Девятое имя Кардинены - Татьяна Мудрая

Кардинена вместо плаща завертывалась в кобеняк — худела, мерзла, но упорно обтиралась снегом по утрам. Кашель вновь открылся, несильный, но хлесткий и болезненный. Однако глаза смотрели с веселой яростью, и лицо стало понемногу оттаивать. Победа покупалась малой кровью с обеих сторон. Сыграл роль точный военный расчет и психологический фактор: снаряды Армора были с подпиленными стабилизаторами и выли, как грешники в аду, но взрывчатки и разрушений было немного.

Наконец город выкинул белый флаг.

Ратуша, где должны были подписывать условия сдачи, была за крепостной стеной. Войска Та-Эль Кардинены, последний раз ночевавшие вне города, в боевых порядках, входили в город по всем большим улицам и мостам: сабельники Кертсера в тафьях и халатах, с карабинами за спиной, конные бойцы Нойи Ланки с автоматами поперек груди или — офицеры — с пистолетом на правом и шпагой на левом боку. Минометчики и обозные. Тяжелая артиллерия Армора оставалась на горных склонах.

У стены Кремника Та-Эль и Нойи спешились. Керт вообще отказался от чести присутствовать на подписании: дальше хозяевами были пока кэланги.

— Марэм-ини со свитою давно изволили прибыть? — шелковым голосом осведомился у охраны Нойи.

Он-то знал, что приезжие еще с вечера заняли лучшие городские особняки.

— Давно — и ждут. Вас только и ждут.

Оба чинно поднялись по лестнице розоватого мрамора: в белой парадной форме, начищенных сапогах с крагами, алые плащи — не суконные, но бархатные. Запах одеколона и мятных леденцов с успехом перебивал ароматы лошадиного пота и табака.

В огромном зале с дубовых потолочных балок, что еле маячили в тумане, свисали длинные цветные стяги с гербами и эмблемами. Стол был необъятен, и люди, обступившие его зеленое сукно, казались мельче игральных фишек. Слева — наши, отмечала про себя ина Та-Эль. Марэм-ини: добрые маслянистые глаза (зеленое яблоко с косточками, взятое в поперечном разрезе) и нос дулей. Утонченный военспец Рони Ди с его дежурным мальчишеским обаянием. Генерал-лейтенант от пехоты Маллор: громоздкий как комод, и весь в поперечинах — погоны, орденские планки, полосатый пояс на кителе. А выражение лица — ну совершенно деревянное.

Справа — кэланги, «бурые». Эйтельред вовремя закатился в мир иной, не доживши до этакого срама. Впрочем, его бы здесь и не стояло: никто бы здесь при нем не стоял. Вот Роналт Антис, тощий, с унылой физиономией Дона Алонсо Кихано; капитаны Тейнрелл и Габрелл рифмуются не только прозваниями, но и как бы роскошным фамильным оружием, клинки и, ручаюсь, ножны почти одинаковы. А вот незнакомый штатский: молодой, но череп уже будто лакированный, небольшой рот с презрительной улыбкой и удлиненные, как лист ивы, глаза. Мама моя, как все они приоделись-то, кольцами, булавками и цепочками прямо унизаны.

— Приветствуем генерал-майора, — поклонился Марэм. — Мы, собственно, уже пришли к соглашению, которое зафиксировано и подписано в трех экземплярах, с одним из коих вы можете ознакомиться. Мы небезосновательно полагаем, что вы воспримете его с удовлетворением.

— Уважаемый маршал-генералиссимус! Вам не трудно будет передать суть этого соглашения в простых словах, а то мой сотоварищ Нойи Ланки — человек темный?

— Безоговорочная капитуляция экс-правительственных войск.

— Безоговорочная? Это что за новомодный монстр к нам из Европы пожаловал? Нойи, приятель, оно, по-моему, так: сначала кэланги нам сдаются, а потом им можно приказать пройтись по улицам голышом и соборно поперевешать один другого, а они и пикнуть не будут иметь права. Тебе такое по душе?

— Не слишком-то, ина Та-Эль. А ля гер ком а ля гер, конечно, только мы вроде бы насчет мирного времени договариваемся.

— Неприкосновенность личного имущества и знаков воинских отличий для тех, кто пожелает эмигрировать в страну Эро или в Великобританию на наших транспортах.

— Личное имущество на них богатое, сразу видно. Вот зачем его топить в океане или дарить пустынному хану ханов, хоть убей не пойму, — отозвалась Та-Эль.

— И я тоже, — подтвердил Нойи. — Капитуляция-то беспортошная… тьфу, безоговорочная. Всё имеем забрать себе.

