Штурмуя небеса - Джей Стивенс

В больших городах вроде Лос-Анджелеса попробовать ЛСД было не сложнее, чем сходить в кино. Существовало, по крайней мере, две простые возможности. Любой, кто хотел, мог обратиться к врачам, использующим в практике ЛСД. Или — записаться добровольцем в любое научное учреждение, например, в лабораторию Калифорнийского университета. Тельма Мосс представляла собой первый случай. Она была бывшей актрисой, делавшей писательскую карьеру. Мосс услышала по телевизору, как Олдос Хаксли рассказывал об Ином Мире, и это поразило ее до глубины души. Она даже думала отправиться в путешествие в Мексику на поиски волшебных грибов Гордона Уоссона. Затем она познакомилась с Мортимером Хартманом и Артуром Чандлером и, решив сконцентрироваться на решении собственных психологических проблем (она страдала фригидностью), прошла первый из двадцати трех сеансов ЛСД.

Мосс не была новичком, впервые столкнувшимся с психоанализом. Она лечилась не первый год. Но в глубине души она никогда на самом деле не верила в существование подсознательного. В процессе одного из сеансов ей представилось, будто она — безногий нищий, застигнутый врасплох песчаной бурей в пустыне. Сцена прямо из «Копей царя Соломона», за исключением того, что она еще слышала где-то глубоко внутри чей-то голос, прошептавший: «Я умру здесь». В другой раз она ощутила, как внутри нее все взрывается, да с такой силой, что она отбрасывает ее к другой стене. Частично это напоминало состояние, когда человек, обуреваемый эмоциями, чувствует их каждой клеточкой тела. Только в тот раз это ощущалось «гораздо резче и грубее» (это может быть интересно для тех, кто изучает кундали-ни).

«Что это было?» — крикнула он терапевту, который наконец ввел ей транквилизатор.

Мосс никогда точно не знала, куда ее занесет после очередного приема ЛСД. «Истина и ложь, абсурд и духовные прозрения — когда принимаешь психоделики, все это смешивается в одну кучу, — писала она. — Пытаясь разделить их и выяснить, где что, я приходила на следующий сеанс, затем еще и еще — не теряя надежды, что уж на следующий раз я точно пойму, где правда». Но этого не происходило. Зато то, что происходило, казалось настолько невероятным, что она даже стала это записывать.

Питер Мэттиссен

Примером второго варианта — встреча с ЛСД в стенах научных лабораторий — может служить Джордж Гудман. Он еще известен под псевдонимом Адам Смит — как экономист и писатель. В лаборатории Калифорнийского университета, куда он пришел добровольцем, директор сразу же им сказал: «Вы — космонавты внутреннего космоса. Вам предстоит отправиться в глубины сознания гораздо дальше, чем заходил кто-либо, и вернувшись, рассказать, что вы там обнаружили».

Гудман обнаружил там многое, в том числе, что он может видеть «мельчайшие атомы вселенной… все составные части веществ, включая ДНК». Он честно попытался зарисовать то, что, как он полагал, являлось ДНК, но это оказалась формула мономера пластмассы, производимого корпорацией «Дюпон» под торговым названием «дельрин». Это не очень расстроило Гудмана. Его гораздо больше удивило то, что под ЛСД он разбирался в молекулах и их химическом строении, как профессиональный химик, хотя в реальной жизни он о них абсолютно ничего не знал.

В душе американцев таится страсть к исследованию мистического опыта. Писатель Питер Мэттиссен называл ее «постоянным нетерпением». Мэттиссен был одним из лидеров французского послевоенного эмигрантского движения, одним из основателей «Парис ревью». Кроме того, он увлекался работами Гурджиева и это еще больше подогревало в нем жажду познания.

«Человек всюду ищет что-то, но ничего не находит. Однако он чувствует, что источник его постоянного нетерпения и беспокойства — где-то неподалеку. И путь, ведущий к нему, это не путь в некие странные состояния, нет, это — путь домой». «Еще в Перу Мэттиссен попробовал «яхе». Затем он познакомился с одним из «психиатров-ренегатов» и начал посещать сеансы ЛСД. «Это было волшебно — писал он, — после каждого путешествия, даже плохого, я ощущал, что мне становится легче жить, меня покидают остатки боли и раздражения».

Но Мэттиссену повезло. Когда же ЛСД приняла его девушка, это обернулось для нее страшным противоборством со смертью.

