Кулл беглец из Атлантиды - Роберт Ирвин Говард
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Горон повернулся к распростертому юноше.
“Далгар! Он мертв?”
“Близок к этому”, - прорычал жилистый пикт, который все еще работал над ним. “Но он из стали и китового уса; при любой осторожности он должен выжить”.
“Он пришел сюда, чтобы встретиться с вашей дочерью и сбежать с ней”, - сказал Кулл, в то время как Делкартес опустила голову. “Он пробрался сквозь кусты и увидел, как я сражаюсь за свою жизнь и за ее, на вершине вон той лестницы. Он мог сбежать. Ничто не преграждало ему путь. Но он взобрался на отвесную стену навстречу верной смерти, как казалось тогда, и сражался на моей стороне так весело, как никогда не ездил верхом на пир – он даже не мой подданный по рождению.”
Руки Горона сжимались и разжимались. Его глаза загорелись и смягчились, когда он посмотрел на свою дочь.
“Делкартес”, - мягко сказал он, привлекая девушку к себе в укрытие своей закованной в сталь рукой. “Ты все еще хочешь выйти замуж за этого дикого безрассудного юношу?”
Ее глаза говорили достаточно красноречиво.
Говорил Кулл: “Возьмите его осторожно; отнесите во дворец; у него будет самое лучшее–”
Горон вмешался: “Сир, если я могу попросить – пусть его доставят в мой замок. Там лучшие врачи будут ухаживать за ним, и после его выздоровления – что ж, если на то будет ваше королевское соизволение, не могли бы мы отпраздновать это событие свадьбой?”
Делкарт закричала от радости, захлопала в ладоши, поцеловала своего отца и Кулла и вихрем понеслась к Далгару.
Горон мягко улыбнулся, его аристократическое лицо осветилось.
“Из ночи крови и ужаса рождаются радость и счастье”.
Король варваров ухмыльнулся и вскинул на плечо свой покрытый пятнами и зазубринами топор.
“Такова жизнь, граф; проклятие одного человека - блаженство другого”.
Король и Дуб
Король и Дуб
До того, как тени убили солнце, воздушные змеи парили свободно,
И Кулл поехал по лесной дороге, держа свой красный меч на колене;
И ветры шептали по всему миру: “Король Кулл едет к морю”.
Багровое солнце погасло в море, упали длинные серые тени;
Луна взошла подобно серебряному черепу, сотворившему заклинание демона,
Ибо в его свете огромные деревья вставали, как призраки из Ада.
В призрачном свете деревья встали, нечеловеческие монстры потускнели;
Кулл считал каждый ствол живой формой, каждую ветвь - узловатой конечностью,
И странные бессмертные злые глаза ужасающе сверкнули на него.
Ветви извивались, как узловатые змеи, они бились в ночи,
И один огромный дуб с жесткими покачиваниями, ужасающий на вид,
Вырвал его корни и преградил ему путь, мрачный в призрачном свете.
Они сцепились на лесной дороге, король и ужасный дуб;
Его огромные конечности согнули его в своей хватке, но так и не было произнесено ни слова;
И бесполезный в его железной руке колющий кинжал сломался.
И сквозь раскачивающиеся чудовищные деревья пел неясный припев
Таящий в себе два миллиона лет зла, ненависти и боли:
“Мы были лордами до появления человека и будем лордами снова”.
Кулл почувствовал империю, странную и древнюю, которая склонилась перед продвижением человека
Как королевства травяных клинков склоняются перед марширующими муравьями,
И ужас охватил его; на рассвете, как человека, находящегося в трансе
Окровавленными руками он боролся с неподвижным и безмолвным деревом;
Словно от кошмарного сна он проснулся; ветер пронесся по листву
И Кулл из высшей Атлантиды бесшумно направился к морю.
Короли ночи
Короли ночи
Цезарь развалился на своем троне из слоновой кости–
Его железные легионы пришли
Свергнуть короля в неизвестной стране,
И раса без названия.
–Песнь о Бране
Кинжал сверкнул вниз. Резкий крик оборвался вздохом. Тело на грубом алтаре конвульсивно дернулось и замерло. Зазубренное кремневое лезвие рассекло окровавленную грудь, и тонкие костлявые пальцы, жутко раскрашенные, вырвали все еще дергающееся сердце. Под спутанными белыми бровями острые глаза сверкали со свирепой интенсивностью.
Помимо убийцы, четверо мужчин стояли вокруг груд грубых камней, которые образовывали алтарь Бога Теней. Один был среднего роста, гибкого телосложения, скудно одетый, чьи черные волосы были перехвачены узкой железной лентой, в центре которой поблескивал единственный красный драгоценный камень. Из остальных двое были темными, как и первый. Но там, где он был гибким, они были коренастыми и уродливыми, с узловатыми конечностями и спутанными волосами, падающими на покатые брови. Его лицо выражало интеллект и непреклонную волю; у них же была просто звериная свирепость. Четвертый человек имел мало общего с остальными. Почти на голову выше, хотя его волосы были черными, как у них, кожа сравнительно светлой, и он был сероглазым. Он наблюдал за происходящим без особой благосклонности.
И, по правде говоря, Кормак Коннахтский чувствовал себя не в своей тарелке. У друидов его родного острова Эрин были странные темные обряды поклонения, но ничего подобного. Темные деревья окружали эту мрачную сцену, освещенную единственным факелом. В ветвях стонал жуткий ночной ветер. Кормак был один среди людей незнакомой расы, и он только что видел, как сердце человека вырвали из его все еще пульсирующего тела. Теперь древний жрец, который едва ли походил на человека, пристально смотрел на пульсирующую вещь. Кормак вздрогнул, взглянув на того, кто носил камень. Верил ли Бран Мак Морн, король пиктов, что этот седобородый старый мясник мог предсказывать события, сканируя кровоточащее человеческое сердце? Темные глаза короля были непроницаемы. В этом человеке были странные глубины, которые Кормак не мог постичь, как и любой другой человек.
“Знамения хороши!” - дико воскликнул жрец, обращаясь больше к двум вождям, чем к Брану. “Здесь, в бьющемся сердце плененного римлянина, я читаю– "Поражение оружию Рима! Триумф сынов вереска!”
Двое дикарей что-то бормотали себе под нос, их свирепые глаза пылали.
“Идите и готовьте свои кланы к битве”, - сказал король, и они заковыляли прочь обезьяноподобной походкой, свойственной таким низкорослым гигантам. Не обращая больше внимания на священника, который осматривал ужасные руины на алтаре, Бран поманил Кормака. Гаэль с готовностью последовал за
