И тогда я ее убила - Барелли Натали

Я внимательнее вглядываюсь в листы бумаги, быстро просматриваю всю стопку. От того, что я вижу, ум заходит за разум: какие-то технические графики, секторные диаграммы, таблицы с бесконечными числами. Потом я нахожу резюмирующий раздел: «Применение описанной модели прогнозирования дало неубедительные результаты во всех подмножествах данных [1971–1980], [1981–1990], [1991–2000], [2001–2010], [2011–2015]».

И дальше в том же духе. Для меня это просто китайская грамота, однако я не тороплюсь. Что-то тут должно быть важное, раз Джим отвалил за конверты такие деньги — все мои деньги! — поэтому я продолжаю чтение: «В результате эмпирического анализа данных по семи странам ОЭСР[6] с использованием переменных, подробно описанных в Приложении 3, рассматриваемая экономическая модель не дает достаточно убедительных результатов, чтобы считаться жизнеспособной».

Я перечитываю предложение снова, с самого начала, второй раз, потом третий. Потом читаю его еще разок, просто для полной ясности. Опять листаю страницы, проглядываю определенные разделы, которые теперь стали чуть понятнее, возвращаюсь к резюме и вникаю в каждое слово; изучаю таблицы и графики, сверяю реальные результаты с теми, что предполагает экономическая модель Джима, призванная «изменить мир, каким мы его знаем».

Сомнений больше нет, все ясно. Я поняла, в чем тут суть. И улыбаюсь. Потом улыбка делается шире, а потом я уже смеюсь, хохочу во все горло, по лицу у меня текут слезы — и сейчас, в кои-то веки, это не слезы горя.

ГЛАВА 38

Джим явно не успел оповестить всех и каждого, что уходит из семьи, потому что, когда я появляюсь в холле «Форума миллениум», Дженни приветствует меня улыбкой и словами:

— Как поживаете, миссис Ферн? Рада снова вас видеть.

Не знаю уж, сарказм это или простая вежливость, но у меня такое замечательное настроение, что даже разбираться не хочется. Мне не жаль времени поболтать с ней о том о сем, а потом я пружинистым шагом поднимаюсь к кабинету Джима с пухлым конвертом в руке.

— Что ты тут делаешь? — рявкает мой муж.

Он стоит у письменного стола в пальто и производит впечатление человека, который только что вошел и уже чем-то недоволен. Рука его лежит на трубке телефона.

— Элисон звонишь? Не утруждайся. Считай меня своей личной службой доставки. — Я тяжело шлепаюсь в кресло напротив. — Вымоталась я. Ну и денек! А еще ведь только утро, представляешь?

Он не злится, я по глазам вижу: Джим в замешательстве, сквозь которое едва пробивается слабенький росток страха.

— Эмма, тебе нечего тут делать, я занят. Если хочешь что-то обсудить, назначь встречу, ладно? А еще лучше — свяжись с моим адвокатом.

Я благосклонно ему улыбаюсь.

— Конечно, дорогой, понимаю, но дело не займет много времени.

— Что тебе надо?

— У тебя ничего не пропадало? — Я с размаху шлепаю на стол конверт.

Джим берет его в руки.

— Что это?

— А я-то тоже молодец, считала тебя умнейшим человеком на свете. Боже, как вспомню, прямо смех разбирает! — И я действительно смеюсь. От души.

Он просматривает бумаги.

— Где ты их взяла?

— А ты, значит, все это время ходил такой высокомерный, гения из себя изображал, заставлял меня чувствовать себя так, будто я тебе не ровня — ну конечно, простая продавщица, как ты меня однажды назвал. Хотя нет, погоди, даже номинантка премии Пултона и автор бестселлера для тебя все равно недостаточно хороша. Бедная я, бедная, даже в подметки не гожусь тебе, мой гениальный муж!

Я качаю головой и смеюсь. Мне очень весело, а вот Джиму, похоже, нет, потому что он вдруг сильно побледнел.

