Ноябрьский дождь - Владимир Владимирович

   - У тебя сына увели? - спросила она с сильным акцентом. Собеседница, дебелая женщина, сидевшая на последнем ряду с краю, подавленно кивнула. Она проплакала полчаса, когда из рук вырвали испуганно икавшего ребенка. Мальчик ни разу не крикнул. Но смотрел так испуганно, так беспомощно.

   - Да, увели. Вы же видели...

   - Нехорошо это, - сказала террористка. - У меня самой сын есть... Был.

   - Правда? - спросила заложница. Не поднимая головы. Спросила только для того, чтобы что-то сказать. Как ни странно, пока с губ слетали слова, внутри чуть-чуть ослабевал тугой узел, завязавшийся долгие часы назад.

   - Правда, - кивнула смертница, тоже не смотревшая на собеседницу. - Он работал на заводе, вашем. Однажды по случайности ему станком отрезало руку. И моего мальчика заменили.

   Голос женщины с поясом смерти зазвучал глуше.

   - Просто выкинули на улицу с культей вместо руки. Он так и не нашел работу.

   - Жалко... - отозвалась заложница.

   - И мне, - произнесла смертница. - Я слишком поздно пришла в войну. Он тогда уже умер. Взорвал себя в автобусе. Это нехорошо. Нам надо было умереть вместе. У бедняжки не было отца, в доме не было мужчины. Ты не знаешь, каково в наших местах женщине без мужчины. Поэтому сын должен был забрать меня с собой.

   Заложница молчала.

   - Тогда бы мы погибли правильно. И ты должна была остаться с сыном. Мать должна умереть вместе с ребенком, - террористка повысила голос. - И вы умрете. Я сама вас всех убью. Всех.

   Еще минуту назад вполне нормальные, человеческие, чуть печальные женские глаза смертницы фанатично заблестели. Словно одурманенная наркотическим зельем, она переключилась от сострадания к безумию.

   - Мы-то вам что сделали? - с тупым безразличием возразила заложница, продолжавшая глядеть в пол.

   - Вы все в ответе за наши беды, - с придыханием прошептала смертница. - Вы все... раз, раз, раз, проверка.

   Конец фразы прозвучал неожиданно и глупо. Заложница даже повернула голову, подняв взгляд на фанатичную собеседницу. Террористка застыла рядом, остекленев глазами. Губы дернулись, повторяя:

   - Раз, раз-раз. Есть контакт.

   - Вы чего? - тихонько спросила пленница. С захватчицей явно происходило что-то странное.

   - Тс-с-с, - одними губами произнесла женщина. - Не шевелитесь, виду не подавайте.

   Говорила она необычно и даже ненормально. Шевелились губы, но ни одна лишняя мышца, ни один мускул на лице не дрогнул. Да и тело... Раньше было слышно, как дева заметно шебаршит одежда, когда смертница переступала с ноги на ногу или поправляла оружие. Сейчас террористка неподвижностью напоминала восковую статую. Говорящую.

   Автоматчик на балконе оглянулся, услышав, как тихо крякнул сообщник, державший под прицелом ближнюю часть балкона. Стоявший рядом с бомбой террорист болезненно сморщился и шмыгнул носом. Прищурив левый глаз, на который перекинулись пульсирующие волны боли, сторож Филгуда хотел было спросить, что случилось. Но язык тоже словно затек и отказывался шевелиться. Списав это на нервную сухость во рту, террорист попробовал набрать слюны, сглотнуть и поправиться. Не получилось. Язык так и остался лежать булыжником.

   Висок уже откровенно онемел, и онемение это расползалось по лицу. Надо было сразу попросить у доктора лекарство. Автоматчик перенес на правую ногу вес, собираясь шагнуть к деловито работавшему Филгуду. И замер. В тот самый миг, когда подошва ботинка готова была оторваться от пола, тягучее онемение в голове беззвучно взорвалось. Невидимые осколки впились в плечи, запястья, в грудь, в ноги... И, вгрызаясь в плоть, они высасывали из нее волю. Он не мог двигаться. Совершенно не мог. Террорист так и застыл, подавшись вперед, с автоматом в руках. Оружейный ремень неловко соскользнул с выведенного вперед плеча.

   Филгуд, кинув еще один быстрый взгляд в сторону Кэтрин Винтерс, обернулся к террористу. Увидев захватчика в застывшей позе, он, нисколько не удивляясь, сделал крошечный шажок навстречу мужчине. Неморгающими глазами тот смотрел на доктора. Бородач, сопровождаемый взглядами ничего еще не понявших заложников, снова мелко шагнул навстречу человеку с автоматом. Рука его неспешно потянулась к рукаву куртки. Обыскивали их на входе, это да. Но небрежно, понимая, что не рискнуть таскать оружие. Хотя вряд ли можно назвать оружием профессиональный врачебный инструмент, пусть и способный отнимать жизнь. Умелые пальцы тащили на свет божий тусклый и острый медицинский скальпель.

