Отечество без отцов - Арно Зурмински
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это самая крупная река в Европе, — объясняла учительница. — Когда она будет в наших руках, тогда войне придет конец.
Один мальчик спросил, празднуют ли немецкие солдаты Рождество в России?
Конечно же, Рождество отмечается всюду, даже в России. В занесенном снегом блиндаже солдаты пели: «О, ты наша радость». Дед Мороз принес каждому солдату посылку с родины. Рождественских елок в России такое же множество, как песка на морском побережье. Нет, солдатам в этот праздник не требовалось декламировать стихи, им достаточно было пропеть песенку «Тихая ночь».
Он предложил детям нарисовать картинки и послать их на фронт. Тем самым они могли бы доставить солдатам радость.
— Мы рисуем для победы! — ликовала учительница.
На прощание дети спели ему весеннюю песенку. Одна девочка, с такими же светлыми волосами, какие раньше были у Эрики, встала перед картой России — кудрявая головка закрыла голубое пятно Каспийского моря — и прочитала стихотворение, в котором рифмовались слова «Германия, любовь, вера и преданность». После этого начался урок рисования, посвященный солдатам. Деды Морозы и пасхальные зайцы рисовались тушью. Подвангенское озеро светилось голубизной подобно Каспийскому морю, подвангенские пшеничные поля требовали желтой раскраски, на господский парк была истрачена оставшаяся зеленая краска. Они рисовали лошадей, коров и свиней, а к ним водоплавающих птиц, главным образом, гордых лебедей, хозяев озера, и, конечно же, целыми дюжинами белых аистов. Под рисунками они подписались: «Дети Подвангена приветствуют немецких солдат».
— Возможно, мы получим ответ, — вселила в них надежду учительница. — Солдаты иногда выкраивают время для написания писем.
31 января последний из воевавших жителей Подвангена вернулся домой с Мировой войны. Это был ополченец Альберт Розен, который много месяцев пролежал в госпитале на Рейне после отравления газами, но, в конце концов, его подлечили настолько, что он был отпущен на родину. Родственники забрали его с вокзала в Гердауене, положили в телегу на сено и укрыли из-за больших холодов меховыми шкурами. Добравшись до дома, они перенесли его в помещение, где он провел целую неделю, не вставая, и многие жители Подвангена приходили к нему засвидетельствовать свое почтение.
Школьная хроника Подвангена, февраль 1919 годаОн последовал в ту сторону, откуда шел дым, добрался до болота и обнаружил там огонь на опушке березняка. Все же это скорее был дым, а не огонь. Какой-то солдат, закинув винтовку за спину, стоял там с трубкой во рту, как будто его поставили охранять этот огонь. Он протягивал к пламени руки, чтобы согреться. За ним в самом болоте копошились какие-то фигуры. Роберт Розен разглядел коричневые шинели и серые шапки-ушанки, увидел отблеск лопат, которыми они набрасывали черную землю в кучу. Пленные с господского поместья рыли канаву для осушения болота. Конвоир, старый солдат с седыми густыми усами, взглянул на него. Он поздоровался с Робертом Розеном, пожав ему руку, предложил присесть на тюк с соломой и спросил после того, как вновь раскурил трубку, приехал ли тот в отпуск, и так же ли ему все уже опостылело?
На это мог быть дан только один ответ: «Еще как!».
— Вам пора заканчивать со всем этим, чтобы русские парни могли отправиться домой, — заметил конвоир и показал на пленных, которые, не обращая на них внимания, копались в болотистой грязи. — Если они и дальше будут здесь оставаться, то все обезумеют.
Конвоир стал рассказывать о том, как пленные выиграли битву с зимой.
— Они неделями сгребали снег, а после того как он начал таять, обходили господские поля и собирали камни. На кладбище ты можешь подивиться на огромную гору, которую они натаскали вручную. Здесь больше камней, чем они съели хлеба. Если война и дальше будет продолжаться, то их заставят разбивать камни на куски и ими мостить дорогу в деревне. Их нужно хоть как-то занимать работой. Летом мы будем нарезать торф, тут работы достаточно. Наконец, я хотел их послать в лес рубить деревья, но хозяин поместья посчитал, что там они могут сбежать.
— Пока мы одерживаем победы, никто из них не сбежит, — сказал я ему. — Они рады тому, что им сохраняют жизнь, — сказал я ему.
— Куда им бежать? Они знают, как далеко им сейчас до России, и что, если они туда все-таки вернутся, то им там не поздоровится, — сказал я ему. — Лишь когда мы перестанем побеждать, то тогда возникнет опасность, и вот тут-то нам придется быть настороже, чтобы они не забили нас насмерть лопатами.
