Заратустра. Смеющийся пророк - Бхагаван Раджниш

Но в идее, что омовение в Ганге смывает все ваши грехи, тоже нет ни капли правды. Если бы это было так дешево, вы могли бы двенадцать лет делать все что хотите, а по прошествии двенадцати лет всего на денек сходить к Гангу и все это смыть.

А в наши дни не нужно даже ходить к Гангу. Водопроводные трубы доставляют воду из Ганга в любой конец страны. Так что просто примите душ в своей ванной. И зачем ждать двенадцать лет? Вы можете каждый день освежаться, чтобы совершать новые грехи.

Средства могут быть полезными. Средства не бывают правильными или неправильными; если они полезны, они правильны. И я говорю: теория вечного возвращения может принести огромную пользу множеству людей; поэтому она правильна.

"Вот мы знаем, чему учишь ты: что все вещи вечно возвращаются, а с ними и мы сами, что мы существовали уже несчетное число раз, а с нами — все вещи.

Ты учишь, что есть Великий Год становления, необычайный, величайший год-исполин; подобно песочным часам, должен он обращаться снова и снова, чтобы заново наполняться и снова течь".

Вы, наверное, видели древнее приспособление для измерения времени. Это стакан, сделанный в форме барабана и наполненный песком. Песок медленно-медленно высыпается. Щелка очень узкая. За час верхний стакан становится пустым; нижний стакан полон. И приспособление устроено так, что, когда верхний стакан пуст, совершенно пуст, нижний стакан поднимается, а верхний опускается. И вновь — тот же песок, тот же стакан, то же возвращение.

Животные говорят: "...подобно песочным часам, должен он обращаться снова и снова, чтобы заново наполняться и снова течь:

— и все эти годы равны самим себе, как в самом великом, так и в самом малом; и сами мы в каждый Великий Год тождественны себе, как в самом великом, так и в самом малом.

И если бы захотел ты теперь умереть, о, Заратустра, то знаем мы и то, что стал бы ты тогда говорить себе. Но звери твои просят, чтобы ты пока еще не умирал!

Без трепета, глубоко вздыхая от блаженства, стал бы говорить ты: ибо бремя величайшей тяжести было бы снято с тебя, о, терпеливейший!

"Вот я умираю и исчезаю, — таковы были бы слова твои, - и во мгновение ока обращусь в ничто. Души так же смертны, как и тела.

Но связь причин, в которую вплетен я, вновь возвратится и вновь создаст меня! И сам я — одна из причин Вечного Возвращения.

Я возвращаюсь — вместе с этим солнцем, с этой землей, в этими орлом и змеей — не для какой-то новой, или лучшей, или похожей жизни:

— я вечно возвращаюсь к этой же самой жизни как в самом великом, так и в самом малом, чтобы снова учить о Вечном Возвращении всех вещей,

— чтобы вновь сказать слово мое о Великом Полудне земли и человека, чтобы снова возвестить людям о Сверхчеловеке.

Я сказал слово свое и гибну во имя его: так хочет вечный жребий мой — я погибаю как провозвестник!

Настал час, когда гибнущий и идущий к закату своему благословляет сам себя. Так кончается закат Заратустры".

Сказав слова эти, звери умолкли и ждали ответа Заратустры: но он не заметил, что прекратились их речи. Подобно спящему, тихо лежал он с закрытыми глазами, хотя и не спал, — ибо беседовал он с душой своей. И тогда змея и орел, видя, что осенило его молчание, почтили великую тишину, окружавшую его, и осторожно удалились.

То, что он слушает животных, символично. Это означает, что сама вселенская жизнь, анима, как бы говорит Заратустре: "Такова твоя участь — идти к людям и возвестить им учение о вечном возвращении. Но помни, твоя участь еще и очень опасна". Слушая животных, Заратустра закрыл глаза, и казалось, что он заснул. Но он не спал. Он был в глубокой медитации, советуясь с собственной душой. О чем же он советовался со своей душой?

"Пришел ли мой час вступить на этот опасный путь и пойти к людям, которые — я прекрасно знаю это — глухи, слепы, не хотят видеть никакую истину, и не хотят слушать ни о какой истине? Пришло ли мое время? Настал ли мой час? Наступил ли Великий Полдень, которого я ждал? Если мой час настал, я приму вызов и пойду к людям — пусть они смеются или распинают меня, но я выпущу на волю весть, дарованную мне самим существованием.

