Новый мир. Книга 1: Начало. Часть вторая (СИ) - Забудский Владимир

Ни с кем не попрощавшись, она в слезах отправилась в общежитие, где (об этом я узнал лишь утром в понедельник), поревев немного в подушку, написала подробный донос своей кураторше, из которого следовало, что Рина, чуть ли не угрожая ей физической расправой, подбила ее встретиться с двумя парнями, которые к ним «домогались и вели себя откровенно неприлично».

Ночью с воскресенья на понедельник я тщетно пытался заснуть. До двух часов ночи я ворочался, мучась жаркими мыслями о смуглой девичьей коже на фоне зеленых зарослей эвкалипта. В два часа ночи я в конце концов сдался и отправился в туалет, тщетно понадеявшись, что мне удастся скрыть свои истинные намерения под видом исправления малой нужды. Довести начатое до завершения я так и не успел — проклятый ИИ, как всегда, оказался умнее. Последовала ночная побудка всего общежития и прилюдный позор.

Поль, получивший, как и я, особо строгий выговор (для него это была первая столь серьезная мера взыскания), затаил на меня смертельную обиду, обвинив меня не только в постигшем нас наказании, но и в своей неудаче с Бетти, которую, как он втельмяшил себе в голову, я якобы специально очаровал и пытался у него отбить. С того дня, как Кито публично отчитал и унизил нас перед всем отрядом, наши с ним отношения стали совсем прохладными. Стоит ли говорить, что ни о каких дальнейших встречах с девчонками не могло идти и речи?

Я дал себе зарок больше не беседовать с Риной. Один взгляд на нее воскрешал во мне скользкие, жаркие фантазии, появление которых в моей голове грозило новыми позорными наказаниями. Видимо, и она испытывала похожие чувства. Я слышал, что ее кураторша оказалась к ней даже суровее, чем Кито ко мне, и влепила бедняге три дня карцера и шестимесячный спецкурс по лечению от нимфомании.

И все же, вопреки всем постигшим нас бедам, 194-ый день своего заточения я вспоминал, как один из самых лучших, и грел себя мыслью, что я чуть ли не единственный из всех двухсот парней в интернате, кто не так давно видел живую, настоящую женскую грудь.

15 января 2078 г., воскресенье. 278-ой день.

Три недели каникул, наступивших за окончанием семестровых экзаменов, подходили к концу. Если в школьные времена я чувствовал в такие минуты грусть, то в реалиях интерната разница между каникулами и учебой была не столь уж разительной.

Педагогический коллектив интерната в целом и профессор Кито в частности сделали все возможное, чтобы их подопечные на протяжении двух недель «отдыха» не только не разленились, но и соскучились по «веселым учебным буднями». Лишь двое счастливчиков из всего нашего отряда, чей средний балл по результатам экзаменов превысил 85 из 100, отправились в десятидневную поездку в оздоровительный лагерь.

С моими 72 баллами, которыми я был в основном обязан своему упрямому отказу от ПУН, я был всего лишь восьмым по успеваемости в отряде. С таким показателем мне вместе с другими неудачниками предстояло провести все три недели, не считая нескольких экскурсионных поездок, совмещая «подтягивание хвостов» с «производственной практикой».

Специально для учеников, не показавших достаточной успеваемости, администрация интерната подобрала шесть видов практики, самыми безобидными из которых были уборка территории и пошив шлепанцев (на эти три недели интернат подрядился изготовить не менее пяти тысяч пар), а самыми экзотическим — стирка обгаженных стариками пеленок и простыней (все это добро к нам отправляли из двух ближайших домов престарелых) и сортировка отходов (мусорные баки доставляли из близлежащих спальных районов города).

Как объяснил нам Петье, объявляя о распределении учеников по «производственным цехам» (чем ниже средний балл — тем неблаговиднее профессия), педагогический коллектив хочет, чтобы ученики, не проявляющий достаточного усердия и тяги к знаниям, почувствовали, каково это — честным трудом зарабатывать себе на хлеб.

К счастью, от участия в этом благородном деле меня спас случай. С 8 по 10 января в 1-ом специнтернате Мельбурна проходил отборочный турнир сети «Вознесение» на юношескую олимпиаду 78-го года в Бразилиа. Директор Сайджел, обеспокоенный слабостью нашей команды по сравнению с прошлогодней, распорядился освободить восьмерых спортсменов, включая меня, от трудовых обязанностей, мешающих подготовке к соревнованиям.

