Многосказочный паша - Фредерик Марриет
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующее утро, к большому моему изумлению, явился ко мне капитан корабля, со слезами на глазах, просить прощения за свои жестокости; велел перевести меня в свою каюту, положил на собственную постель и ухаживал за мной, как за родным сыном. В скором времени я выздоровел. Он позволил мне не работать, просил меня считать себя гостем и оказывал всевозможные услуги.
— Велик Бог! — воскликнул паша.
Я лежал на постели, когда почтенный муж с лучезарной бородой и с книгой снова предстал передо мной.
— Убедился ли ты теперь?
— Да, — отвечал я.
— Так докажи истину слов твоих принятием моей веры, лишь только будешь в состоянии это сделать. Ты будешь награжден за то, но не теперь, а когда благочестие твое будет испытано. Признавай меня; продолжай службу на море, и когда впоследствии ты будешь стоять в кипрском диване перед двумя особами, бывшими одного с тобой ремесла, расскажи им мое веление. Ты сделаешься начальником флота паши, который под твоим предводительством будет счастлив и победоносен. Такова награда, ожидающая тебя за твою верность.
Вот уже четыре года, как я принял истинную веру, но всегда мучаюсь сомнением, не видя исполнения пророчества. Да и возможное ли дело, встретить когда-нибудь в диване двух цирюльников?
— Святой пророк! Как чудно! Ведь Мустафа был цирюльником, и я также! — воскликнул паша.
— Велик Бог! — отвечал ренегат, распростершись. — Так я начальствую над флотом?
— С этой же минуты, — отвечал паша. — Мустафа, да будет известна всем моя воля.
— Но нынешний начальник флота, — возразил Мустафа, который не дал себя провести лукавому ренегату, — очень любим народом.
— Так возьми и отрежь ему голову. Может ли он сопротивляться повелениям пророка?
Визирь ударил челом, и паша оставил диван. Ренегат с улыбкой на устах, а Мустафа с изумлением смотрели друг на друга несколько секунд.
— У тебя великие способности, Гуккабак, — заметил визирь.
— Благодаря вашему покровительству, которое буду стараться заслужить и вперед.
И ренегат оставил диван. Мустафа все еще стоял в изумлении.
Глава XIV
— Мустафа, — сказал паша, отнимая от губ трубку, которую молча курил с полчаса. — Я думаю, что довольно странно, что наш святой пророк — да будет благословенно имя его! — был слишком милостив к этому сыну шайтана, Гуккабаку, религия которого вся в тюрбане. Не удивительно ли, что он присылает его сюда начальником над моим флотом?
— То была воля Вашего Благополучия, — отвечал Мустафа.
— Машаллах! Разве мог я противиться воле пророка?
Мустафа курил трубку и не отвечал ничего.
— Он хороший рассказчик, — сказал паша после короткого молчания.
— Да, — отвечал Мустафа сухо. — Ни один из наших правоверных кессегу не может в этом сравниться с ним, но теперь мы увидим, каков он будет на море. Так как
Яфнал, что Вашему Благополучию нужны развлечения и что долг раба вашего заботиться об этом, то со вчерашнего вечера делал всевозможные поиски и наконец открыл, что недалеко от нашего города расположился караван богомольцев и что между ними есть кессегу. Он отправляется в Мекку для поклонения гробу пророка и чтобы набрать побольше сюжетов для рассказов. Я послал за ним рабов, и он, наверное, поспешит облобызать туфли Вашей Высокостепенности. — Мустафа низко поклонился.
— Аферин! Превосходно! — воскликнул паша. — Скоро ли он придет?
— Прежде чем эта трубка, которая имеет честь быть в великолепнейших устах Вашего Благополучия, будет выкурена, туфли кессегу будут лежать у порога дворца вашего.
— Хорошо, Мустафа! Раб, — продолжал паша, обращаясь к греку, который стоял в углу комнаты со сложенными на груди руками и потупленными в земле глазами, — принеси кофе и крепкой воды гяуров!
