Сахар на обветренных губах - Тата Кит

Я начала злиться. Что-то внутри меня раздосадованно закипало. Я на такое не подписывалась.

Колесников не дождался ответа от Милы. Он перехватил мой взгляд и удерживал его несколько секунд. Затем я перевала взгляд на Милу и поняла, что она прослеживает незримую нить между мной и Вадимом. Её подбородок и нижняя губа начали трястись от плохо сдерживаемых слёз.

Сейчас её было жалко. Потому что стало понятно, что она до сих пор любит Колесникова. Да, эта любовь странная, она больная, но она есть. И Милана старательно несёт её в себе, скорее всего, уже не первый год, пока Колесников позволяет себе отношения и флирт с другими.

Вадим понял, что Мила больше ничего не скажет ему, и переключившись от неё, пошёл ко мне. С лёгкой улыбкой на невыспавшемся лице.

Я смотрела то на него, то на оставшуюся на месте Милану и Одинцова. Она смотрела в спину Колесникова. Одинцов, почему-то смотрел на меня взглядом, в котором невозможно было угадать его мысли.

Я вернула внимание Колесникову и поняла, что он уже очень близко. Правая его рука поднялась, а в следующую секунду я почувствовала, как широкая ладонь легла мне на затылок. Он притянул меня к себе, мягко приобнял за талию свободной рукой, а затем его губы жестко накрыли мои.

Я опешила.

Я не была к такому готова и не предполагала, что нечто подобное может со мной случиться.

Всё, что я успела сделать — возмущенно вздохнуть, а затем замереть.

Я оказалась обезоружена и совершенно растеряна. Звуки и голоса вокруг резко исчезли. Меня будто выкинуло в вакуум, где нет ни воздуха, ни возможности пошевелиться.

Первое касание губ парня вышло грубым, навязчивым. Я почувствовала легкий укол щетины. Но затем, словно что-то поняв в моём поведении, Вадим стал нежнее, его губы мягче.

Я поддалась, прикрыла глаза и расслабила губы.

Вадим ласково захватил своими губами мою нижнюю, слегка провёл по ней кончиком языка и отпустил. То же самое повторил с верхней, а затем отстранился.

Вкус мятной жвачки задел мои рецепторы. Поджав губы, я открыла глаза и тут же наткнулся на разомлевший взгляд Вадима, который продолжал удерживать меня в своих руках.

Люди вокруг улюлюкали, хихикали, шептались, кто-то даже потребовал добавки до «18+».

— Скажи мне что-то из-за чего я не отдавлю тебе яйца прямо сейчас, — шепнула я. При этом я аккуратно отталкивала от себя Вадима, чтобы он понял, что с близостью он уже переборщил.

— Я хотел показать одной дуре, что у меня всё серьёзно, — с нарочитой улыбкой ответил Вадим, но в его глазах отчетливо читалась всё ещё никуда не ушедшая злость.

— Которой дуре? — усмехнулась я и окончательно убрала от себя руки Колесникова.

Парень хохотнул. В этот раз его улыбка была настоящей.

— Тебя я дурой не считаю.

— Охотно верю, — я оперлась задницей о подоконник и скрестила руки на груди. Мельком посмотрела туда, где минутой ранее стояли Одинцов и Милана, но увидела лишь Милану.

По её раскрасневшимся щекам текли крупные слёзы. Будто она увидела не поцелуй, а казнь котёнка. Она так сильно сжимала ремешки сумочки, что у неё побелели пальцы. Её трясло, губы дрожали, а затем она сорвалась с места и, издав громкий всхлип, разлетевшийся на весь коридор, убежала по лестнице вниз к гардеробу.

Я почувствовала себя свиньёй. Аморальным животным без стыда и совести. Чувство вины грязной липкой субстанцией растекалось по коже и дарило ощущение, что от этого я не отмоюсь.

Весело было только толпе зевак, которые наблюдали за развернувшейся сценой, как за незатейливым сериалом без смысловой нагрузки.

— Сходим куда-нибудь после пар? — спросил Колесников.

Он реально не замечает, как на нас все пялятся или только делает вид?

Пока я чувствую себя лягушкой, которую препарирует толпа, он ведет совершенно будничные разговоры.

— Я работаю, — ответила я тут же. И, стараясь скрыть раздражение, с неким подобием улыбки добавила. — Давай, это обсудим позже. Не сейчас.

— Понял, — вздохнул Вадим и, подмигнув мне, как Казанова, от которого у меня должны течь не только слюни, пошёл дальше по коридору, получая одобрительные хлопки по спине и плечам от парней.

Я вырву ему кадык. Позже. Не при зрителях.

— Ладно. Признаю́, - мечтательно выдохнула стоящая всё это время рядом со мной Вика. — После того, что он только что сделал, даже я готова ему всё простить.

— Перестань, — я раздраженно повела плечами и, наконец, смогла позволить себе расслабиться, когда толпа зрителей начала расходиться.

— Не, серьёзно! — не унималась Вика. — Как он красиво тебя поцеловал. А как нежно… М-м-м… А как обнимал! Будто ты куколка хрустальная… — мечтательно зажмурилась она.

Может, я почувствовала бы этот поцелуй именно так, как он выглядел для других, не знай, что я нахожусь в центре всеобщего внимания.

Свой первый поцелуй я представляла совершенно иначе, и он точно не должен был служить показательным выступлением для кого-то.

Все пары я просидела, как пришибленная. Я прокручивала в голове каждую секунду того, что произошло до поцелуя, во время и после. И злилась. Весь день в учебных коридорах я была главной звездой. Вокруг меня шептались, хихикали, неизвестные парни вдруг тоже решили обратить на меня внимание, в шутливой форме приглашая на свидания.

Теперь прятаться, как раньше, не получится. Меня увидели и запомнили. Из-за Колесникова я — новость номер один на сегодня и, наверное, ещё на несколько ближайших дней.

В конце пар мне пришло смс от Колесникова. Я даже не стала его открывать и читать. Снесла строчку, не глядя. Мне нужно успокоиться и всё переварить без него.

Выйдя на крыльцо универа, я полной грудью вдохнула последнего дня февраля. Так-то лучше…

Краем уха услышала, как кто-то назвал имя и отчество Одинцова. Опустила взгляд и увидела препода у его машины. С закатанными рукавами светлой рубашки, под холодным ветром без куртки, он менял колесо своей машины. Я не знаю, откручивал он или уже прикручивал колесо, но, когда он выпрямился, чтобы посмотреть на результат своей работы, на его рубашке в районе живота я увидела небольшие красные следы. Будто кровь.

Внутри меня что-то остановилось, похолодело и будто упало.

Я смотрела на него и не знала, как подойти, чтобы поинтересоваться, что с ним, и предложить свою помощь. У Одинцова это всё выходило легко и ненавязчиво, а я, стоя от него на расстоянии в сто метров, уже чувствую себя так, будто навязываюсь. Хотя я просто смотрю.

Я же могу просто подойти и чисто по-человечески поинтересоваться, что у него произошло?