Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша - Андре Кастело

— Нет, — возражает Жозефина, — ты не вправе сомневаться в моей привязанности, но когда дети не со мной, мое счастье не полно.

— Чего же недостает тебе для счастья? Муж у тебя не хуже любого другого, у тебя двое детей, которые доставляют тебе только удовлетворение. Да ты в сорочке родилась!

— Это верно, — соглашается она, улыбаясь сквозь слезы.

«И плач уступил место веселости», — заключает Гортензия в конце сцены.

Слезы вскоре полились вновь. Жозефина опять в страхе.

Вместе с Евгением, произведенным 2 2 декабря в капитаны, Бонапарт в мае 1800 года покинул Париж и отправился на войну с Австрией. Его цель? Перейти Альпы и захватить Италию, как когда-то Франциск I. Последний вечер они провели в Опере, где первого консула встретили овацией. Там был оглашен бюллетень о победе Моро при Штокахе, а в два часа ночи, обняв на прощание Жозефину, Бонапарт вскочил в почтовую карету. Он был уверен — уезжать можно спокойно. Париж снова зажил веселой, элегантной жизнью.

Столица, хоть и разоренная, веселится. Женщины целиком поглощены своими длинными газовыми платьями с треном и новыми соломенными шляпками, которые полагалось носить, «сдвинув их на затылок и заломив поля спереди в форме овальной раковины». Возобновились прогулки в экипажах, а «танцемания» при Консульстве осталась такой же неистовой, как при Директории. На Елисейских полях вокруг каждого дерева собирались толпы публики. «Здесь рояль, там арфа, рядом гитара, а дальше целый оркестр». В огромном городе открылось несчетное число кабачков. Всюду раздавались звуки скрипок и кларнетов. «Полюбуйтесь на это богатство, — писал один из хроникеров тех лет. — Какие светлые тона, какая свежесть, сколько не похожих друг на друга хорошеньких женщин и похожих, как две капли воды, молодых людей… Роскошь, природа, день, ночь, женщины, девушки, порок, пристойность — все смешалось…»

Однако по мере того как бегут дни, над Парижем сгущается страх. Жозефина вынуждена признать очевидное: отсутствие Бонапарта пробуждает известную тревогу. Он отбыл, чтобы «семимильными шагами поспеть на выручку Итальянской армии». Но сумеет ли он вовремя подать руку помощи Массена, запертому в Генуе? А если не сумеет?. Если потерпит поражение? В какой хаос опять погрузится страна! Роялисты вновь воспряли духом. Они ликуют и вновь принимаются строить заговоры. Уже рождаются всевозможные комбинации. Недовольные термидорианцы и бывшие брюмерианцы, например Сийес, готовят «запасное правительство» на случай, если он вернется разбитым. Множатся интриги. Жозеф, министр внутренних дел, отказывается навещать Жозефину в Тюильри. Он изображает из себя «предположительного наследника» и не желает «работать с консулами». Всем ясно, что Камбасерес и Лебрен не на высоте положения… Позднее Бальзак не ошибется, вложив в уста одного из персонажей «Темного дела» такие слова о Бонапарте:

— Вернется победителем — будем обожать, вернется побежденным — закопаем.

15 мая Бонапарт пишет Жозефине:

«Со вчерашнего дня я в Лозанне. Отбываю завтра. Здоровье, в общем, в порядке. Край здесь очень красивый. Не вижу препятствий к тому, чтобы дней через десять — двенадцать ты выехала мне навстречу, но сделать это тебе придется инкогнито и никому не говорить, куда ты направляешься: я не желаю, чтоб мои намерения стали известны».

Поехать к нему? Вот уж чего у нее и в мыслях нет! Хоть и беспокоясь о судьбе мужа, неисправимо ленивая Жозефина редко пишет ему, и перед отъездом из Лозанны, точно так же, как встарь, Бонапарт упрекает жену: «Отбываю прямо сейчас, ночевать буду в Сен-Морисе[223]. Писем от тебя нет, это нехорошо, я пишу тебе с каждым курьером… Тысяча ласковых слов моей доброй Жозефиночке».

29 мая новое письмо из Ивреа: «Лежу в кровати. Через час отбываю в Верчелли. Мюрат должен войти сегодня в Новару. Противник сбит с толку. Он еще не разгадал наших замыслов. Надеюсь дней через десять быть в объятиях своей Жозефины, которая такая хорошая, когда не ведет себя как civetta — по-французски „кокетка“. Тысяча нежных слов. Получил письмо от Гортензии, со следующим курьером пошлю ей фунт отменных вишен…»

Следующее письмо, написанное в Милане, куда он приехал вымокшим и «вдребезги простуженным», сообщает уединившейся в Мальмезоне г-же Бонапарт известие о переходе через Сен-Бернар. Узнав, что консул повторил подвиг Ганнибала[224], — правда, не на вздыбленном коне, каким его запечатлел Давид[225], а скромнее, на муле, — Париж вновь преисполняется надежд. «Эта новость, — уточняет одно из полицейских донесений, — наэлектризовала добрых граждан и в то же время обескуражила мятежников всех толков. Она мгновенно распространилась по городским кварталам, произведя особенно благотворное действие в предместьях».