— Кто-нибудь из них понимает по-немецки? — спросил Роберт Розен.
Конвоир указал на долговязого парня и объяснил, что тот два года ходил в немецкую школу в Ленинграде.
Роберт Розен пошел по доскам, проложенным прямо по болоту. Пленные распрямили спины и осклабились, глядя на него. Жидкая грязь, брошенная с лопаты, угодила на деревянную дорожку, брызги попали на его военную форму.
— Эй, Иван, смотри у меня, — заорал конвоир. — Эти брюки принадлежат фюреру, их нельзя забрызгивать дерьмом.
Он уже давно перестал величать их по именам и называл каждого пленного «Иваном», лишь долговязого парня из Ленинграда знал он ближе.
— Это Миша, наш запевала.
Тот, о ком говорили, воткнул лопату в землю и вытер руки о свои брюки.
— Где тебя взяли в плен? — поинтересовался Роберт Розен.
Миша назвал город Житомир, который они защищали до последнего. Все эти пленные с нижней Волги, оттуда, где строилось крупное водохранилище.
— Что, немцы уже вышли к Волге? — спросил он.
— Еще нет, но это вскоре произойдет, — ответил Роберт Розен. — Этим летом война закончится, после чего вы сможете пойти домой.
Ему захотелось пожать чужеземцу руку. Тот ответил на рукопожатие, остальные смотрели на них.
— Когда ты выйдешь к Волге, дай знать в Саратове, что Миша по-прежнему жив.
Опершись на свои лопаты, пленные стояли в болотной грязи и пытались понять, что те конкретно говорили о Волге. Насколько люди становятся ближе друг другу, когда имеют возможность общаться. Неожиданно они перестали быть врагами друг для друга.
— Войне конец, большевикам конец, а Русь матушка будет здравствовать! — прокричал Миша ему.
Затем вновь взлетели вверх лопаты, облепленные грязью, и жидкая болотная земля с глухим звуком шмякнулась на деревянные мостки.
Миша затянул песню, остальные пленные подхватили ее.
— Да, петь они умеют, — сказал конвоир. — Пение придает им дополнительные силы, чтобы выжить в плену. По правде говоря, камрад, мы должны были бы лучше относиться к ним. Тогда многие из них пошли бы с нами на Восток, чтобы освободить матушку Россию от большевиков. Но нам ведь этого не нужно, мы ведь и сами справляемся. Однако, мое мнение таково: если мы и впредь будем обращаться с русскими, как со скотом, то это нам будет стоить победы.
Он подбросил в костер сухих березовых веток. Стена дыма заслонила болото, из-за дымовой завесы звучали мужские голоса, распевавшие песню.
Они поговорили еще некоторое время на разные темы. Роберт Розен спросил конвоира, был ли он на фронте. Тот недовольно махнул рукой.
— На Первой мировой войне я достаточно хлебнул фронта. Для новой войны я уже слишком стар, ну, а для России тем более.
Ему уже приходилось конвоировать пленных, вначале поляков, затем французов, а теперь вот и русских.
— Ты знаешь, камрад, сколько разных народов приходится нам конвоировать подобным образом?
Впрочем, особой нужды жаловаться у него не было. Хотя все-таки лучше было бы служить на его родине, в Тюрингии.
— Здесь, на Востоке солнце только встает, но попомни мои слова: когда-нибудь на Востоке оно и закатится.
Спустя три дня после праздника Йоханнеса рой диких пчел накинулся на лошадей крестьянина Адомайта, запряженных в телегу, как раз когда тот собирался ехать на рынок. Кони обезумели; вначале у повозки отлетели оба задних колеса, затем вылетел из нее и сам крестьянин, после чего животные прыгнули в озеро, где пчелы, наконец-то, отстали от них.
Школьная хроника Подвангена, июнь 1888 годаУчитель Коссак встретил его в школьном саду, сидя на скамейке недалеко от плетеных ульев. Семь ульев стояли в ряд, пчелы дожидались солнечной погоды и цветения деревьев.
— Суровая зима здорово досадила им, — сказал Коссак. — Я вынужден был повесить мешки на ульи. Но когда снегу намело, то белый наст чуть было не раздавил пчел.
Он бы с удовольствием передал школьный сад в другие руки потому, что для него эта работа стала слишком тяжелой. Но юная учительница-практикантка едва ли разбирается в цветах и овощах, поэтому Коссак вынужден сам заботиться о школьном саде, хотя ему приходится совсем не сладко.
Роберт Розен приложил ухо к одному из ульев, чтобы удостовериться, что пчелы Коссака все еще жужжат.