Призраки стекла - Бренна Лоурен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это просто чудо, Уильям, — сказал Соломон, лаская взглядом панели на стенах, искусную лепнину на потолке. — Вандербильт бы позавидовал.
Я рассмеялся.
— Сомневаюсь. Он больше любит подчеркивать размеры вещей, не так ли? А я предпочитаю любоваться деталями.
Соломон хихикнул.
— Не дай ему услышать это от тебя.
Внезапный крик пронесся по коридору, прервав наше продвижение.
— Это был…
— Джулия. — Я бросился вперед к кабинету, где не далее, как десять минут назад она сидела на солнышке и читала книгу.
Еще один крик, на этот раз приглушенный.
Я перешел на бег, вспомнив, сколько мужчин еще работало по дому. Некоторые из них приехали издалека и имели не самые чистые помыслы. Неужели кто-то из них увидел, что Джулия одна, и пробрался в дом с террасы?
Свернув за угол, я ворвался в кабинет.
У меня кровь застыла в жилах.
Джулия боролась, прижатая животом к моему столу, напрягаясь против сильной руки, пытавшейся закрыть ей рот.
При виде меня она дернулась, освободив подбородок.
— Уильям!
В тот же момент я бросился вперед, схватил нападавшего и швырнул его через всю комнату.
Его тело упало на пол, подпрыгнув, как тряпичная кукла.
Я притянул Джулию к себе и несколько мгновений не мог повернуться, но увидел, как Соломон подошел к поверженному мужчине и взял его за воротник.
— Уильям, друг мой, — произнес Гораций с трудом и невнятно.
— Ты посмел прикоснуться к моей жене, — прорычал я, почувствовав, как краснеет лицо. Кровь неслась по моим венам, как товарный поезд. Я не мог сформулировать ни одного предложения. Только объятия Джулии удерживали меня от насилия.
— Все было не так, как выглядело, — сказал Гораций таким тоном, как будто моментально протрезвел.
— Как именно это выглядело? — спросил Соломон, оттолкнув руку Горация.
Губы Горация шевельнулись, но звука не последовало. Он поднял на меня блестящие, налитые кровью глаза, льдисто-голубые и умоляющие.
В отличие от моего собственного, богатство Горация не вернулось. Более того, оно продолжало уменьшаться, вынуждая его и Лейлу пользоваться моим гостеприимством. Его адвокаты и бухгалтеры увольнялись один за другим. Долги не выплачивались. Посыпались взыскания. Его большой луизианский особняк, заложенный в лучшие времена, перешел к банку. Его инвестиции иссякли. Его произведения искусства были проданы. Как и большая часть драгоценностей Лейлы.
Я предлагал ему деньги. Я предлагал помочь оплатить его счета на какое-то время. Но он отказался.
В конце концов, гордость Горация значила для него больше, чем все остальное.
Его гордость и египетский бриллиант, который он до сих пор носил на цепочке на груди. Даже сейчас он не выпускал его, держа в руке, словно тот был наделен магической способностью перевернуть ситуацию в его пользу.
Я испытывал сострадание к Горацию последние полгода, когда он слонялся по моему маленькому острову, высказывая свое мнение по поводу архитектурного проекта дома или цвета краски, выбранного Джулией для той или иной комнаты.
Но это было раньше.
Я хрустнул шеей, когда новая волна ярости грозила захлестнуть меня.
Джулия вздрогнула в моих объятиях и сделала прерывистый, дрожащий вдох.
— Уильям, — прошептала она, — он слишком много выпил.
— Не оправдывай его, — огрызнулся я.
Гораций продолжал смотреть на меня, его белая хлопчатобумажная рубашка была испачкана и помята, льняные брюки от костюма были в беспорядке. Спутанные волосы были беспорядочно откинуты назад с небритого лица.
Мои ногти впились в ладони.
Даже в отчаянии он поражал своими тонкими, острыми чертами лица, сохранившими благородство. Но льдисто-голубые глаза потеряли свой надменный блеск, вместо него в них появилась грусть и что-то, очень похожее на поражение.
Мне захотелось наброситься на него. Хотелось ударить его в челюсть за то, что он прикоснулся к моей жене, за то, что предал меня. Хотелось взять его за воротник, встряхнуть и напомнить, что у него за спиной не одно поколение успешных людей.
Но больше всего мне хотелось вырвать из его рук этот проклятый бриллиант и заставить его продать его, начать все с чистого листа, спасти его и его сестру от разорения, в котором он так охотно погряз.
— Вон из моего дома.
Соломон поднял Горация на ноги.
Гораций оскалился.
— Ты заменил меня, Уильям. На этот раз навсегда. — Он провел дрожащим большим пальцем по челюсти Соломона. — Вот этим человеком.
Соломон скосил глаза в мою сторону, несомненно, ожидая слова, чтобы вышвырнуть задницу Горация прочь.
— Ты сделал это, Леру, — сказал я. — Как я могу позволить тебе остаться?
Гораций кивнул, его голова покачивалась из стороны в сторону.
— А Лейла?
Джулия сжала мою руку.
Я прикусил внутреннюю сторону щеки, голова все еще шла кругом.
— Твоя сестра может жить в Дарлинг-Хаусе столько, сколько ей понадобится.
Гораций выглядел таким разбитым, каким я его никогда не видел.
— Спасибо тебе за это, — прошептал он.
— Бери свои вещи и возвращайся в город. Оставайся в моей квартире на фабрике, пока не придумаешь другой выход. У тебя есть две недели.
— Мой друг…
— Не смей. — Я зашипел, пальцы сжались в кулаки. — Уходи. Пока я не потерял контроль над собой и не оставил на тебе свой неизгладимый след.
Гораций вздрогнул и прижал свой бриллиант к груди.
Гордый, успешный человек, который вытащил меня из безвыходного положения и подарил мне новую жизнь, исчез. И я понятия не имел, как найти его снова.
Я кивнул Соломону, который рывком поднял Горация на ноги и вывел его из кабинета и из нашей жизни.
Глава 24
Уитни Дарлинг
Я стояла у входа в оранжерею на первом этаже, на пороге дома, так близко от цветника, что можно было повернуться и убежать. В нескольких шагах передо мной, впервые за все время существования дома, была открыта старинная синяя дверь.
Мы с Эфраимом вернулись из больницы не более часа назад, и на этот раз нас встретили мигающие огни полицейских машин. По дороге домой Эфраим позвонил офицеру Эвансу и рассказал, что врач сказал о том, что Адель толкнули. И они отправили еще одну группу на расследование.
И они провели осмотр, каждый из них ходил взад-вперед по комнате с привидениями, ничего не ощущая. Разумеется, они ничего не нашли. Это было не их проклятие.
Но это не помешало им промчаться мимо нас, когда мы вошли в дом, с белыми лицами и в