Однако 14 июня тревоги возобновляются: столица узнает, что Массена пришлось капитулировать. Генуя потеряна.

«Париж сегодня не тот, что неделю назад, — доносит один из агентов принца Конде[226] своему господину. — Капитуляция Генуи, разрушившая столько надежд и расчетов, произвела сильное впечатление на умы. Революционеры, которые гораздо более жадно вынюхивают новости, чем роялисты, во всеуслышание повторяют известие на улице, хотя в былые времена сами гильотинировали бы как пораженцев тех, кто дерзнул бы вести себя, как они; всякий раз они непременно добавляют, что виноват в неудаче не Массена, а Бонапарт».

В этот же самый день на равнине между Алессандрией и Тортоной, неподалеку от безвестной деревушки по имени Маренго, Бонапарт с пятнадцатью орудиями против ста дает сражение, которое уже вечером торжественным маршем войдет в Историю. Евгений бросается в атаку во главе своих людей, что принесет ему — в восемнадцать лет! — должность командира эскадрона. Но, терпя страшные потери, французская армия вынуждена отступать перед имперцами. С высоты колокольни в Сан-Джулиано, всем своим видом выражая невозмутимость, которой нет в его сердце, Бонапарт наблюдает за катастрофой. Как известно, Дезе с шестью тысячами человек восстановит положение и превратит бегство в победу, но дурная новость уже летит в Париж и 20 июня прибывает в Тюильри. Жозефина тем более перепугана, что одна из полуофициальных депеш возвещает о гибели некоего «великого вождя». Эти неопределенные слухи обрастают подробностями, и на столицу опускается тяжелый страх. 2 2 июня Жозефина пробуждается с мыслью, что в этот день ей предстоит появиться на приеме дипломатического корпуса, где будут все министры. Сколькие из них разыграют перед ней комедию сочувствия — например Фуше, который «ставит на поражение»? Прием уже готовится, как вдруг около 1 1 часов во дворе дворца возникает шум: курьер привез известие о победе при Маренго. За ним прибывает второй, потом третий, ошалевшие от усталости и белые от пыли. Один из них вручает Жозефине золотую лавровую ветвь, которую Бертье отрезал от венка, украшавшего одно из пятидесяти отбитых у австрийцев знамен. Дипломаты, министры и царедворцы из маленького двора «консульши» поздравляют ее тем поспешнее и радостнее, чем явное были их пораженческие настроения накануне. Супруга первого консула передает им немногие подробности, ставшие ей известными от Камбасереса и Лебрена. Солдаты Дезе, к которым Бонапарт обратился с краткой речью, атаковали уже торжествовавшего противника. Но, превратив поражение в победу, генерал Дезе пал, когда увлекал за собой в атаку подоспевшую с ним дивизию.

— Почему мне не позволено плакать? — так, говорят, вздохнул первый консул.

В Париже, со стороны Дома инвалидов, грохочет пушка. Рабочие и ремесленники тут же бросают свои верстаки и бегут читать свежую, только что расклеенную афишу:

«Надеюсь, что французский народ останется доволен своей армией», — написал Бонапарт.

Впервые — констатирует Камбасерес — народное ликование носит «спонтанный» характер. Радость царит всеобщая, настолько всеобщая, что такой ей уже никогда не бывать, у всех на устах имя Бонапарта. Его повторяют с «умилением», как сообщается в одном из полицейских донесений. А роялист и закоснелый заговорщик Хайд де Невиль[227], просчитав «неисчислимые последствия данного события», вздыхает:

— Это крестины личной власти Наполеона; власть, которую он уже держит в руках, воплощается теперь в него самого.

Жозефина уже спала, когда в два часа ночи 2 июля 1800 Бонапарт вернулся в Тюильри. Обняв жену, он тут же заснул, утомленный дорогой, но не успел встать, как Жозефина уже увидела его озабоченным, хотя Тюильри окружен толпами народа, рукоплещущими первому консулу. Г-жа Бонапарт узнала причину такого дурного расположения духа из разговора мужа с Фуше:

— Итак, меня сочли погибшим и вновь захотели попробовать, что такое комитет общественного спасения!.. Я все знаю… И это были люди, которых я спас, которых я пощадил! Неужели они думают, что я второй Людовик Шестнадцатый? Пусть только осмелятся, и я им покажу! Пусть больше не заблуждаются на этот счет. Для меня проигранная битва это выигранная битва. Я ничего не боюсь, я втопчу во прах всех этих неблагодарных, всех этих предателей… Я сумею спасти Францию вопреки бунтовщикам и смутьянам.