Близкие люди - Татьяна Устинова

– Понял! – издалека проорал Чернов и поскакал к конторке.

– Ну что ж, – сам себе сказал Павел Андреевич Степанов, – если враг не сдается, его уничтожают. – И вышел “в народ”, за хлипкую заградительную сетку. Охрана бросилась было за ним, но решительный Павел Андреевич остановил ее, приказав оставаться по ту сторону линии обороны.

Леонид Гаврилин вещал, стоя на ячеистом железном ящике из-под молочных бутылок, наполовину ушедшем в песок. В руках у него был алюминиевый мегафон, и он почему-то напомнил Степану пионервожатого советских времен, призывающего пионеров стоять кучнее.

“Пионеры” и так стояли довольно кучно, так что “вожатому” приходилось вещать прямо в запрокинутые к нему физиономии.

Впрочем, особенного энтузиазма собравшиеся не проявляли, это Степан заметил сразу. Кучка подростков у самой сетки вяло покуривала и обсуждала какие-то вчерашние приключения, употребляя в основном три ключевых слова. Даже Степан, привыкший общаться с работягами, подивился скудости “великого и могучего”. Мужики в телогрейках – почему они вечно в телогрейках, когда на улице почти двадцать?! – сидели на корточках, глядя прямо перед собой, в какую-то неведомую точку пространства.

Шумели одни бабки с плакатиками.

Грузовик с панелями фырчал в отдалении Его водитель, высунувшийся из окна почти до пояса, смотрел на происходящее с искренним интересом.

Не чувствуя ничего, кроме раздражения и досады, Степан протопал прямо к ящику из-под молочных бутылок и решительно взял Леонида Гаврилина за тощее запястье, держащее алюминиевый рупор.

Леонид Гаврилин дернулся и скосил на Степана испуганные, налитые кровью глаза.

– Погоди, браток, – попросил Степан душевно, – дай я скажу. А ты потом продолжишь.

Леонид Гаврилин что-то протестующе пискнул, как будто икнул, но рупор опустил и руку попытался выдернуть, однако Степан держал крепко.

– Вот что, дорогие граждане и старушки, – начал он решительно. От этих неизвестно откуда взявшихся “граждан и старушек” ему неожиданно стало весело, как студенту, который проваливается на экзамене и уже знает, что непременно провалится, а потому терять ему все равно нечего. – вы можете стоять тут хоть до послезавтра, если вас милиция не разгонит, а она вас как пить дать разгонит, потому что митинг у вас несанкционированный и отвечать за него никому неохота. Я начальник этой стройки, и я вам решительно заявляю, что мы тут строили, строим и будем строить, пока все не выстроим.

Старухи заголосили что-то о святотатстве, мужики поднялись с корточек, а подростки приблизились, радуясь неожиданному развлечению. Может, еще и подраться удастся, а они на такую удачу никак не рассчитывали. Однако Степану было наплевать, на что именно они рассчитывали.

Ему нужно было работать. Они мешали ему работать. Только это имело значение.

– Мой грузовик сейчас заедет в ворота, и вы его пропустите.

И все остальные грузовики вы пропустите тоже. Орать тут можете сколько хотите, только нам не мешайте! Если еще хоть одна машина встанет на въезде, я вызываю ОМОН. А до ОМОНа и мои ребята вполне справятся. И никаких кулачных боев не будет, – прикрикнул он на оживившихся подростков, – будут дубинки и слезоточивый газ! – Этот газ он придумал для пущей значительности. – Ваши действия незаконны, ваш активист об этом знает, поэтому с этой секунды за вашу жизнь и здоровье отвечает он. Лично. – Степан повернулся к Леониду Гаврилину и спросил душевно:

– Это понятно?

– Больно прыткий! – закричали из толпы. – Образованный больно! Ты скажи лучше, зачем на святом месте базар сооружаешь?! Бога не боишься?! Все денег мало?! Еще не все захапали, сволочи! Самое последнее отнимают, землю святую, только чтобы денег урвать и народ ограбить!

– Святая земля в Иерусалиме, – сказал Степан мрачно, – а чтоб зарабатывать, работать надо, а не по митингам брехаться!

Короче, так, орать – орите, а будете мешать, ребята моментально всем обеспечат досуг в райбольнице. – Он снова повернулся к Леониду Гаврилину и снова спросил нежно:

– Это понятно?

Леонид Гаврилин дергал руку. Под замызганным свитером она ходила ходуном, как у эпилептика. Запрокидывал голову, тряс бороденкой, и Степан его отпустил – мало ли, может, и впрямь припадочный. Потом отошел от ящика и махнул рукой водителю “КамАЗа”:

– Проезжай!

Водитель торопливо швырнул в песок окурок и мед ленно, как бы примериваясь, тронул с места машину.

“Так, – подумал Степан стремительно, – или он сейчас проедет и станет ясно, что я победил, или начнутся широкомасштабные военные действия”.

Ему стало страшно, но почему-то только на секунду. На ту самую секунду, что грузовик нехотя тронулся и поехал прямо на жиденькую группу людей, стоящих у него на пути.

“Ну! Расходитесь! Сейчас же! Сию минуту! Ну!! Вам же нет никакого дела до этой стройки! Девяносто процентов из вас не верят ни в какого Бога! Да и не делаем мы ничего, что могло бы его прогневать! Последние триста лет здесь был пустырь, а храм снесли еще при царе-косаре!

Да разойдитесь же!..”

Грузовик мягко катил по сырому песку, все ближе и ближе.

Озираясь, как волки, мужики, составлявшие ядро людской кучки, стали расходиться по разные стороны изрытой шинами песчаной дороги. Грузовик катил к распахнутым воротам.

Степан шумно вздохнул, неожиданно осознав, что не дышал довольно долго, так что воздух теперь резал съежившиеся легкие. Ни на кого не глядя, он вытер холодный влажный лоб и пошел следом за грузовиком на свою территорию. Все мышцы ныли, как будто он все утро грузил уголь.

– Паш, что за митинг ты там устроил? – спросил Чернов растерянно. – Кому это надо? Что за чудеса человеческого общения? А если б они там все пьяные были, что бы ты делал?

Сам в райбольнице отдыхал?

– Пошел в жопу, – сказал Степан устало и обернулся к охранникам, которые прятали от него глаза. – Ребят, вы от ворот ни на шаг не отходите и, если что, сразу зовите милицейских. Мне кажется, что проблем с транспортом у нас на сегодня уже не будет.

– Это точно, – пробормотал один из охранников.

– Черный, ты в администрацию дозвонился?

– Дозвонился, едут уже. Петрович ребят контролирует, все работают, все идет по плану.

Они посмотрели друг на друга и разом усмехнулись.

Жизнь была бы такой простой, если бы хоть что-нибудь в ней когда-нибудь шло по плану!..

– Ты не знаешь, Петрович нашел свой клофелин или он тоже собирается в райбольнице отдыхать?

– Я даже не знаю, что он его терял, – ответил Чернов удивленно, – а что такое клофелин?

– Да какая-то фигня от давления. Он же сердечник. Не хватает нам только, чтобы он где-нибудь с сердечным приступом свалился!