Трубка паши была набита снова; они с визирем выпили по чашке кофе и осушили порядочную фляжку запрещенного напитка.
— Тут непременно есть ошибка, Мустафа. Не в коране ли говорится, что все хорошее создано для правоверных? А вино разве не хорошо? Может ли быть оно запрещено? Или назначено оно для гяуров? Плюю на могилы отцов их!
— Точно, — сказал Мустафа, поставил кружку и глубоко вздохнул.
Мустафа не ошибся в расчетах. Не успел еще паша выкурить трубку, как доложили о прибытии рассказчика. Нетерпеливый паша захлопал в ладоши, и рассказчик вошел.
— Кош амидеид! Здравствуй! — сказал паша вошедшему кессегу, который был очень хорошо сложен и имел возраст не более тридцати лет от роду.
— Я здесь по приказанию Вашего Благополучия, — сказал красавец сказочник приятным голосом, приветствуя пашу обычными поклонами.
— Чем может служить своему повелителю подлейший из рабов его, Менуни?
— Расскажи нам какую-нибудь повесть, и ты получишь за это награду.
— Я хуже праха, попираемого ногами Вашего Высокомочия, и посыплю голову свою пеплом, если не вознесусь до седьмого неба при созерцании великолепной бороды вашей. Охотно соглашаюсь исполнить волю Вашего Благополучия, потому что в коране говорится…
— Оставь в покое коран, Менуни! Нам бы лучше хотелось услышать повесть. Расскажи нам что-нибудь.
— Горжусь честью, что могу рассказывать повести самой мудрости. Лицо мое просветлеет навеки. Не рассказать ли Вашему Благополучию про любовь Лейлы и Менуна?
— Нет, нет, — отвечал паша, — что-нибудь позанимательнее.
— Ну так я расскажу повесть про царевну Бабе-би-Бобу.
— Это, кажется, будет получше, Мустафа? — сказал паша.
— Кто может предвидеть это лучше Вашего Благополучия? • — отвечал Мустафа — Менуни, паша приказывает тебе начать.
— Повинуюсь. Мудрости Вашего Благополучия, вероятно, хорошо известна география?..
— Не помню. Не были ли, Мустафа, когда-нибудь туфли ее у порога нашего?
— Думаю, — отвечал Мустафа, — что она прошла всю землю, а потому, верно, была и здесь. Начинай, Менуни, и избегай подобных вопросов. Мудрость Его Благополучия знает все.
— Точно, — сказал паша, поглаживая с достоинством свою бороду.
— Я осмелился предложить этот вопрос, — продолжал Менуни голосом, который уподоблялся звукам флейты в тихий летний вечер, — потому что почитал это знание необходимым для точного понятия части света, в которой было происшествие, заключающееся в моем повествовании. Но я начну рассказ свой; он потечет стройно и плавно, как верблюд идет по степи на пути ко гробу нашего великого пророка.
Царевна Бабе-би-БобуК северо-востоку от обширного Индийского полуострова находится страна благословенная; земля в ней обильна всеми возможными произведениями природы, и вечноголубое небо лелеет ее в своих объятьях. Государство это граничит к востоку с Лузитанией, которая, как всему свету известно, лежит на севере от нас, у берегов Исландии, получившей это название от чрезвычайно жаркого климата своего. На юге примыкает оно к длинному полуострову — название его не припомню — ну, да все равно. Известно, что этот полуостров простирается до морей, находящихся во владениях великого татарского хана. К западу от этого царства лежит страна… название ее позабыл, а к северу еще другая страна…. и ее имени мне теперь не вспомнить. Зная, что мудрость Локмана то же самое в сравнении с ученостью Вашего Благополучия, что простое хлебное зерно перед спелой дыней, я после этого описания считаю излишним напоминать Вашему Высокомочию, что дело идет о могущественном государстве Суффрском.