Ола - Андрей Валентинов

Вот, значит, чего рыцарь мой с бакалавром вместе строчили!

А вокруг странное что-то. Переглядываются благородные сеньоры, плечами пожимают. Кое-кто все еще ухмыляется, но неуверенно как-то. И шепот, шепот…

А Дон Саладо не слышит ничего, не замечает, дальше рубит. И про рыцарей, и про замки заколдованные, про людоедов страшных – и про великанов, понятно. И чисто так, красиво!

Не выдержал кто-то, в ухо задышал:

– Сеньор, а кто он на самом деле? Чьи это стихи?

Отмахнулся я, отвечать не стал. Потому как Дон Саладо про самое интересное заговорил:

Однако ж великаны в свирепости великойНапали на идальго своей ватагой дикой.И смерть ему б случилась, но не дозволил Бог:Безвестный юноша-герой ступил тут на порог.Идальго Белый звался, хоть был лишь эскудеро,И в битву с великанами вступил он тут же смело,Блеснул клинок миланский – и сгинули враги,Артур такого не имел отважного слуги.Сей юноша достойный стать рыцарем дерзал,И верным щитоносцем он у Саладо стал.С тех пор они не знали досады пораженьяИ побеждали всех врагов в бесчисленных сраженьях.

Даже не по себе мне стало, вроде как жаром припекло. Одно дело в харчевне подвигами хвалиться, а совсем другое – чтобы в стихах описали. Прямо-таки романсьеро!

…Эх, рано лобастая уехала!

А Дон Саладо все дальше забирает, все круче. И уже не ухмыляется никто, серьезно слушают, головами качают – сочувствуют вроде. А как не сочувствовать, когда Дон Саладо про замок колдовской рассказывать начал. Знакомый такой замок, куда нас с рыцарем моим заманить собрались…

Сказал Идальго Белый: «Ловушку чую я,И в том порукой станет и честь, и жизнь моя.Поеду в замок первый и весть подам я вам,А если нас засада ждет – вступлю я в битву сам!»И не послушал даже он рыцаря совет,И оттого случилось немало тяжких бед.Но все же не досталось врагам торжествовать,И вместе сокрушить смогли они лихую рать.Однако же не сразу удача к ним пришла.За стенами засада там храбреца ждала,И схвачен эскудеро, в застенок брошен он,И в недрах подземелья был герой наш погребен.Узнав об этом, рыцарь свой верный меч досталИ сталь его холодную с молитвой целовал,И прямо в замок страшный решил он поспешить,Дабы погибнуть вместе им иль вместе победить!

Улыбнулся я, идальго моего калечного вспомнив – как мы с ним у ворот того дома встретились. Конечно, не совсем так все было, но ведь на то и стихи!

Поглядел я искоса на сеньоров да сеньор, вокруг нас толпящихся. Не хмыкают – слушают!

То-то!

И снова – шепот в самое ухо:

– Уж не сеньор ли Фернандо де Рохас это? Славные стихи!

А ведь знакомое имя!

– Занят он, сеньор Фернандо, – не утерпел я. – Сонет пишет – чтобы ни гласных в нем, ни согласных не было. «Y-сонет» называется.

– А-а-а!…

Хотел я еще что-нибудь этакое ввернуть – про звукопись изящную…

И словно в спину толкнуло что-то! Толкнуло, морозом ударило. Налилась булавка свинцом, ворот вниз потянула.

Оглянулся – арка темная, та самая, куда я нырять собирался. И веер – знакомый такой.

По вееру я ее и узнал – не по лицу…

Колдун, ужасный видом, тем замком завладел,Личину благородную из хитрости надел,Служили ему духи, и чудища служили,И множество людей они из злобы погубили.Хотел колдун проклятый всем миром править самПосредством заклинаний и черных пентаграмм,И кровь бедняг безвинных была ему нужна,Чтоб легче совершать во тьме постыдные дела.Лихие сарацины тот замок охраняли,И беды своей злобой они преумножали,А в мрачном подземелье копилась Вражья Сила,И Стража Букв безбожная те мерзости хранила.

Молча стояла ее сиятельство маркиза де Кордова – в платье знакомом черном, в воротнике высоком, нитями серебряными шитом, в перчатках кожи тонкой. Стояла, слушала, пальцами длинными веер сжимала.

Поднял я руку – перекреститься.

Усмехнулась, кивнула – узнала, видать…

Так и не перекрестился. Отвернулся, на Дона Саладо поглядел. Разошелся мой рыцарь, бороду-мочалку распушил, на весь двор гремит-вещает:

И вот уж воспылали огни со всех сторон,Послышался из мрака могильный тяжкий стон,Читал колдун проклятый без счету заклинанья,Чтоб души грешные обречь на вечные страданья.И, глядя в пламень адский, колдун предался смеху.Вскричал: «Для Бафомета устрою я потеху!Пусть рыцаря возьмет он и в ад отправит свой,А ты, мальчишка, убегай, пока еще живой!»

