Но я научилась жить с этой потерей. Иногда я вижу Сеньку в городе, он кивает мне, словно просто старая знакомая его… он поздравляет меня с днем рождения. Короткое сообщение приходит два раза в год, на день рождения и в день операции.

Той ночью, когда я поняла, что можно больше не бояться, не ждать ничего, я расплакалась. Димка проснулся, испугался даже, притянул меня к себе, щёлкнул лампой, включая свет. Понял, что со мной все в порядке, растерялся.

— Ты чего ревешь?

— Ты мне ребёнка должен, — улыбнулась я сквозь слезы…

— Сказал, значит будет.

Правда под ребёнком он понимал суррогатное материнство. Я тыкала ему в статьи — женщины с пересаженными сердцами рожали. Да, редко, но рожали же… Тем более Лялькино сердце вело себя удивительно смирно — ему нравилось в моей груди. Ни единого осложнения не было после операции, не сразу, не после…

В итоге ребёнок стал нашим камнем преткновения. Я хотела рожать сама, Димка этого боялся. А время шло, уже тридцать четыре… я боялась тянуть. И обмануть Диму мне не хватало духу, все это время мы предохранялись. А потом мне приснилась Лялька. Она сидела на своей огромной софе, в своём огромном выдуманном мире. Грызла семечки, странно да… Два года не снилась, даже больше, и как ни в чем не бывало грызёт семечки.

— Трусиха, — сказала она. — Я тебе говорю, все будет хорошо. Вангую. И мальчика родишь, и девочку…

— Но я не могу его обманывать.

— Знаешь, промолчать, это не совсем обман… Ты же женщина, Кать, учись!

Проснулась я удивлённой. Димка спокойно сопел, а я места себе не находила. Потом пошла в аптеку… Как пошла, поехала, с водителем. Димка меня охранял, боже, как он за меня боялся. Не удивлюсь если в тёмной-тёмной комнате, в глубине нашего подвала в морозилке лежит пара сердец. Запасных.

— Тест на беременность, — попросила я.

А Димке сказала, что купила новые капсулы от морщин, модные. Баночку с ними показала. Он посмеялся, сказал, что никаких морщин у меня нет, а если будут, то он полюбит каждую. Димка, к тому моменту уже мой муж, уехал на работу, а я… я пописала на тест. И даже не удивилась, что он две полоски показал… Вот же Лялька. И я воспользовалась её советом, промолчать, это же не обманывать…. Не совсем.

В итоге Димка догадался сам, на пятом месяце уже, когда живот начал расти. Вот же кричал! Он кричит, а я улыбаюсь. Знаю, что уступит, да и поздно уже что либо делать, да и двойня там, права Лялька…

Четыре месяца уже прошло. Живот лезет на нос, мне это нравится. Они шевелятся, а я глаза закрою и наслаждаюсь. И даже если пузо моё не поделят, и ёрзают ощутимо больно, я улыбаюсь. Господи, эта боль просто блаженство, разве имею я право жаловаться?

Дата родов стояла летом. Лето это чудесно, хотя и с зимой я примирилась. Димки не было, он уехал, но сказал, что непременно к родам вернётся — решал свои дела московские. Утром я проснулась рано. На месте не сиделось. Поехала к Ляльке, разбудив спящего водителя звонком. На кладбище удивительно хорошо и спокойно рано утром, птички поют… На похороны Ляли я не успела, ребята сделали все без меня. А вот памятник заказывала я. С фотографии она улыбается, мне приятно видеть её улыбку.

— Ты права, — говорю я. — Во всем права. Мальчик и девочка. Знаешь, я бы хотела назвать их Лялей и Сенькой, но Димка же с ума сойдёт… Ничего, в мире много красивых и правильных имён.

На кладбище я провела примерно полчаса. Уже начинало припекать солнце. Чудесный день. Просто прекрасный день для родов. И малыши притихли, словно набираются сил.

— Когда рожать? — спросил Сенька за моей спиной.

Я даже не вздрогнула. Как-то… правильно все. Я должна была его увидеть и увидела, а то бегает…

— Сегодня, — подумав сообщила я.

