Попаданка ледяного дракона (СИ) - Свадьбина Любовь

Нежеланная, пугающая встреча с Сараном неотвратима: имперцы перенесли отбор, и уже завтра надо явиться в Академию с родовым артефактом и женихом, в каком бы состоянии он ни был.

Перед дверями в тюремный зал король Элемарр позволяет себе ещё одну передышку. Набравшись смелости, запускает механизм замка.

Едва уловимо шуршат шестерёнки, и вот чёрная, будто усыпанная звёздами дверь медленно отворяется.

Вздохнув, король шагает в сумрак камеры.

Глава 31

Саран сидит у стены, склонив голову на сложенные на коленях руки. В последний момент король Элемарр замечает миску с нетронутым мясным пюре и перешагивает её. Отчаяние, сквозящее в позе Сарана, даёт королю небольшую надежду на то, что удастся договориться.

Договориться – король Элемарр согласен даже на это, а не только на безоговорочное подчинение сына.

– У меня для тебя отличная новость, – Элемарр останавливается в трёх шагах от Сарана, не решаясь подойти ближе.

Тот неохотно поднимает голову. Его роскошные белые волосы висят, точно пакля, на бледном лице ярко выделяются потемневшие глаза. Мелкие блики в них придают им сходство с чёрными звёздными стенами. Король Элемарр отступает на шаг, ужасом во всём его теле отдаётся мысль: что, если Саран обезумел, и рассудок никогда к нему не вернётся? Как тогда управлять им, как добиться от него продолжения рода?

– Завтра родовой артефакт найдёт тебе избранную, – король Элемарр произносит это уверенно, хотя знает, что после двух неудачных отборов… всё очень плохо для них: если и после третей попытки у Сарана не появится избранная, он потеряет право наследовать престол, и тогда всласть их рода над Озараном пошатнётся.

Тогда королю придётся убить жену Инрризу, исчерпавшую возможности к рождению детей, ведь только после смерти избранной артефакт выберет и усилит следующую – это их плата за невероятную магическую силу, за звание правящих: два-три ребёнка предел для такой пары. А убить избранную – всё равно, что отрезать руку или вырвать сердце. Пусть она не истинная пара, но всё равно это слишком больно, почти невыносимо.

Пересохшие губы Сарана медленно двигаются:

– Я… здесь… так долго?

– Отбор перенесли, – милостиво отзывается король Элемарр. – Аранские уверены, что Культ готовит на ваши с Арендаром отборы какую-нибудь гадость, поэтому хотят провернуть всё раньше и без обычной торжественности.

Дракон, лишившийся избранной, должен радоваться возможности заполнить эту пустоту в сердце и душе, но Саран к известию о подарке судьбы равнодушен. В его остекленевших глазах не меняется ничего. И король со всё большей тревогой ожидает ответа.

– Не пойду, – Саран опускает всклокоченную голову на руки.

– Ты хочешь, чтобы я тащил тебя на отбор в цепях?

– Если ты так решил, ты это сделаешь, – голос Сарана глух и безразличен, – делай, что хочешь, а сам я не пойду.

Гнева перекашивает лицо короля Элемарра. Он задерживает дыхание, чтобы не закричать, стискивает кулаки, чтобы не ударить. «Это бесполезно, – повторяет про себя. – Криками и побоями я сейчас лишь покажу своё бессилие». Король Элемарр судорожно выдыхает. Презрительно выговаривает:

– Значит, на отбор ты отправишься в цепях.

Развернувшись к Сарану спиной, шагая к двери, он чутко прислушивается, ожидая нападения. Уловив колебание воздуха, отскакивает, ударяя наотмашь. Сарана отбрасывает, он со скрежетом тормозит когтями об пол, скалится. Теперь король Элемарр выходит спиной вперёд, не отводя взгляда от его безумных глаз.

И даже заперев дверь Элемарр не выдыхает с облегчением.

«Тут понадобятся не только цепи, – размышляет он, поднимаясь по тёмным ступеням. – Но и снотворное, и связывающие заклинания… он настоящий дракон».

