Необыкновенные приключения экспедиции Барсака - Жюль Верн

Среди этих людей мои товарищи. Я считаю их главами. Мисс Бакстон распростерта на земле. Она бледна4 Около нее хлопочут доктор Шатонней и горько плачущая Малик. Рядом я замечаю сидящего на земле Сен-Берена, он дышит с трудом. Вид его жалок. Его голый череп кирпично-красный, а большие глаза, кажется, вот-вот выскочат из орбит. Бедный Сен-Берен!

Барсак и Понсен, по-видимому, в лучшем состоянии. Они стоят и разминают суставы. Почему я не могу сделать, как они?

Но я нигде не вижу Тонгане. Что с ним? Неужели он убит во время внезапного нападения? Это возможно, и не потому ли рыдает Малик? Я испытываю настоящую печаль при этой мысли, и мне жаль храброго и верного Тонгане.

Я поднимаюсь и направляюсь к мисс Бакстон, мне ничего не говорят. Ноги затекли, и я иду медленно. Меня опережает капитан Руфус.

— Как себя чувствует мадемуазель Морна? — спрашивает он доктора.

Ага! Ведь экс-лейтенант Лакур знает нашу компаньонку только под ее вымышленным именем.

— Лучше, — говорит доктор. — Она открывает глаза,

— Можно отправляться? — спрашивает так называемый капитан.

— Не раньше, как через час, — твердо заявляет доктор Шатонней. — И если вы не хотите нас всех убить, я вам советую применять менее варварское обращение, чем до сих пор.

Капитан Руфус не отвечает и удаляется. Я приближаюсь и замечаю, что мисс Бакстон в самом деле приходит в себя. Она может выпрямиться, и доктор Шатонней, стоявший около нее на коленях, поднимается. В этот момент Барсак и Понсен присоединяются к нам. Мы все в сборе. Мы собираемся вокруг нее.

— Друзья мои, простите меня? — вдруг говорит нам мисс Бакстон, и крупные слезы бегут из ее глаз, — Я увлекла вас в это ужасное приключение, не будь меня, вы были бы теперь в безопасности.

Понятно, мы протестуем, но мисс Бакстон продолжает обвинять себя и просит у нас прощенья. У меня не развит нерв чрезмерной чувствительности, я думаю, что это бесполезный разговор, и начинаю говорить о другом.

Так как мисс Бакстон известна здесь под именем мадемуазель Морна, ей лучше сохранить псевдоним. Разве не возможно, в самом деле, допустить, что среди окружающих негодяев окажутся бывшие подчиненные ее брата? К чему же, в таком случае, идти навстречу новой опасности? Эту мысль одобрили единодушно. Было решено, что мисс Бакстон станет, как прежде, мадемуазель Морна.

Мы вовремя пришли к соглашению, так как наш разговор внезапно прерван. По короткому приказу капитана Руфуса нас грубо хватают. Три человека специально занимаются моей скромной персоной. Я снова связан, и отвратительный мешок вновь отделяет меня от внешнего мира. Прежде чем меня ослепили, я замечаю, что мои компаньоны, включая мисс Бакстон, — извиняюсь! мадемуазель Морна, — подвергаются такому же обращению. Затем, как недавно, меня уносят… Неужели мне снова придется проделать маленькую порцию джигитовки на манер Мазепы?

Нет. Меня кладут ничком на твердую плоскую поверхность, которая никак не напоминает лошадиную спину. Проходит несколько минут, я слышу как бы сильные взмахи крыльев, и поверхность, на которой я лежу, начинает слабо дрожать. Это продолжается одно мгновение, потом внезапно меня оглушает знакомое жужжание, усиленное в пять, десять, сто раз, и вот меня ударяет ветер с необычайной силой, увеличивающейся с секунды на секунду. В то же самое время я испытываю ощущение… как бы сказать?.. ощущение подъема на лифте, или, точнее, на русских горах, когда тележка взлетает и спускается по искусственным холмам, когда обрывается дыхание, а сердце сжимает непобедимая тоска. Да, это так, вот что я испытываю.

Это ощущение длится минут пять, потом организм понемногу обретает привычное равновесие. Тогда, признаюсь, с головой, погруженной в проклятый мешок, лишенный воздуха и света, пронизываемый постоянным жужжанием, я чуть не заснул…

Меня внезапно разбудило изумление. Одна из моих рук шевельнулась. Плохо завязанные веревки распутались и в бессознательном усилии руки отодвинулись одна от другой.

Сначала я остаюсь в неподвижности и прислушиваюсь: ведь я не один, как доказывают голоса, которые слышны в окружающем меня шуме. Разговаривают двое.

Один объясняется по-английски, голосом, охрипшим от алкоголя. Другой отвечает на том же языке, но с совершенно фантастической грамматикой, примешивая непонятные слова; думаю, что они принадлежат языку бамбара, так как в них часто слышатся созвучия, к которым я привык за четыре месяца пребывания в этой веселой стране. Один из собеседников подлинный англичанин, другой — негр. Я понимаю все меньше и меньше, а, впрочем, все равно. Пусть мои стражи белые или черные, не нужно, чтобы хотя малейшее движение мешка показало, что я частично получил свободу действий.

Медленно, осторожно я стаскиваю веревки, которые понемногу спадают с моих запястий. Медленно, осторожно я вытягиваю вдоль туловища освобожденные руки.

И вот это сделано. Теперь надо видеть.

Как это сделать, я знаю. У меня в кармане нож… нет, не нож, а маленький перочинный ножик, не замеченный бандитами; я не могу превратить его в оружие защиты, но им можно проделать маленькое окошко в мешке, который меня ослепляет, душит. Остается овладеть ножичком, не привлекая внимания.

Мне удается это сделать через четверть часа терпеливых усилий. Так вооруженная, моя правая рука поднимается к лицу, и я прорезаю мешок…

Праведное небо! Что я вижу? Я едва удерживаю крик удивления. Мои глаза, устремленные к земле, замечают ее внизу на огромном расстоянии, приблизительно в пятьсот метров. Мне открывается истина. Я на летательной машине, и она уносит меня по воздуху со скоростью экспресса, а может быть, и скорее.

Едва открывшись, мои глаза закрылись. Признаюсь, я изумился и испугался.

Когда мое сердце снова забилось правильно, я оглядываюсь спокойнее. Подо мной земля головокружительнобежать назад. Какова наша скорость? Сто, двести километров в час? Больше? Как бы то ни было— внизу пустыня, песок, камни и кое-где группы малорослых пальм. Печальная страна!

Однако я представлял ее еще печальнее. Эти карликовые пальмы зелены, а между камнями в изобилия растет трава. Может быть, наперекор легендам, здесь иногда бывает дождь?

По временам я замечаю аппараты, подобные тому, который несет меня. Одни летят над нами, другие — выше нас. Эскадрилья механических птиц мчится в пространстве. Как ни серьезно мое положение, меня охватывает восторг. В конце концов, зрелище восхитительно, и наши враги, кто бы они ни были, необыкновенные люди они осуществили с удивительным искусством древнюю легенду об Икареnote 53.

Мое поле зрения невелико; я слегка поворачиваю голову, чтобы этого не замечали сторожа, и мой взгляд скользит между брусьями, окружающими металлическую платформу со всех сторон. Но так как я смотрю с высоты, мои глаза охватывают обширное пространство.