— Удачи там… и позвони мне, как все закончится. Я буду волноваться.

Он проводил меня до машины. К Сеньке у меня странные чувства. Я хочу его видеть и не хочу его обижать, не хочу делать ему больно. Но сейчас я искренне рада нашей встрече.

— Прости меня, — снова прошу я.

— Брось… все правильно. Так, как должно быть. — наклонился, поцеловал меня в щеку замерев на мгновение. — От тебя яблоками пахнет…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍И ушёл. Наверное Лялька там рада, что он к ней приходит, ей приятно. Уже в автомобиле меня настиг первый спазм, я поморщилась, но стерпела стон — не к чему раньше времени пугать водителя. Набрала Димку.

— Дим… ты домой езжай, я рожаю, вроде как.

— Уже… через час буду. Я лечу на полной скорости, звони врачу скорее.

— Не лети, — испугалась я. — Я ещё долго рожать буду!

Через двадцать минут уже приехал, сумасшедший… Именно в тот день я окончательно перестала бояться боли. Боль может быть во благо. Может дарить счастье. Дарить… детей.

Эпилог второй. Дима

Как ни странно, Сашка верещал больше. На Сашке настоял именно я, Катька хотела назвать его Радомиром. Но к счастью, детей было два, поэтому я назвал Сашку, а Катя Любку.

— Пусть будет Любовью, — сказала она.

Любовь любила жевать носки. Она вообще все любила жевать, до чего добиралась, но носки были безусловным фаворитом. Если не находила других, то снимала свои. Мы даже подкладывать ей стали в кроватку и коляску, пусть жуёт, только бы не скандалила… Больше всего ей нравились полосатые.

Сашка любил все. Много, сразу. Хватал одно, изучал отбрасывал, Хватал другое. Громко заявлял о себе. Верещал, да. Особенно сейчас, когда няни не было — выходной.

— Жалко дом, — сказала Катя.

Она все же разобралась с наследованием дачи. Малина буйно разрослась, заполнила собою почти весь двор, ягоды на удивление крупные и сладкие. Как раньше.

— Жалко, — подтвердил я. — Не будем продавать.

— А зачем нам ещё один дом?

— Сбегать сюда будем, от детей.

Сашка снова заверещал, напоминая о себе. Его держал охранник. Лицо каменное, словно так и нужно, а Сашка уже красный весь, от натуги. В данный момент он хочет на траву. Ползать, бегать, совать её в рот… Перетерпит, дома траву пожрет, на чистом стриженом газоне. Любка сидела в автокресле и задумчиво изучала одуванчик, который ей Катька сунула. На вкус уже попробовала — не понравилось. А вот жёлтый цветок занятный….

— Пошли зайдём, — попросила Катька.

Мы вошли. Ремонт предстоит грандиозный, но Катька права, продавать жалко. Это же наша молодость, такая же сладкая, как малина, что вокруг дома растёт. Я шёл по комнатам и прикидывал, что нужно сделать, чтобы восстановить дом. Поднял крышку люка, надо заглянуть в подвал, не начал ли обваливаться. Спустился по шатким деревянным ступеням, включил фонарик, единственная лампочка в подполе перегорела давно. Темно, затхло, сыростью пахнет. На полках позабытые банки с компотом, ветошь. Что-то, заботливо прикрытое мешковиной в углу. Её я отбросил и замер даже, не поверив своим глазам. Ступени скрипнули, Катька спускалась. Я говорил, чтобы не лезла сюда, мало ли, опасно может быть, дом же старый. Но разве послушает?

— Господи, — прошептала она. — Оно что, все время здесь лежало?

Я кивнул, похоже, так и было. Фонарик освещал ровные пачки полиетиленовых пакетиков, туго набитых белым порошком. Не знаю, сколько здесь, но точно не пара килограмм. Больше. Катька наклонилась, подняла один, разорвала краешек. Порошок просыпался, Катя внимания не обратила. Обманула палец в порошок и попробовала самым кончиком языка.