— И все эти годы ты просто-напросто мошенничал. Исключительно ради денег, как и все остальные. — Я наклоняюсь вперед и ставлю локти на письменный стол Джима. — Что о тебе теперь станут думать, Джим? Твои спонсоры, твои клиенты? Когда узнают, что твое исследование — фальшивка! Что их надули! Что твоя раскрутецкая докторская диссертация, которая сделала тебя знаменитым и дала тебе все это, — я обвожу взглядом кабинет, — лишь пустышка. И что счастливое будущее, которые ты всем наобещал, никогда не наступит. Ну ей-богу, разве можно проанализировать прошлое и изобрести волшебную формулу для будущего, чтобы все мы в нем стали счастливыми обладателями работы, собственности, получали медицинское обслуживание и все такое, тра-ля-ля, да только, вот засада, не работает она, формула эта.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь.

— Думаю, что как раз понимаю. Все данные тут. — Я похлопываю по конверту на столе. — Хотя нет, погоди, не все. Тут только малая часть. Остальное у меня. Но, думаю, тебе все равно даже не надо их просматривать, ведь это твое исследование, верно? Ты его и так наизусть знаешь. И знаешь, что там цифры не сходятся и данные липовые.

— Где ты это взяла, Эмма?

— Тебе отлично известно где. И незачем так на меня смотреть. Я просто постаралась помочь, избавить тебя от лишних поездок. Элисон была мне благодарна. И просила передать, чтобы ты не беспокоился: дальше нее секрет не пойдет. Условия сделки она выполнит, и, Джим, чисто между нами, я думаю, она понимает, что выбора у нее нет. Так что не беспокойся. Если она начнет забивать этим свою хорошенькую головку, я с ней разберусь. Похоже, у меня появился настоящий талант разбираться с людьми.

Не похоже, чтобы мои слова принесли ему облегчение.

— А еще она просила передать… как же она сформулировала? Ах да: «Удачи ему». Точно не уверена, но если мне будет позволено сделать сумасшедшее предположение, я скажу, что речь вот о чем: удачи в применении модели, или как ты там ее называешь, и в получении результатов, о которых ты раструбил на весь свет. Но мне кажется, она к тебе слишком жестока. Уверена, ты близок к победе, ведь правда? Ну, надеюсь, что правда, потому что иначе ты, любовь моя, просто мошенник, каких поискать. Хотя за нахальство тебе надо пять с плюсом поставить.

— Ты сама не знаешь, что ты несешь. Эти цифры, — он хлопает ладонью по вееру листов на столе, — уже устарели. Я с тех пор внес уточнения и во всем разобрался, так что они ничего не значат.

— Понятно. Выходит, ты отдал ей миллион долларов… за что? Нет, не говори, дай угадаю. Чтобы она могла продолжить обучение? И между нами, оно ей не повредит. Нет? О’кей, погоди-ка, или ты отдал ей миллион, потому что… хм, почему же? Она была твоей студенткой и участвовала в изысканиях, точно? Тут так и написано, — я тычу пальцем в бумаги. — Она не хуже тебя знала, что твои исследования — чушь собачья. Элисон вовсе не пыталась устроиться на работу, верно? Она тебя шантажировала, потому что у тебя нет никакой модели, или как ты там называешь свою волшебную формулу? Больше похоже на волшебные грибочки! Ты ее просто сочинил! Или лучше сказать «сфабриковал»?

— Замолчи, Эмма! Чего ты орешь?

— Разве? Ну извини, виновато возбуждение, и я двое суток не спала, можешь поверить? Нет, правда, прикорнула немного на полу в прихожей, когда ты ушел, но, пожалуй, это не считается. Поэтому я несколько в растрепанных чувствах, знаешь ли. Ну да ладно. О чем бишь мы?

— Что ты собираешься делать?

— Ничего, Джим.

— Не верю.

— Да ладно, какая жена пойдет против мужа? Ты что, всерьез считаешь, будто я так с тобой поступлю? Унижу тебя? Разоблачу? Уничтожу? Ведь тебе бы больше никогда в жизни не дали работы, Джим. Ты стал бы оболочкой человека, когда-то подававшего большие надежды, и клянчил бы милостыню на улицах. Нет, конечно же, такого не будет. Я тебя люблю, что тебе прекрасно известно. Это будет наш маленький секрет. Но, по-моему, тогда тебе следует вернуться домой, правда ведь?

— Ну ты и стерва! — Он громко хлопает по столешнице ладонью. — Ты не можешь так поступить! Чего ты хочешь? Получить обратно свои деньги? Ты их получишь!

— И кто теперь орет, Джим?

Едва я успеваю это сказать, дверь открывается и заходит Кэрол. Глаза у нее огромные.