А у меня руки-ноги заледенели, как тогда, среди кругов горящих. Пришла, ее сиятельство, не побоялась! А чего ей бояться, ежели подумать? Как говорит сеньор архидьякон, «державное дело».

Не выдержал, вновь оглянулся – никого. Только тень черная.

Никак мерещиться уже начало, Бланко?

Хорошо Дону Саладо! Он уже победу готов праздновать.

Однако ж эскудеро не струсил, не бежал,И рыцарь ему руку среди огня пожал,Шепнул, в удачу веря: «Исчезнет вражья стая.Помогут нам Господь Христос и Дева Пресвятая!»И вот в огонь шагнули, вдвоем – к руке рука,Им выпала дорога страшна и нелегка.Но воссиял свет горний средь каменной могилы,И расступились в ужасе вассалов Ада силы.

Конец, признаться, прослушал – не до того мне было. По сторонам смотрел, головой крутил – нет ее, маркизы Беатрисы Марии Селестины Анны, словно и вправду померещилось.

…Или это Дон Саладо стихами своими ее сиятельство вызвал – из самого ада?

Долго важные вельможиНас домой не отпускали,Все хвалили и хвалили:«Хороша у вас поэма,Не писали так в КастильеСо времен Компеадора!Не иначе в СаламанкеВы риторику читали?»И над герцогом трунили:«Обманул всех нас Медина,Обещал шута представить,А позвал сюда пиита!»А потом и рассудили:«Разыграл поэт нас тоже.Шлем напялил он для смеху.Глянешь: точно Дон Саладо!»А как вышли мы из дома,Кто-то вдруг сказал негромко:«Правду нам стихи сказали:Разыгралась вражья сила!Иль не видели,сеньоры,Вы маркизу де Кордова?Вот ведь совесть потеряла!Десять лет, как схоронили,А приходит – словно звали!»«Быть не может!» – кто-то хмыкнул,А другой ответил: «Верно!Кол осиновый не вбили —Вот и шляется по свету!»

ХОРНАДА XXX. О том, как погубил я свою удачу

Ох, и не люблю же я плотников! Ну, совсем не люблю. И дерева пиленого запах, и стружки, а уж если смолой потянуло! И удивительного в том нет ничего – кто эшафоты строит, скажите на милость? А виселицы из чего срублены?

Вот то-то и оно!

Не люблю – по раздельности даже. А тут – все сразу: и дерево свежеструганое, и стружки под ногами, и смолой несет – видать, сосны не пожалели. И деться некуда – пришел и сиди. Как на том бочонке из-под солонины. Или опять же – на сундучке.

Мудрено понять дона Фонсеку, архидьякона бритого. Мудрено – но можно. Ждал я, что следующим вечером мне в знакомый подвал идти доведется – тот, что в Башне Золотой. И не ошибся, между прочим – прислал падре Хуан мальчонку из хора соборного с приглашением.

…Не с запиской, конечно. Мараведи мне передали, вроде как должок от кого. Приметный мараведи – с дыркой. А на словах – другое совсем. Вот из-за этого другого я сюда и попал, на площадь у Хиральды. Стружки свежие нюхать.

Нюхаю. Нюхаю, по сторонам поглядываю. А много же народу собралось! Все помосты свежесрубленные заполнили (только-только плотники отстарались, даже стружки не убрали), даром что Хиральда всего час назад заутреню отзвонила. И не просто собралось – основательно. Кто сыр с хлебом захватил, кто окорок целый, а кто и винишко притащил – прямо в бутыли кожаной. Потому как сидеть долго придется. Акт Веры – это даже не коррида. Утром начнется – и до ночи самой.

А вот и «бом!». Даже не «бом!» – «бом-м-м-м!».

Хиральда!

В общем, понял я его, дона Фонсеку. Велел он мне на

Акт Веры пожаловать, дабы не забывался Белый Начо. Поглядел чтобы, память прочистил. Вот и пришел я – куда деваться-то? Сам пришел – не звать же сюда Дона Саладо!

…Лучше бы падре Хуан и в самом деле меня в склеп с мертвяками кликнул!

Бом-м-м-м-м!

Зашумело, волной по толпе побежало. Вскочили добрые севильянцы, шеи выставили, глаза выпятили.

Королева! Она! На троне, помосте высоком, что справа от собора, там, где галерея Градас начинается. Не одна, понятно, – свита весь помост заполнила, от камней и золота глаза режет. А кто именно там – не разглядеть, далековато все же. Вроде бы митра золотая с троном рядом – не иначе сам архиепископ там.

А где ему еще быть, архиепископу? Акт Веры!

Бом-м-м-м-м! Бом-м-м-м-м!

Начали!

Отвернулся я, на рожи любопытствующие поглядел. Ох, добрые севильянцы, сапожники да лодочники, бронники да портные! Лучше бы и вправду на корриду ходили – или на арголью, к примеру.