   Шагнув в последний раз, Филгуд быстро, едва заметно махнул рукой. Следившие за доктором заложники. Увидев, что произошло, не закричали. Кричать они могли еще час назад. Сейчас же пленники только болезненно охнули, когда, брызнув тонкой струйкой крови, автоматчик повалился на пол. Ослабевшие колени стукнулись о ковер, омертвевшие пальцы выпустили оружие, и только вовремя подхваченный медиком ремень удержал автомат от падения вслед за хозяином.

   Секундой позже, пока убитый Филгудом еще оседал у ног врача наземь, дверь в коридор с нездоровым хлопком открылась. На балкон спиной вперед повалился автоматчик, контролировавший обстановку снаружи. Следом, перепрыгивая через безжизненно упавшее тело, ворвалась женщина. Молодая азиатка с короткой стрижкой, затянутая в джинсовый костюм. За спиной незнакомки висел автомат, в руке же был нож армейского образца. Она выхватила его из ножен только что сваленного террориста, которому без лишних затей сломала шею заученным приемом. Сопротивления здоровый мужчина, наверняка способный одолеть ее в рукопашной схватке, не оказал. Как и следующий, к которому девушка подскочила, вбежав на балкон. Застывший захватчик даже не выдохнул, когда обоюдоострое лезвие ударило в шею, рассекая яремную вену и принося мгновенную смерть.

   Канзаки поверить не могла, что все выходит так просто. Но Ватанабэ так и сказал: ни один не пошевелится. Они и не шевелились, словно выращенные на убой телята. Третий террорист уже лежал на полу, оплывая кровью. Четвертого, стоявшего у дальней бомбы, уже укладывал на пол педантичный доктор, одновременно вытиравший о черный камуфляж лезвие скальпеля.

   Последний из вооруженных мужчин-террористов, не шелохнувшись, стоял второй бомбы. Мегуми спокойно подошла и, глубоко дыша, дабы утихомирить бьющий по мозгам адреналин, ударила ножом в горло. Девушку уже начало мутить от сырого запаха крови и ощущения плоти, обнимавшей лезвие. Но поддаваться естественным реакциям было нельзя. Не зря же их натаскивали в свое время.

   - Так, - шумно втягивая носом воздух, Канзаки обернулась к бородачу. - Вы - Филгуд?

   - Он самый, - доктор заправлял скальпель обратно в рукав.

   - Вы знаете, что делать?

   - Знаю. Смотреть на сцену.

   - Почему ты не улетишь со мной?

   - Я должен остаться.

   Пульсирующая живая пустота заполнила все его существо. Чудовище смерти сидело за гранью реальности, вцепившись свинцовыми когтями в душу. Вокруг царила тьма, в которой невесомо обреталось нечто, заполненное ничем. Во тьме пребывал он сам, мертвый, лишенный воли и илы. Готовый соскользнуть в небытие.

   - Но зачем?

   - Так решено.

   - Он простит. Просто раскайся.

   - В этом все дело. Я не раскаиваюсь. И никогда не смогу.

   Знакомый голос, знакомые слова. Знакомая судорога там, где должно было быть остановившееся сердце. Что-то, о чем забыл. Что-то, о чем тоскует. Оно не отпускает, не дает раствориться в заполнившей изнутри пустоте.

   Рядом копошился кто-то привычный. Кто-то, кто всегда был рядом. В нем. Молчаливый наблюдатель. Пустота выгнала его из темницы подсознания. Или освободила?

   - Соображай.

   Голос принадлежал этому самому освободившемуся из его головы незнакомцу. Он обрел форму за границей зрения, очерчивался намеком на образ в густой плотной тьме.

   - Соображай.

   - Что?

   Вот уже и он сам заговорил. Голос в темном вакууме забытья не звучал. Он просто шел от одного собеседника к другому, не поколебав пространство. Они говорили, не говоря.

   - Соображай. Ты помнишь, кто ты?

   - Нет.

   - Это нехорошо. Тогда давай по-другому. Ты помнишь, зачем ты?

   - Зачем?..

   Зачем он? Зачем... Он не просто существовал. Он существовал, дабы исполнять замысел. Дабы оберегать. Кого?

   Тьма услужливо шелохнулась, давая взмах чужим крыльям. Крыльям, которых у него не было. Он добровольно отдал их, чтобы исполнять замысел. Плотская оболочка цеплялась за жалкое подобие большой цели, теряя собственный рассудок. Но почему-то стремления простого контейнера давали трещины в барьере. Он выходил наружу, не в первый уже раз. Но он ли это был? Может быть, он - это тот, кто говорит в темноте, приказывая соображать? А то, что осознает себя заполненным пустотой сосудом - всего лишь сознание плоти? Не понять.