Кито, к величайшему его сожалению, не имел власти, чтобы как-либо аннулировать это распоряжение, но объявил, что если я вернусь с соревнований побежденным — то он убедиться, что я попаду в самый тяжелый «производственный цех» на следующих каникулах.

Однако на этот раз японцу пришлось закатать губу. С четырьмя победами, в том числе тремя нокаутами и одной победой по очкам, я оказался сильнейшим боксером всей сети «Вознесение» в своей весовой категории и единственным из 4-го интерната заработал себе путевку на юношескую олимпиаду. Директор встретил меня, как героя, и распорядился снять с меня все имеющиеся дисциплинарные взыскания, за исключением особо строгих выговоров. К сожалению, стараниями Кито таких у меня накопилось целых три, так что ни о каком созвоне речи все равно идти не могло.

15-го января был назначен всеобщий парко-хозяйственный день, на протяжении которого территорию следовало привести в идеальное состояние перед началом второго учебного семестра.

Территорию, как всегда, поделили на квадраты, каждый из которых закрепили за одним из отрядов. Нам достался самый дальний квадрат в юго-восточной части, у забора позади комплекса хозяйственных и технических построек. Сорняков здесь было больше, чем где-либо еще, а в траве, поговаривают, водились ядовитые насекомые и даже змеи. Подозреваю, что Кито специально выпросил для своего любимого отряда именно этот участок.

Пятнадцать сгорбившихся силуэтов в темно-серой рабочей униформе и кепках — все, кто не был в этот час задействован на дежурствах в других местах — под пение цикад и стрекотание кузнечиков вели неравное сражение с австралийской флорой, буйно разрастающейся в созданных для нее тепличных условиях с обильным орошением, богатыми удобрениями и защитным озоновым покровом. Я разделил нас на три группы, каждой из которых достался свой сектор, взяв в свою группу всех соседей по комнате, чтобы работать было веселее.

— Замаялся я уже, — пожаловался я часа два спустя, отирая со лба пот.

— Он замаялся, — хмыкнул Ши. — Да ты один должен работать за нас всех. Пока ты скакал по рингу под аплодисменты публики, мы здесь копались в замазанных говном пеленках! Тоже мне — звезда спорта!

— Хорошо, что мы не в 7-ом интернате, — произнес Шон, обрезая секатором ветвь акации.

— А что, если бы были в 7-м? — поинтересовался сидящий на карточках Сережа, сосредоточенно пропалывая газон от сорняков. — Что там такого плохого?

— А то, что там самая большая территория из всех интернатов «Вознесения», и засажена она отнюдь не вечнозелеными кустарниками, — авторитетно объяснил Голдстейн. — Бедняги проводят целые дни напролет с веерными граблями, очищая территорию от листьев. У каждого отряда — свой участок. А потом куратор проверяет, что да как. За каждый найденный листочек — наказание.

— Вам повезло, что мы не в тех широтах, где я родился, — хмыкнул я, вырывая очередной сорняк. — Там в это время года минус 30 — минус 35 градусов по Цельсию. Вы такого мороза, небось, и представить себе не можете. Все вокруг покрыто льдом и завалено снегом. Старшеклассники в нашей школе после уроков часто работали с лопатами и ломами — расчищали улицы от снега и льда.

«Как бы многое я отдал за то, чтобы оказаться сейчас там», — подумал я тоскливо.

— О, я тоже видел настоящие суровые зимы! — воскликнул Сергей. — Я ведь сибиряк! Говорят, что в том году, когда я родился, на улице было пятьдесят три градуса мороза, представляете?

— Ага, — хмыкнул Шон. — То-то ты и вырос таким отмороженным, Серый.

Мы находились совсем близко к внешней стене территории интерната. Если прислушаться, то сквозь стрекотание местных насекомых и сосредоточенную возню ребят с садовым инвентарем можно было различить шорох шин по ровной асфальтовой поверхности. Сложно поверить, но всего в каком-то десятке метров нас течет настоящая жизнь. Стоит перемахнуть высоченный забор — и окажешься в другом мире.