Запретный рай - Лора Бекитт

— Зачем они это сделали? — вдруг с надрывом произнесла она. — Если женщина не хочет, мужчина уходит и ищет другую. Почему они уничтожили моего ребенка?!

Капитан постарался сохранить спокойствие.

— Моана! Забудь о них! Отныне я твой муж, и я буду оберегать, защищать и любить тебя!

— Я не знаю, что такое любовь, — сухо произнесла Моана и, завернувшись в плед, отвернулась к стене.

Глава семнадцатая

Эмили Марен стояла в толпе женщин, ожидая посадки на баркасы, которые должны были доставить узниц на большой корабль, отплывавший к берегам острова Тасмания. Через три месяца, проведенных в тюрьме, она получила ответ на свое прошение: срок каторжных работ был убавлен с пятнадцати до десяти лет, и при этом ее отправляли в ссылку в далекую колонию Хобарт-таун.

У самого берега из воды проступали камни, напоминавшие черные сердца; вокруг них вилась бахрома из темно-зеленых водорослей. Эмили чувствовала, что ее сердце стало таким же траурно черным. Она много слышала о том, что страдания дают человеку особое понимание жизни и открывают возможности для новых сил, но сейчас она могла лишь горько посмеяться над этим.

В толпе не было женщин, с которыми она провела несколько месяцев в Ньюгейтской тюрьме, и все же столкнувшись взглядом с одной из узниц, Эмили ее узнала.

Накануне отправки в порт каторжницам остригли волосы. Многие женщины сопротивлялись, другие громко оплакивали остатки своей красоты.

Эмили спокойно ждала своей очереди. Ей было все равно, пусть бы ее даже обрили наголо.

Стоявшая перед ней молодая рыжеволосая женщина сказала:

— Прошу, не стригите слишком коротко. Клянусь, у меня нет вшей! — А потом оглянулась назад, показала на Эмили и добавила: — И у нее тоже.

Сейчас, заметив ее в толпе, Эмили подошла к ней и поздоровалась.

В отличие от других каторжниц эта девушка была одета опрятно, даже щегольски: в добротную коричневую юбку, зеленую кофту, высокие, почти новые ботинки. Вероятно, она умела защищать свое имущество и могла постоять за себя.

— Как тебя зовут? — спросила она Эмили и, получив ответ, назвала себя: — Я Келли Джонс. Я тоже из Ньюгейта, просто мы с тобой были в разных камерах. Я слышала о тебе. Ты француженка?

— Наполовину.

— И судья Грэхем ни за что ни про что затолкал тебя за решетку!

Эмили долго молчала. Потом спросила:

— А ты?

— Я торговала крадеными вещами. Сперва меня приговорили к смерти, а потом заменили повешенье ссылкой.

— Почему же тогда суд назначил мне такое мягкое наказание? Ведь я хотела украсть жемчуг у знатной дамы! — с едкой горечью произнесла Эмили.

— Потому что ты иностранка. Это могло бы вызвать скандал.

Не выдержав, Эмили тяжело вздохнула, и в ответ на это Келли бодро произнесла:

— Выше нос! Многие думаю, что Хобарт-таун — край света, однако я слышала, что там всегда тепло. И потом в колонии не будет решеток. А где нет решеток… — опасливо оглянувшись, она не закончила.

Началась суетливая посадка, после чего переполненный баркас пополз по серой Темзе навстречу напоминавшему черную глыбу кораблю.

— Знаешь, как называется наше судно? — спросила Келли у Эмили, молча слушавшей скрип весел в уключинах и ленивый плеск воды.

— Нет.

— «Провидение»! Хорошее название, не правда ли?

Эмили ничего не ответила.

— Давай держаться вместе? — предложила Келли. — Я слышала, ты умеешь читать и писать. А карту ты представляешь? Где находится эта чертова Тасмания?

— Да, — сказала Эмили, — я хорошо представляю карту. Этот остров расположен близ южных берегов Австралии.

Она вспомнила, как в детстве лежала на огромной карте, гордости Рене, двигая по ней игрушечный кораблик. Уже тогда она назубок выучила расположение всех обозначенных на ней материков, островов, океанов, морей и стран.

— Если вы думаете о побеге, то бежать там некуда, разве что в гости к людоедам! — вмешалась какая-то женщина.

— Заткнись! — беззлобно бросила Келли.

Палуба «Провидения» пахла свежей сосной. Загорелые мускулистые моряки с живым интересом разглядывали каторжниц, выискивая среди них тех, кто был помоложе и покрасивей, и протягивали к ним жадные руки.

А на берегу толпились другие мужчины, возлюбленные или мужья арестанток. Многие женщины, глядя на них, рыдали и махали руками. Кроме провожающих на пристани теснились предприимчивые торговцы. Женщины спускали вниз на веревках узелки с деньгами, а взамен получали продукты, кое-какие вещи, а также бутылки с джином и ромом.

— Тебя никто не провожает? — спросила Келли, заглянув в сухие глаза Эмили.

— Нет.

— Сдается, моряки захотят выбрать себе подруг на время нашего долгого плавания. Они всегда так делают. Женщины будут чинить им одежду, готовить еду и, конечно, спать с ними. Хорошо бы подцепить кого-то рангом повыше!

— Зачем тебе это?

Келли сверкнула карими глазами.

— Чтобы не питаться одной тюремной похлебкой и не ночевать на голых досках!

— Лучше я стану спать на голых досках.

Келли усмехнулась.

— Ты обещала хранить кому-то верность?

— Только самой себе.

Каторжницам велели занять крохотные каюты, в потолке каждой из которых был небольшой люк. Эмили с опаской поставила ногу на ступеньку, однако дабы избежать прикосновения рук двух помогавших узницам матросов, поспешила спуститься вниз. Там, как и в тюремной камере, были нары — в целых три этажа. После небольшой, хотя и бурной перебранки Келли удалось отвоевать нижнюю полку для себя и для Эмили.

В течение нескольких дней они задыхались в тесных каютах. Через иллюминатор виднелась только полоска воды и дальний берег, люки были закрыты, и узницы могли выходить лишь в узкий внутренний коридор, отделявший каюты правого борта от кают левого. Кормили, как и предсказывала Келли, жидкой, едва теплой похлебкой, обнаружить в которой листок капусты или ломтик картофеля считалось большим везением и даже роскошью. И умываться, и пить приходилось из общей бочки, на поверхности которой плавала грязная пена.

Между тем каторжницы все прибывали и прибывали: кто-то из окружных тюрем, другие — из дальних районов Англии. Наконец после недельного стояния на рейде судно отправилось в путь.

Стремясь в последний раз увидеть родной берег, обитательницы каюты отталкивали друг друга от иллюминатора. Только Эмили сидела на месте. Ее лицо было спокойным, глаза — сухими, хотя именно в эти минуты навсегда обрывались последние нити, связывающие ее с прежней жизнью. Она не позволяла себе ни вспоминать, ни страдать, ни думать. Думать о прошлом. И тем более — о будущем.