Империя Эрграй, пригород Нарнбурна, зона влияния Академии драконов

Весь вчерашний день я долбила вырытый амфитеатр одиночными чёрными лезвиями. Как только разносила его земляные стены, блеклолицый, сероволосый маг восстанавливал их и каждый раз всё сильнее уплотнял камнями. Мои навыки владения Семиглазкой увеличивались пропорционально его стараниям, так что вечером я особо сильным ударом разнесла не только проложенную камнями землю, но и стену вокруг парка.

Свобода, соблазнительно показавшаяся в прорехе полями и далёким лесочком, была недосягаема: отец, как всегда, наблюдал за тренировкой. Осмотрев разрушения, кивнул:

– Молодец. На сегодня достаточно. Завтра переходим к следующему этапу.

«А за хорошее поведение он меня напротив кровати поставит?» – канючила коса.

На переведённый отцу вопрос он ответил:

– Только если глазами к стене.

«Это нечестно», – взвыла Семиглазка.

Но, полежав ночь за ширмой в спальне отца, на следующий день она, в надежде увидеть его обнажённым, опять была готова к свершениям. Мои уверения, что ничего особенного под одеждой нет, пыл Семиглазки не охладили.

Сегодняшняя тренировка, впрочем, оказалась куда менее утомительной, чем предыдущая: концентрация удара в одно лезвие получалась на автомате, а суть нового этапа состояла в том, чтобы использовать для удара не свою магию, а магию сторожащих дом чудовищ.

Мне и делать почти ничего не пришлось: Семиглазка взяла на себя поглощение и аккумуляцию магии, мне оставалось только повторять за ней, а магу земли – наворачивать всё более мощные укрепления, которые мы раз за разом сносили.

Магия, в общем, оказалась сродни любому другому виду спорта: сначала ты повторяешь-повторяешь-повторяешь, потом делаешь, не задумываясь. Только тут надо ориентироваться не на физические ощущения в мышцах, а на движение магии внутри тела. Но это ощущение похоже на ощущения от физических упражнений, когда следишь за ними, чтобы выполнять всё правильно…

Такие мутно-устало-просветлённые мысли ползут в голове, пока я мою под душем голову и неожиданно измученное тело. Усталость, монотонность льющейся воды, неспешные размышления – всё это расслабляет, вытравливает ощущение угрозы. Я наблюдаю за стекающей по дну ванны пеной. Пена мерцает, как снежинки… Как хорошо было, когда вокруг лежал снег и рядом был Саран. Мы сидели с ним в воде, и казалось, мира вокруг нет, никого нет, кроме нас. Он касался будто не только тела, но и души.

Невыносимо, до боли в сердце хочется прижаться к Сарану, оказаться в объятиях, услышать его голос, и даже просто молчать с ним.

Спазм сдавливает горло, меня всю сотрясает, слёзы неудержимым потоком проливаются на лицо. Их так много-много, нескончаемых, горьких. Крик нарастает в груди, рвётся наружу пронзительный зов, невыносимое желание во все лёгкие прокричать: Саран!

Затыкаю рот ладонью. Дрожь продолжает колотить тело не только от ломающего волю желания немедленно увидеть Сарана, но и от осознания, что бешеный всплеск эмоций мог передать мысли о нём отцу.

Тихо-тихо-тихо. Сосредотачиваюсь на текущей воде, на её шуме. Считаю. До ста. До двухсот. До тысячи. Дальше. Чётко представляя цифры, думая только о них, пока дыхание не приходит в норму.

Нельзя думать о личном.

Нельзя думать об истинных желаниях.

Я должна думать о том… что отец не так плох, и Орден-Культ не так ужасен, о том, что мне не к кому и некуда бежать – только так можно усыпить его бдительность.

Только так есть надежда поймать удобный момент и сбежать.

Но, понимая важность очищения мыслей, вытравить тоску по Сарану и надежду на удачный побег так сложно, страшно, почти невозможно. Я мысленно пою песни, до боли скоблю себя мочалкой, повторяю стихи, восстанавливаю в памяти обрывки из учебника Ордена, из книг в библиотеке Лаэра. Думаю о драконе, которого мне то ли надо, то ли не надо побеждать, об Академии, Ордене, дуэли отца с Огемаром.

И под давлением мыслей опасные воспоминания и надежды тонут, уходят на самое дно сознания – туда, где, надеюсь, отец никогда их не найдёт.