Так как это довольно часто случается с теми, кто проводит много времени в Ином Мире, я приведу описание Мэттиссена.

Она начала смеяться, все шире открывая рот, и она уже не могла его закрыть. Все ее защиты были разрушены, и теперь она была открыта для всех ветров ада. Обернувшись ко мне, она увидела, как мое тело истлевает, а голова превращается в череп. И целую ночь все в том же духе. Все же в конце концов она поняла, что сможет освободиться, только отбросив страх перед смертью, гнев на собственную беспомощность, которые на самом деле прячутся за этими страш-ными видениями. И ей пришлось примириться с этой особенностью всех мистических путешествий: нельзя просто взять и сбежать оттуда. Можно выбирать любой из множества путей, но как только ты его выберешь, то приходится идти до конца.

Если бы у Мэттиссена и людей вроде него существовал свой девиз, им могло бы стать выражение «случайностей не бывает».

Одной из причин растущей популярности ЛСД-терапии были результаты исследований относительно безопасности вещества. В частности, в 1960 году Сидней Коэн опубликовал свою работу по изучению негативных последствий, которые вызывает наркотик. Коэн собрал статистические данные о примерно пяти тысячах человек, которые принимали ЛСД в совокупности около

двадцати пяти тысяч раз. Он обнаружил, что на тысячу приемов ЛСД приходится в среднем всего 1,8 % психических заболеваний, 1,2 % попыток самоубийства и 0,4 % самоубийств. «Учитывая огромнейшее психическое воздействие, которое оказывает это вещество, — писал он, — можно заключить, что ЛСД потрясающе безопасен». Теперь, когда стало понятно, что наркотик безопасен, исследователи сконцентрировались на изучении наилучших методов его использования. Существовало два основных направления. Одни считали, что ЛСД просто облегчает обычные задачи психотерапии. Другие же, вслед за Хаббардом и Осмон-дом, давали пациентам большие дозы, добиваясь психоделического или интегративного опыта. Этот метод стал известен под названием «психоделическая терапия», в отличие от обычной, психолитической, при которой используют только небольшие дозы. Сообразительный человек мог различать книги этих двух направлений просто по названию: заголовки психолитических статей гласили: «Использование ЛСД в психотерапии» или «Прекращение и последующая ремобилизация сопротивления при использовании ЛСД в психотерапии», тогда как психоделические обычно назывались «ЛСД. Алкоголизм и трансцендентность» или «ЛСД и новые горизонты».

Окружение и обстановка были важным моментом во всех экспериментах. Но использовали их по-разному. Доктора, занимавшиеся психолитической терапией, например Хартман и Чанддер, давали ЛСД небольшими дозами, нащупывая пути к подсознательному. Они пытались добиться состояния грез наяву. Когда человек сидит с закрытыми глазами, а перед его внутренним взором разворачиваются различные картины — словно «объемный фильм». Некоторые из частей этого фильма могли базироваться на реальных случаях, например забытого детства. Но большинство основывались на символике, которая, по словам Фрейда, была истинным языком подсознательного, когда психическая, воображаемая реальность предпочитается объективной.

Пациенты, когда их просили постоянно описывать, что с ними происходит, говорили примерно следующее: «Я в черном туннеле… в конце — серый свет. Иду к нему…» Это цитата из сеанса Тельмы Мосс, когда она «очутилась в пропасти».

Я начала стремительно падать вниз. И чувствовала, что начинаю уменьшаться. Вот я стала ребенком… очень маленьким ребенком… младенцем… Я стала младенцем. Это не было воспоминание о времени, когда я была младенцем. Я стала им буквально (бодрствующая часть сознания поняла, что я столкнулась с феноменом, который называется «возрастная регрессия», такое случается под гипнозом). Но в данном случае, превратившись в младенца, я оставалась взрослой женщиной, лежащей на кушетке. Я ощущала состояние раздвоения сознания. Нога младенца (моя нога взрослой женщины) резко дернулась я и я голосом маленького ребенка захныкала: «Они ткнули меня иглой!» Прежде чем я смогла выяснить, что это была за игла, все вокруг поменялось и приобрело цвет фиолетового мрамора. Пространство поделилось на квадраты., преобразовавшиеся в прямоугольники… которые начинали расти вверх и вширь и, наконец, стали стенками детского манежа. Снаружи играл мой брат, и я опять захныкала детским голосом: «Ему разрешили играть снаружи, а я — здесь…»