«Если», 2001 № 7 - Журнал «Если»

— Что-то случилось? — спросил он.

Она не стала тратить время зря.

— Я знаю, что ты причинил вред моей Цитадели по невежеству. Но пойми, Джеремия, наказанием коубейскому калани за такое преступление была бы тюрьма.

Он уставился на нее.

— О чем ты говоришь?

— О твоей Клятве. И Эйзе.

Значит, так! Кто-то узнал, что в последние дни во время пробежек он разговаривал со стражницей.

— Мне жаль, что ты огорчена, но ведь Клятвы по своей воле я не давал. Кроме того, мы с Эйзой просто несколько раз дружески поболтали.

— Дружески? — ее голос стал ледяным.

Он моментально понял причину ее гнева. Видимо, не только Эйза неверно истолковала его естественное желание поговорить.

— Мы разговаривали, и ничего больше.

Она откинула со лба выбившиеся пряди.

— Правда?

— Конечно. Неужели ты так плохо меня знаешь, что сомневаешься в моих словах?

Облегчение, которое взяло верх над сдержанностью, озарило ее лицо и сказало ему больше любых слов. Почти обычным голосом она произнесла:

— Кев и Сейвин уже несколько дней назад заподозрили, что вы общаетесь, но не решались высказать свои догадки вслух. Ведь это очень серьезное обвинение, — она покачала головой. — У меня были все основания доверять Эйзе. Несколько лет назад она разоблачила намерение Бавии внедрить шпиона в мою Каланию. Но теперь я понимаю: все было подстроено, чтобы Эйза втерлась ко мне в доверие.

Ему не верилось. Эйза использовала его! Хотя охранница казалась ему колючей, он надеялся, что она поможет ему бежать. И ей как будто нравилось болтать с ним. В обществе сдержанных калани Вьясы (а по вечерам — его еще более сдержанной жены) он истосковался по непринужденному общению. В конце концов он сказал:

— Клятва калани обрекает на одиночество.

Она вглядывалась в его лицо.

— Я думала… ты казался счастливым.

— Иногда так и было. — Ему хотелось обнять ее, сказать, как дороги ему их ночи, однако он удержался, памятуя о ее холодной натуре. — Но затворничество, ограничения… к ним я никогда не привыкну.

Она глубоко вздохнула, всколыхнув прядь, вившуюся у ее щеки.

— Джеремия, я понимаю. Но если ты не в силах соблюдать Клятву, тебе нельзя будет жить в Калании, играть в Игру с остальными. Тебя придется перевести в изолированные апартаменты. Любое воздействие со стороны меняет твои построения. Как калани ты властвуешь над костями. Все, что воздействует на тебя, воздействует на Игру, а тем самым на Вьясу.

Он помотал головой.

— Я просто не могу понять, каким образом мои разговоры с Эйзой повлияют на порядок вещей.

— Потому-то она и нацелилась на тебя.

Халь коснулась его плеча. Но тут же к ней вернулась сдержанность, и она отдернула руку, вновь воздвигнув невидимую стену, которая разделяла их почти всегда.

— Эйза никогда не посмела бы заговорить с коубейским калани, — продолжала Халь. — Она выбрала единственного, кто был уязвим. Она нарочно внушила тебе, будто мы не умеем пользоваться новыми компьютерами. И все это через твои кости оказалось в Игре Калании, а затем в моей, и поступило дальше в общую «паутину». Ее построения были очень пригашенными, но повторения Снаружи сильно их преувеличили. — Она помолчала. — А еще Эйза выведала у тебя информацию, например, о сколианцах. Все это предательница передала Бавии, обеспечив ей преимущество над Вьясой.

Он только помотал головой, словно получив удар в солнечное сплетение.

Халь сказала тихо:

— Я боялась, что ты решил навредить Вьясе, чтобы нанести удар мне.

— Зачем? — Он был удивлен. — Ведь я же не получил бы свободы.

— Да. Но ты отомстил бы.

Ему стало неуютно при мысли, что, по ее мнению, он способен действовать, подчиняясь злобе. Он всегда руководствовался простейшим принципом — не причинять вреда другим. Это не всегда получалось, да и его побуждения бывали недостаточно ясными, однако он старался следовать ему, как мог.

— Я бы никогда не причинил вреда моей жене. Или Вьясе. Люди здесь ничего плохого мне не делали. Я бы стал нравиться себе еще меньше, причини я им какое-нибудь зло.

Она как будто смягчилась.

— Если бы мы все были такими уравновешенными!

— Я часто жалею, что родился таким, — сказал он с горечью.

— Со временем ты свыкнешься с нашими обычаями.

— Каким образом? — он различил у себя в голосе предательскую тоску. — Как может кто-нибудь свыкнуться с полной изоляцией?

Взгляни на Хевтара. Разве это жизнь для четырнадцатилетнего мальчика?

Халь вся подобралась.

— Хевтар несчастен? Ты замечал что-нибудь?

— Да нет. — Ее растерянность удивила его. — Он выглядит вполне довольным. Пока не видит меня, — сухо добавил Джеремия.

Халь вздохнула.

— Не суди его слишком строго. Он ведь предан своему отцу. Со временем он преодолеет свое предубеждение против тебя.

Джеремия не понял, почему Хевтар видит в нем угрозу для своего отца. В Игре никто не мог сравниться с Кевом, и уж тем более новичок.

— Когда я вижу Кева и Хевтара вместе, то чувствую, как мне не хватает моих родных.

На лице женщины появилось странное выражение, словно чужак вынуждал ее принять решение, которого она предпочла бы избежать.

— В чем дело? — спросил он.

Она откинула волосы со лба, затем отошла к письменому столу и нажала на панель. Из выдвинувшегося ящика она вынула серебряный диск.

— Он прибыл в звездопорт восемь дней назад. Директор Дала переслала его мне.

У Джеремии заколотилось сердце. Не думая о том, как может отнестись к его движению жена, он подбежал к столу и потянулся за диском.

Халь отвела свою руку.

— Твоя Клятва!

Его охватило неистовое желание услышать то, что было на диске. Кто его послал? Его родные? Может, ему удастся вырвать диск? Конечно, она выше и сильнее, но у него есть преимущество в быстроте.

«Остынь!» — приказал он себе. Тут же явятся стражницы и свалят его с ног. А что тогда? Он предпочел вариант, который не настраивал Халь против него.

— Но зачем тогда ты показала его мне?

— Трудно решить, как следует поступить, — сказала она, поколебавшись.

— Если я его прослушаю, это никак не подействует на мои построения. Все равно мое желание вернуться домой запечатлено в каждой сыгранной мной партии.

К его удивлению, она не стала возражать.

— Знаю. Я стараюсь это приглушать, но полностью изъять то, что ты чувствуешь, не могу. И твое желание известно во всех Двенадцати Цитаделях.

— И в результате ослабляет твою Цитадель?