— Далее. На город налагается контрибуция…

— А какой, собственно, смысл? Разве он и так не наш со всеми потрохами? — удивилась Кардинена.

— Да постой, не перебивай, генерал, — вмешался Нойи. — Контрибуция нам ближе к телу, чем всякие экивоки. Сколько нам за работу причитается, Марэм-ини — прости, звание твое никак в меня не вмещается?

— Ине Кардинене за то, что взяла город на шпагу, — десятая часть от уже собранного нашими агентами обложения, что составляет девять и пять десятых миллиона золотом в движимом имуществе, — невозмутимо просчитал Марэм.

— Вот это да, мон женераль. Умение тут не наше, а в самом деле, маршальское. Одну-единственную ночку только и имели для работы, а скажи на милость. Это ломом или ювелирными изделиями, Марэм-ини?

— Постой, полковник. Достопочтеннейший маршал! Девять лимонов с хвостом — это моим людям или лично мне? Ах, людям и без этого жалованье идет… Вот что. Всадникам моим и артиллеристам этого мало, мне самой — вообще не в кайф. Десятина, которую я с вас взимаю — плата за кровь. А за штурм большого и стратегически важного населенного пункта полководцу и его армии отдают город на три дня и уже после того считают, что там осталось для дальнейших выплат из движимости и недвижимости, золотых, алмазных и банковских фондов, съестных припасов, винных запасов и женской чистоты и невинности.

Она уселась покрепче. Нойи стал за спинкой.

— Ина Кардинена, вы забываетесь и превышаете полномочия.

— Посмотрите наш древний воинский кодекс. Его еще не удосужились отменить, ибо легче приписать к нему некую чушь вроде безоговорочной капитуляции, чем осовременить весь документ. Отменить и написать новый, как вы это сделали с земельным, купеческим и вотчинным, кишка оказалась тонка. Ну а самый главный мой аргумент — вот. Армия уже в городе, а лучшие в Динане дальнобойные орудия — еще нет. Влепить пару-тройку снарядов в ратушу или куда-нибудь еще им ничего не стоит, даже прицел не понадобится менять.

Она протянула руку к договору.

— Давайте. Все три чистовых экземпляра этого документа. Черновик не надо, пригодится вам для отчетности.

— Вы что, переписать его намерены?

— Естественно. Не брать же мне вас за горло, будто я кондотьер какой-нибудь? Положено обосновать всё юридически. Значит, так. Где секретарь, который это всё писал?

— Такие обязанности при господине Роналте исполняю я, но я не секретарь, а скорее референт, — отозвался штатский.

— Вот как? Отлично. Вот вам идеи для того, чтобы их развить. Те девять с половиной миллионов, которые мои конники уже переадресовали себе явочным порядком, они отдают на возмещение убытков, причиненных Вечному Городу нашими штурмовыми действиями. Прочие девять десятых, экспроприированных из Центрального Лэнского банка и прочих мест внутренними войсками Марэма-ини, уедут под их и нашей охраной в Ставку. Это к частной собственности не относится, как я понимаю. Личные вклады эмигрировали еще до войны и осады. Впрочем, реставрационные работы будут не так уж и дорогостоящи. Главнейшие архитектурные памятники вроде не пострадали, Роналт-ини?

— Далее. В Лэне, который получит статус вольного города наподобие Гонконга и Триеста прошлых времен, учреждается паритетное двоевластие. Военный комендант и командующий армейскими подразделениями назначается правительством Эдина. Я предлагаю моего Армора, пусть грехи замаливает, чиня им же разрушенное. Мэр, которому подвластны полиция и отряды местной самообороны, выбирается открытым голосованием из кэлангов… простите, кадров господина Роналта. Естественно, не из тех, кто запятнал себя во времена диктатора или более поздние. Однако я думаю, что военным преступникам нормальные люди, коих здесь большинство, не симпатизируют… Ну, а если при этих условиях кто-либо из господ проигравших захочет удалиться из государства Динан, ему может быть выплачено пособие из фонда восстановления города — буде там что-то останется. Всё. Прошу вас, придайте этому надлежащую форму, уважаемый… э…

— Карен Лино, — представил его Роналт. — Мой личный конфидент и кстати, человек весьма знающий, популярный в широких кругах и намеревающийся, особенно после ваших слов, баллотироваться на пост мэра.

— Прекрасно. Вы медлить не любите, господин Карен Абд-Мутакяббир ибн… Особенно когда надо помочь частным порядком и среди ночной темноты и непогоды.

— Да, вы меня тоже узнали, хотя знакомство было полудетским, — проговорил он вполголоса. — И вы, и я тогда только учились в школе.

— Школа была, однако, своеобразная, — шепотом рассмеялась она. — Названная в честь венца Христова.