Охота на пиранью - Александр Бушков

Ольгины часы коротко пискнули.

— сколько там? — поинтересовался он.

— Полночь. Самое время, чтобы какой-нибудь призрак из глубины притащился. — Ольга, упорно не глядя на него, вновь дернула Вику за волосы: — Да не переживай… сестричка. Мужик наш нас обязательно вытащит, он такой… Лишь бы мы не скулили. Вытащишь, вождь?

— Ага, — сказал Мазур, вытирая жирные руки о многострадальные штаны, уже зиявшие кое-где мелкими прорехами. — Нам бы еще иголку с ниткой, совсем печалей не знали б. А то вы скоро в натуральных амазонок превратитесь, наяды и дриады, да и я на манер Маугли смотреться буду… Олечка, расскажи сказку на сон грядущий. Что-нибудь искусствоведческое? Хоть коротенькое. Просто жажду услышать что-то искусствоведческое, не имеющее отношения к дикому лесу…

Мечтательно прищурившись, глядя в потолок, Ольга напевно продекламировала:

— Томас Чиппендейл, знаменитейший мастер мебели, свои собственные идеи соединял с образцами французского и восточного искусства, вдохновлялся и английской поздней готикой, и рокайлем… — и вздохнула. — Не могу, язык не поворачивается. Как-то и не верится сейчас, что все это где-то есть — музеи, фонтаны, Констебль с Рубенсом… По-моему, я лес и на картинах видеть не смогу…

Глава шестнадцатая

Она ушла

Неглубокую речку шириной метров семьдесят пришлось переходить вброд, раздевшись догола, держа над головой пожитки. На середине вода поднялась Мазуру до груди — женщинам, соответственно, чуть не по шейку. Хорошо еще, течение было неспешное, ленивое, и вода особенно не напирала — но все равно его амазонкам приходилось туговато: поклажи мало, однако она неудобная, в узел связать нечем, лиан тут не водится… Одна рука у него была занята автоматом, другой держал одежду, полурассыпавшийся ком, а кроссовки связал шнурками и шнурки намертво зажал в зубах. То и дело оглядываясь, покрикивал:

— Медленнее, девочки, куда спешить…

Сам, однако, торопился: сейчас они были легкой добычей, следовало поскорее оказаться на том берегу. А берег крутой, чтоб его… Мазур зашвырнул на берег одежду и кроссовки, ухватился левой за свисавшие прочные корни, прыгнул и, не озаботившись одеванием, встал на кромке с автоматом на плече. Ольга, раздвигая грудью воду, шла к нему. Вика, отстав метров на десять, вдруг неловко затопталась, уже поднявшись из речки по пояс, дернулась вслед за поплывшими по течению кроссовками.

— Давай на берег! — прикрикнул Мазур. — Мясо держи, шмотки!

Положил автомат и «щучкой» прыгнул в воду. Быстро поплыл вслед за потрепанной обувкой, по старому навыку — без малейшего плеска, еще успев подумать: «Ну и задачка для крутого Ихтиандра, дамские чоботы на мелководье ловить, да пресном вдобавок…»

Подплывая к берегу, заметил в тайге шевеление. Приподнявшись из воды, крикнул:

— стойте спокойно! смотрите, что за спиной!

Обнаженные амазонки повернулись и замерли — совсем недалеко на берег вышел высоченный лось, так что женщины оказались меж ним и Мазуром. Мазур поплыл что есть мочи, уже не заботясь о красоте стиля, вздымая брызги. Животина эта может так звездануть копытом, что костей не соберешь…

Выбросил обутки на берег к ногам Вики, торопливо нагнулся к автомату. Женщины зачарованно таращились на рогача, а тот, тяжело поводя боками и словно не замечая их, шумно пил из реки, отражаясь в ней во всей красе. До него было метров тридцать. Пофыркивая, лось косил огромным лиловым глазом. «Бог ты мой, — подумал Мазур, — сколько мяса прибежало…»

Но стрелять не стал — как-то рука не поднялась, мясо у них еще было, а сохатый выглядел измотанным, даже пошатывался. «Гонит кто-то? Волки летом не рискнут, нет у них ни малейшего шанса завалить этакого дядю… Значит, человек? А человеки, стервы, разные бывают…»

Бока сохатого раздувались на глазах. Подняв голову — вода стекала радужными струями, — он покосился на людей, издал что-то среднее меж хрипением и фырканьем и решительно вошел в воду, попер на тот берег, оставляя кильватерный след, что твой эсминец. Мазур тоже поневоле засмотрелся.

— Ух ты… — прошептала Ольга.