Похоже, эти животные, которые никогда не говорили, которые не умеют говорить, стали голосом существования, и то, что они говорят, абсолютно верно. Это мое открытие. В эти семь дней я неожиданно открыл вечное возвращение. Но вот вопрос: настало ли время? — ибо я не хочу идти к человечеству преждевременно. Я хочу добраться точно вовремя - тогда, когда хотя бы несколько человек будут готовы услышать и понять меня".

Вот о чем он совещался со своей душой. А заканчивается притча описанием прекрасного и изящного поведения его животных. Змея и орел, видя его безмолвие, ...почтили великую тишину, окружавшую его, и осторожно удалились. Даже человек не так предупредителен, не так уважителен к тишине Мастера, к безмолвию медитирующего.

Мне вспомнился один пример из нашего столетия. Рамана Махарши, который жил в южной Индии, на горе Арунахал, был одним из величайших просветленных. Он был не очень-то многословен; он также был не очень-то образован. Ему было всего семнадцать лет, когда он ушел в горы в поисках себя. Он был очень тихим человеком, и люди приходили для того, чтобы вкусить его тишины.

Все приходившие наблюдали одно поистине чудесное явление: всякий раз, когда он садился на веранду храма в ожидании людей, которые хотели посидеть с ним в безмолвии, туда приходила и корова — без малейшего опоздания, точно вовремя. Она садилась там, а люди не могли в это поверить: "Что это за корова такая?" А когда Рамана Махарши возвращался в свою комнату и все расходились, эта корова подходила к окну и заглядывала внутрь, чтобы попрощаться - каждый день. После этого она уходила. А назавтра приходила снова.

Так продолжалось четыре года. Но однажды она не пришла, и Рамана Махарши сказал:

— Она, наверное, или очень больна, или умерла. Я должен поискать ее.

Люди стали возражать:

— Человеку вашего уровня не пристало искать какую-то корову.

Но Рамана Махарши не послушал людей и пошел искать. Люди пошли за ним, и корову нашли. Она упала в канаву.

Она была уже старая. Она шла, она была в пути, но поскользнулась и упала в канаву.

Но она была еще жива, и когда Рамана Махарши подошел к ней и сел рядом, на глазах коровы появились слезы. Она положила голову на колени Рамана Махарши и умерла.

Рамана Махарши сказал своим людям:

— Здесь должен стоять большой храм в память о ней, потому что она умерла просветленной — она больше не родится даже как человек.

И даже сегодня этот храм со статуей коровы внутри находится там.

Наверное, мы не очень старались найти общий язык с животными, деревьями, горами, реками. Конечно, мы не можем говорить на их языке; нужно искать какие-то другие пути. Но многим людям удавалось в безмолвии испытать гармонию с деревьями, животными, птицами.

Так что это не только притча, это также указание на будущую возможность. Человек просто должен исследовать... есть так много всего, что можно исследовать! Но мы заняты тривиальным. Нас не заботят реальные и великие ценности жизни. Нас не интересует даже сама жизнь с ее разнообразнейшими формами. Все это — разные формы той же самой жизни, к которой принадлежим и мы — это то же вещество. Должен быть какой-то способ общения.

Заратустра безмолвствовал, беседуя с собой и принимая решение — спуститься с гор, уйти от животных и их невинности к людям, полным самодовольства и хитрости и думающим, что они знают, хотя они не знают ничего.

В этом отрывке не говорится, к какому заключению он пришел, общаясь с самим собой, но следующий фрагмент посвящен его спуску с гор к человечеству. Так что, должно быть, он услышал мягкий, негромкий голос своей души, который сказал ему: "Не медли. Это трудный удел, и к тому же опасный, но ты должен идти, ибо должен поделиться тем, что ты познал, увидел и испытал".

Вечное возвращение может обернуться великим благословением, если люди поймут его и начнут менять свою жизнь от механистичности к большей сознательности, к бдительному осознанию. Это возможно, ибо это произошло со многими. Это может случиться с каждым. Вопрос только в том, чтобы набраться мужества и принять вызов.

В другом месте Заратустра говорит: "Пока вы не наберетесь смелости, чтобы превзойти самих себя и трансцендировать свою механистичность, свое роботоподобное поведение, сверхчеловек, — который есть ваше исполнение — не может родиться".