Черный отряд. Тени сгущаются - Глен Кук

Костер выплюнул искры и затрещал — кто-то все же решил встать и подбросить в него немного дров. Разгорелось пламя, на меня повеяло смолистым сосновым дымком, на сосредоточенных лицах игроков заплясали тени. Одноглазый сидел, сжав губы, потому что проигрывал. Лягушачий рот Гоблина был растянут D улыбке, которую он сам не замечал. Лицо Молчуна оставалось бесстрастным — ведь он Молчун. Ильмо напряженно размышлял и, нахмурившись, прикидывал свои шансы. Физиономия Поддатого была кислее обычного. Мне было приятно увидеть его вновь — я боялся, что он погиб под Лордами.

Небо перечеркнул лишь один крошечный метеор. Я отрешенно закрыл глаза и стал вслушиваться в биение собственного сердца. Твердец идет, Твердец идет, говорило оно, отбивая барабанную дробь, имитирующую поступь приближающихся легионов.

— Тихо сегодня, — заметил Ворон, усаживаясь рядом со мной.

— Затишье перед бурей, — отозвался я. — Какую кашу заваривают для нас великие и могучие?

— Много споров. Капитан, Душелов и тот, новый, дают всем всласть наболтаться. Пусть облегчат душу. Кто выигрывает?

— Гоблин.

— А Одноглазый не сдает втихаря из-под колоды?

— Пока что мы его не застукали на горячем.

— Я все слышал, Ворон, — прорычал Одноглазый. — Когда-нибудь я тебя…

— Знаю, знаю. Раз — и я стану принцем лягушек. Костоправ, ты не поднимался наверх после наступления темноты?

— Нет. А зачем?

— На востоке появилось нечто необычное. Похоже на комету.

У меня екнуло сердце. Я быстро подсчитал в уме.

— Ты, вероятно, прав. Ей уже пора возвращаться.

Я встал, Ворон тоже, и мы вместе зашагали вверх по склону.

Каждое важное событие в саге о Госпоже и ее муже имело предвестника в облике кометы. Бесчисленные пророки мятежников предсказывали, что власть ее падет, когда в небе будет видна комета. Но самые опасные их пророчества говорили о ребенке, который станет реинкарнацией Белой Розы. Круг тратил и до сих пор тратит немало энергии, пытаясь отыскать этого ребенка.

Ворон привел меня на высокое место, откуда были видны звезды, низко восходящие над восточным горизонтом. И точно, по небу перемещалось нечто, напоминающее наконечник стрелы. Я долго смотрел, потом заметил:

— Кажется, острие указывает на Чары.

— Я тоже так думаю. — Ворон немного помолчал. — Я не очень высокого мнения о пророчествах, Костоправ. Слишком уж они смахивают на предрассудки. Но эта комета заставляет меня нервничать.

— Подобные пророчества ты слышал всю свою жизнь. Я удивился бы, если бы они не коснулись твоего воображения.

Он хмыкнул, не удовлетворившись моим ответом.

— Повешенный привез новости с востока. Шепот взяла Ржу.

— Хорошие новости, просто прекрасные, — отозвался я, приправив слова сарказмом.

— Она взяла Ржу и окружила армию Пустяка. У нас появилась возможность вернуть к следующему лету весь восток.

Мы стояли лицом к каньону. Несколько отрядов из авангарда Твердеца уже подошли к началу извилистой дороги, ведущей на перевал. Зовущая Бурю перестала колошматить противника грозой с молниями, чтобы подготовиться к отражению прорыва Твердеца через перевал.

— Получается, что вся ответственность ложится на нас, — прошептал я. — Мы обязаны остановить их здесь, или все обрушится, когда нам нанесут удар через черный ход.

— Может быть. Но даже в случае нашей неудачи не сбрасывай со счетов Госпожу. С ней мятежники еще не сталкивались лицом к лицу. Каждая миля на пути к Башне станет наполнять их все большим страхом. И причиной их поражения станет ужас, если только они не отыщут ребенка, упоминаемого в пророчествах.

— Возможно.

Мы смотрели на комету. Она пока была еще очень и очень далеко едва различима. Ее будет видно очень долго, и до ее исчезновения прогремит немало великих сражений.

— Наверное, не стоило показывать мне комету, — поморщился я. — Теперь эта гадость мне приснится.

Лицо Ворона озарила одна из его редких улыбок.

— Пусть лучше тебе приснится наша победа, — сказал он.

— Мы заняли оборону высоко в горах, — начал я пересказывать вымышленный сон. — Твердецу пришлось гнать солдат по длинной извилистой дороге на высоту в двенадцать сотен футов. И они, поднявшись сюда, стали для нас легкой добычей.

— Ври, да не завирайся, Костоправ. Я иду спать. Удачи тебе завтра.

— И тебе того же, — отозвался я.

Завтра Ворон окажется в самой гуще событий. Капитан поручил ему командование батальоном ветеранов регулярной армии. Им предстояло держать один из флангов, сметая врага с дороги стрелами.

Мне все же приснился сон, но совершенно неожиданный. Во сне ко мне явилось колышущееся золотое существо. Оно зависло надо мной, светясь подобно множеству далеких звезд. Я не понял, сплю я или нет, но остался не удовлетворен в любом из вариантов. Все же рискну назвать видение сном, потому что это более подходящее слово. Мне вовсе не по душе мысль о том, что Госпожа проявила ко мне повышенный интерес.

Во всем виноват я сам. Все мои фантазии о Госпоже оказались семенами, упавшими на плодородную почву моего воображения. И в самонадеянности этим снам тоже не откажешь. Сама Госпожа прислала свой призрачный дух, чтобы успокоить глупого, измотанного войной и испуганного в душе солдата? Во имя небес, почему?

Словом, это сияние явилось ко мне, воспарило надо мной и стало произносить успокаивающие слова, приправленные легким оттенком веселья. Не бойся, верный мой. Лестница Слёз вовсе не ключ к империи. Пусть даже ее захватят — не страшно. И что бы ни случилось, мой верный останется невредим. А Лестница — лишь путевой столб на дороге, ведущей мятежников к гибели.

Было сказано немало других фраз, причем загадочно личных. Они стали отражением моих безумнейших фантазий. А в конце — на краткое мгновение — из золотого сияния выглянуло лицо. Столь прекрасного женского лица я никогда в жизни не видел, хотя и не могу сейчас его вспомнить.

На следующее утро, занимаясь делами в госпитале, я рассказал об этом сне Одноглазому.

— У тебя слишком богатое воображение, — сказал он, посмотрев на меня и пожав плечами. Одноглазый был очень занят — ему не терпелось поскорее покончить со своими медицинскими обязанностями и уйти. Любую работу он на дух не выносит.

Завершив свои дела, я побрел в сторону главного лагеря. Голова была тяжелой, настроение паршивым. Сухой и прохладный горный воздух оказался вовсе не столь бодрящим, каким ему следовало быть.

Настроение у солдат было таким же кислым, как и у меня. Внизу на склоне перемещались воинские подразделения Твердеца.