Мазур старательно вытряхивал воду из Викиных кроссовок — только бы не разлезлись, а то ведь придется на первобытный манер обутку ей из ее же собственной куртки мастерить… Все трое стояли голыми, обсыхали и чувствовали себя совершенно непринужденно, преодолели некий порожек, где и в самом деле начинается племя…

— Вот и помылись, — фыркнул он, старательно тряся четырьмя конечностями, смахивая прозрачные капли. Посмотрел назад, но уже не увидел за деревьями дыма.

И сохатый давно пропал в чащобе на том берегу. Проводив его взглядом с некоторым сожалением, Мазур первым полез в штаны, натянул кроссовки, озабоченно отметив, что жесткий верх еще держится, а вот вставки из какой-то мягкой и чертовски непрочной синтетики уже совершенно истрепались, получились дыры правильной формы. Ладно, хоть подошва держится…

— Пошли, — сказал он, закидывая автомат на плечо. — Озябли? Вот на марше и согреетесь…

Довольно долго они шагали по лиственничному лесу, что не прибавило веселого настроения: и зверье, и птица избегает мест, где лиственница растет обильно и густо. Лес такой не то чтобы выглядит мрачно, но в нем как-то неуютно из-за полного безмолвия — белка ни разу не цокнула, дятла не слышно, не встретишь и птичьей мелкоты… Зато Мазур наломал тонких прочных веток для стрел, все польза. И голубики поели от пуза.

…Сначала он подумал, что видит гигантский гриб, маслята, случается, вымахивают этакими великанами. Свернул влево, подошел поближе. Во мху белел человеческий череп.

— Подождите, — оглянулся он. — Посмотрим…

Усмехнувшись про себя, отметил, что растрепанные амазонки с обмотанными барсучьей шкурой талиями смотрят на бренные останки неизвестного странника чуть ли даже не равнодушно — вышколила тайга-матушка… Нагнулся и поднял карабин — образца 1944-го, переделка в охотничий, до сих пор служит и выпускается. Ствол уже покрылся буровато-рыжей коростой ржавчины, но смазан был в свое время обильно — Мазур без особых усилий подбил снизу кулаком рукоятку затвора, передернул с хрустом. Выскочил позеленевший патрон. И еще один. Так что недостаток боеприпасов тут ни при чем…

Прошелся меж деревьев, разглядывая кости, валявшиеся там и сям, растасканные мелким зверьем. В костях определенно некоторый недостаток — не видно тех, что помельче.

— А ведь ты, приятель, пожалуй что, подснежник… — буркнул он задумчиво. — с прошлого года тут кукуешь, самое малое… Ага, вон что…

Кость голени косо переломлена, по ней змеится глубокая трещина, уже почерневшая из-за набившейся земли, вымытой потом дождями. Дело ясное — как-то ухитрился сломать ногу, полз, пока было сил, а потом силы кончились. Отбросив кость, Мазур невольно вытер руки о штаны.

И продолжал бродить меж стволами, низко пригнувшись, — авось попадется что-то годное в хозяйстве. От одежды и обуви, конечно, и следа не осталось…

Он нашел «командирские» часы самого первого выпуска, на вид не пострадавшие. Но заводиться они не желали, и Мазур, пожав плечами, выкинул их в кусты. Отыскал остатки брезентового рюкзака — видимо, зверье его распороло, ища съестное. Быть может, и нашли — и, конечно, истребили до крошки. Дешевенький компас в пластмассовой коробочке тоже оказался негоден — внутрь давно попала вода, стрелка свободно вертелась на оси, ничего не указывая. А вот это уже лучше, это великолепно просто… Он бережно закрыл коробочку из-под зубной пасты «Жемчуг» — сколько лет прошло, как их перестали выпускать? — положил в карман. Там лежало несколько иголок, воткнутых в пробку от винной бутылки, три катушки суровых ниток. И жестяной портсигар с моточками лески и несколькими крючками пригодится. Неплохое наследство. Очень похоже, покойник был некурящий — ни кисета, ни трубки. Впрочем, если у него были папиросы или сигареты, они давно размокли в кашу из-за дождей и снега, ветром развеяло… Бумага в тайге долго не залеживается.

Еще одна металлическая коробочка, из-под совсем уж древнего грузинского чая. Пуста. Может, хранил в ней спички и они все вышли? Заржавленное шило уже не годится, охотничий нож с грубой деревянной ручкой тоже не прельщает, своих два, получше… А это, может, и есть табак?

Однако кисет из плотной черной материи, едва уловимо попахивавший соляркой, был странно тяжелым. Мазур поддел кончиком ножа заскорузлые завязки, запустил туда руку, оглядел находку и присвистнул:

— Вот он ты кто…

Больше ничего интересного не нашлось. Вернувшись к женщинам, присевшим у ствола, он плюхнулся рядом и осведомился:

— В миллионерши кто-нибудь хочет?

— Да ну, неинтересно, — сказала Ольга. — Домой бы добраться…