Круговорот лжи - Нина Бодэн

— Потому что ты не спросил! — стала защищаться она. — А я подумала, что это расстроит тебя. Я считала, что тебе нужно сосредоточиться на работе. Но это пустяки по сравнению с тем, что ты не сказал мне о его возвращении. Если ты не хотел меня будить, то мог бы хотя бы оставить записку на кухонном столе. Я чувствовала себя последней дурой!

— Я думал, что мы увидимся утром. Я же не знал, что ты удерешь. И что я не проснусь до твоего ухода.

— Мог позвонить мне в галерею. Ты знал, что я буду там. Вместо этого ты надолго уехал, а затем попросил Джорджа передать мне новости. Ты должен был сказать это сам.

— Если бы ты подумала, вместо того чтобы обижаться, то сама поняла бы, какая ты глупышка. Я еще даже матери не звонил. И Мод тоже. И приехал в галерею, как только смог. Главным образом из-за тебя. Картины не имели значения. Джордж спокойно мог подержать их еще день-другой. У него не так мало места.

— Но с Элен ты, конечно, разговаривал.

— Да. Очень коротко. Сегодня утром. Вчера вечером Тим пришел к ней, и она пыталась дозвониться нам, но ты сняла трубку. И все же я мог бы разбудить тебя, если бы ты вела себя умнее.

— Именно поэтому ты ничего не сказал? Чтобы наказать меня?

— Как выяснилось, ты придумала куда более изощренное наказание. Удрав от меня на Пентонвилл-роуд. Кончилось тем, что я попал в полицию. И все же я не виню тебя в случившемся.

Она сказала:

— Я ничего не могла с собой поделать. Я слишком разозлилась.

— Из-за того портрета? Кажется, я понимаю, в чем дело. Это глупо. Ты должна была понять. Ты же говорила, что интересуешься моей работой. Это просто один из приемов. Художники пользуются сходством модели с кем-то знакомым совершенно неосознанно.

Она еле слышно пробормотала:

— Я знаю.

Ее внезапная покладистость поощрила меня.

— Таким образом я помечаю свои копии. Та девушка напомнила мне Элен. В ее лице есть что-то лисье. Какая-то холодность, — беззастенчиво соврал я. И добавил: — Это просто нечто вроде подписи.

— Как крошечная вывеска «Пиццерия» на копии Каналетто, которая висит у твоей матери?

— Точно! Джордж прав, от тебя ничто не ускользнет, верно?

Она сказала:

— Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не льсти мне. Я этого не вынесу. После всего, что я сделала…

Теперь в ее голосе звучало отчаяние. И страх. Я сказал:

— Брось, малышка, все не так ужасно. Ты разозлилась, а я был пьян. Из этого ничего хорошего не вышло, но виновата не только ты. Тебе нужно получить водительские права на тот случай, если суд признает меня законченным преступником!

Как ни странно, я почувствовал себя намного лучше. Может быть, потому что прошло похмелье. Или потому что наконец ощутил облегчение от возвращения Тима. Я ссорился с Клио почти так же, как всегда ссорился с Элен, и это тоже сыграло свою роль. Мы переругивались, как дети, или притворялись детьми. Как бы это ни называлось, мы оказались на одном уровне. Я больше не опекал Клио. Я еще не знал, хорошо это или плохо, но ситуация явно изменилась.

Мы остановились у светофора. Клио смотрела на меня с каким-то странным выражением. Она была удивлена? Сбита с толку? Я снова положил руку на ее колено; на этот раз она подняла ее и прижала к щеке. Я сказал:

— Знаешь, сейчас у нас тяжелый период. Но мы во всем разберемся. Обещаю.

Я и не предполагал, как трудно будет сдержать это обещание.

Прошло шесть дней. Клио была необычно тиха и погружена в себя, но это можно было понять. После возвращения Тима у нас появилась куча дел. Он был болен, причем довольно опасно; у него оказалось двустороннее воспаление легких, отягощенное общим истощением. Он много спал, а когда просыпался, лежал перед телевизором. Он признал, что болен физически, и уходил в эту болезнь, избегая говорить о своем психическом состоянии. Принимал антибиотики, не жалуясь на то, что они его отравляют, мерил температуру, ел помалу, но часто, как советовал врач. Еду готовила Клио. Она обращалась с Тимом нежно, бережно и заботилась о нем. Приезжали Элен, моя мать и Мод. Клио тактично руководила этими посещениями. Регулярно подавала кофе, чай и напитки; оставляла Элен и мою мать наедине с Тимом столько времени, сколько он, по ее мнению, мог выдержать; находилась в комнате, когда там была Мод, отвечала за Тима на вопросы, задать которые моя тетушка считала своим долгом, причем делала это с таким мягким, поистине сестринским участием, что Мод не обижалась. Она целовала мою мать и тетку, когда те приходили и уходили, и разговаривала с Элен серьезно и вежливо.

Я гордился ею. И думал, что она наконец-то повзрослела.

На седьмой день после завтрака я поднялся в мастерскую. Я не видел копий с того момента, как выгрузил их из микроавтобуса и отнес наверх. Я был уверен, что с ними больше ничего не нужно делать. Вся работа над деталями была закончена еще в запаснике, когда картины стояли передо мной, и теперь я просто хотел взглянуть на них свежим взглядом, посмотреть под другим углом зрения, не просто как на копии или подделки. Это было для меня самопроверкой. Чего они стоят сами по себе? Способны ли жить независимой жизнью?

В целом я был доволен. Я никогда не бываю удовлетворен полностью; мне всегда приходится бороться с искушением что-то улучшить. Я подумал, что следовало бы переписать правую руку суффолкской графини. Два пальца у нее не гнулись. Должно быть, так было на самом деле, но сейчас это не имело значения; странно, почему я не догадался улучшить оригинал. Кроме того, меня приятно удивила моя первая копия «Вязальщиц снопов». Я бросил ее, считая эскизом, но сейчас посмотрел на картину снова, и она показалась мне более свободной и непринужденной, чем раньше. Так часто бывает, когда просыхает краска. Копия была прислонена к стене. Я снял одеяло со второй копии и поставил картину на мольберт. Посмотрел на обе. И тут меня словно огрели молотком по голове.

На пороге стояла Клио. Наверно, она стояла там уже давно и следила за мной. Но она тяжело дышала, словно только что взбежала по лестнице.

— Это моя вина, ох, это моя вина…

Я спросил:

— Черт побери, как это вышло? Только, ради Бога, не начинай плакать. Дело серьезное.

Она задыхалась и хватала ртом воздух. Я сказал:

— Только без истерик. Это уже ничего не изменит. Побереги время.

— Ох, ты возненавидишь меня, — запричитала она.

— Прекрати. Прекрати думать о себе, глупая девчонка. Это неважно. Какого черта…

— Грузчики приехали рано. Джордж повел их в запасник забирать другие картины. Все было готово к отправке, неупакованной оставалась только эта. Она была в магазине, вместе с твоей копией. Обе стояли на мольбертах. Джордж принес ящик и велел плотнику упаковать «Вязальщиц».